Сергей Семанов, Владислав Кардашов

ИОСИФ СТАЛИН: ЖИЗНЬ И НАСЛЕДИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава петнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

ДОКУМЕНТЫ

Письма И.В. Сталина матери - Е. Г. Джугашвили

Переписка И.В. Сталина и М. А. Шолохова о раскулачивании

Беседа т. Сталина с Роменом Ролланом

Наши цели

"Окружили мя тельцы мнози тучны"

Октябрьская революция и национальная политика русских коммунистов

Выступление И.В. Сталина по радио 3 июля 1941 года

Речь И.В. Сталина на параде Красной Армии 7 ноября 1941 года на Красной площади в Москве

Приказ народного комиссара обороны Союза ССР № 227 28 июля 1942года

Обращение И.В. Сталина к народу 9 мая 1945 года

Выступление И.В. Сталина на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года

Обращение И.В. Сталина к народу 2 сентября 1945 года

Речь И.В. Сталина на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 года

Речь И.В. Сталина на XIX съезде партии 14 октября 1952 года

Юрий Смирнов. Сталин и атомная бомба

Об авторах этой книги




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Над городом — знойное небо. Старинная крепость венчает гору. На склонах — церкви, дома, утопающие в зелени садов. Поблизости сливаются Кура и Лиахва, а вдали, в облаках, виднеются величественные вершины Кавказа. Это — сердце Карталинии, это — Гори.

Затерялось в глубине веков начало истории города. Несчетное число раз стояли иноземные полчища под стенами Горис-Цихе. Арабы и турки, татаро-монголы и персы осаждали ее. Иногда город удавалось отстоять, но чаще захватчики были многочисленнее и сильнее, и тогда поднимались пожары, на месте домов оставались развалины и пепелища...

Только после присоединения Грузии к России, только с начала XIX века покой пришел в этот край.

Уездный городок Гори в семидесятых годах прошлого столетия жил мирно и тихо. Он невелик: по переписи 1873 года насчитывалось в Гори около 6 000 жителей. Национальный состав горожан смешанный — 3 495 армян, 2 250 грузин и 254 русских. Преобладание армян не было чем-то особенным, так как в ту пору во многих городах Грузии они составляли весьма существенную долю населения.

Все лучшие дома находились на главных улицах — Царской и Тифлисской. Остальные — кривые переулки, разбросанные без всякого плана и порядка. На одной из таких улочек, взбегавших по склону горы, пыльных в сухое время и грязных в дождливое, стоял домик на кирпичном фундаменте с деревянными стена-

11

ми. Девятого декабря 1879 года в домике царило радостное оживление: родился мальчик.

Отец новорожденного, Виссарион Иванович Джугашвили, по профессии сапожник, был выходцем из крестьян села Диди-Лило Тифлисской губернии. В поисках заработка он переехал в Гори и здесь женился на дочери бывшего крепостного крестьянина из села Гамбареули Горийского уезда Екатерине Георгиевне Геладзе. Было ей тогда около пятнадцати лет.

Когда появился на свет Coco (так у грузин сокращают имя Иосиф), матери едва исполнилось двадцать. До этого в семье Джугашвили было уже трое детей, но они умерли вскоре после рождения. Естественно, что отец и мать не чаяли души в единственном сыночке.

Coco оказался крепким мальчиком. В возрасте шести-семи лет он перенес оспу. О прививках в ту пору в Гори мало кто слышал, и на лице у Coco на всю жизнь остались легкие отметины. Чуть позже он ушиб левую руку. От ушиба началось нагноение. Coco был при смерти.

— Не знаю, — вспоминал он, — что мне тогда помогло, крепкий организм или мазь знахарки, но я поправился...

И все же левая рука мальчика с тех пор и на всю жизнь плохо сгибалась в локте.

Жить семье Джугашвили было нелегко. Виссарион Иванович трудился не покладая рук, но его сапожническое ремесло не приносило достатка. Заработка не хватало, и спустя некоторое время после рождения сына Виссарион Иванович уехал в Тифлис. Там он поступил на работу к крупному обувному предпринимателю Адельханову в надежде поднакопить деньжат.

Этого не произошло, и позже сын Виссариона Ивановича в работе "Анархизм или социализм" имел возможность привести наглядный пример того, как возникает пролетарское сознание: "Представьте себе сапожника, который имел крохотную мастерскую, но не выдержал конкуренции с крупными хозяевами, прикрыл мастерскую и, скажем, нанялся на обувную фабрику в Тифлисе к Адельханову. Он поступил на фабрику Адельханова, но не для того, чтобы превратиться в постоянного наемного рабочего, а с целью накопить денег, сколотить капиталец, а затем вновь открыть свою мастерскую... Работает пролетаризированный сапожник и видит, что скопить деньги — дело очень трудное, так как заработка едва хватает даже на существование..."1

Вряд ли можно сомневаться, о каком именно сапожнике идет речь.

Говоря о Виссарионе Джугашвили, нельзя не упомянуть об одном печальном обстоятельстве: пристрастии его к спиртному. Не зря, видимо, у многих народов существуют присловия, по-

1 Сталин И.В. Соч. T.I. C.314 - 315.

12

добные русскому, — "пьян, как сапожник". Сведения о том сохранились смутно, но так было. В 1890 году Джугашвили — отец скончался. Это произошло, когда сыну еще не исполнилось одиннадцати лет. К тому же последние годы отец жил отдельно от семьи, покинув Гори. Сын никогда ничего не говорил о своем рано ушедшем отце, но с большим основанием можно предполагать, что влияние Виссариона Джугашвили на характер юного Coco было весьма небольшим.

Другое дело — мать. Екатерина Георгиевна, на которую пала основная тяжесть воспитания сына, работала поденщицей у более состоятельных горожан: без устали шила, стирала, пекла хлеб. Жили теперь Джугашвили в комнатенке площадью в десяток квадратных аршин, рядом с кухней. Вход — прямо со двора, без всякой ступеньки. Пол выложен кирпичом. Обстановка предельно скромная: маленький стол, табуретки, широкая тахта, покрытая соломенной циновкой — "чилони". Но за эту конуру надо было платить полтора рубля в месяц, и очень-очень не просто удавалось скопить даже такие деньги.

Несмотря на бедность, родители, в особенности мать, хотели, чтобы их единственный сыночек учился. Екатерина Георгиевна была неграмотной, не знала русского языка, но твердо решила дать образование сыну, тем более что восприимчивость и память его с малолетства бросались в глаза окружающим. Еще до поступления Coco в школу сосед Котэ Чарквиани по просьбе матери обучил его грузинской азбуке. Екатерина Георгиевна молчаливо радовалась и гордилась способностями сына, но довольствоваться столь малым не хотела.

Гори того времени был важным центром народного образования в Закавказье. С 1876 года здесь действовала учительская семинария, при которой имелись четыре начальных училища: грузинское, армянское, русское и татарское. Кроме того, в городе находились уездное училище, православное и армяно-григорианское духовные училища, женская прогимназия и армянская женская начальная школа.

Екатерине Георгиевне очень хотелось, чтобы ее Сосело когда-нибудь стал православным священником — ведь это так почетно! Она добилась, чтобы в сентябре 1888 года, на девятом году жизни, Coco поступил в приготовительный класс духовного училища. Достичь этого было куда как нелегко, ибо в училище определяли своих детей в первую очередь лица духовного звания. Решающую роль тут сыграли недюжинные способности мальчика. Итак, сын сапожника и поденной работницы стал на духовную стезю.

Воспоминания товарищей Coco дают нам представление о том, каким он был в ту пору. Среднего роста, худощавый, крепкий мальчик имел веселый нрав. Взгляд — живой, но по временам очень пристальный. Движения быстрые, походка уверенная. Одет Coco был бедно, но всегда опрятно. Зимой наде-

13

вал синее пальто, сапоги, войлочную шляпу, широкий красный шарф -и серые вязаные рукавицы. Книги и тетради носил в красной ситцевой сумке, перекинутой через плечо.

Преподавание в училище велось на русском языке, лишь два раза в неделю были уроки грузинского языка. Это, естественно, создавало дополнительные трудности для некоторых мальчиков-грузин, но не для Coco Джугашвили, который очень быстро и хорошо освоил русскую речь.

С первых же недель учебы и преподаватели, и сверстники заметили, насколько способен этот мальчуган. Ни один предмет не был для него труден, с одинаковым интересом и успехом усваивал он языки и математику, историю Православной Церкви и географию. За что бы он ни брался, все прочно оставалось у него в памяти. Внимательный на уроках, Coco благодаря своей исключительной памяти не нуждался в повторении. На вопросы учителей отвечал не торопясь, всегда обдумывая и взвешивая свои слова. Эта неспешность решений и ответов сохранилась за ним на всю жизнь.

Мальчик, несомненно, был очень талантлив. В училище не преподавали тогда рисование, но товарищи Coco помнят, как хорошо он рисовал. Будущих священнослужителей, конечно, учили пению. Coco, обладая хорошим голосом и слухом, пел в училищном хоре. Голос его, обычно глуховатый, во время пения становился красивым и звучным. На всю жизнь сохранил он любовь к песням. Поначалу то были многоголосые грузинские песни. Придет время, и не менее полюбит Иосиф Джугашвили русские народные...

Успехи Coco были так велики, что училищное начальство, зная трудное материальное положение семьи Джугашвили и не желая терять столь способного ученика, исхлопотало ему ежемесячное пособие. Это было редчайшим исключением.

Хотя Coco явно выделялся среди товарищей, он никогда не старался стать над ними, не кичился своими успехами, помогал сверстникам готовить уроки, решать задачи, рисовать карты. Товарищ его, Д.Гогохья, писал много позже: " Я, будучи уроженцем Мегрелии, произносил грузинские слова с акцентом. Это давало повод ученикам смеяться надо мною. Иосиф же, наоборот, пришел мне на помощь. Скромный и чуткий, он предложил мне:

— Ну давай, я буду учиться у тебя мегрельскому языку, а ты у меня грузинскому..."

В характере Coco рано стали проявляться столь свойственные ему в зрелые годы решительность, уверенность в своих силах. К примеру, в третьем классе на уроке арифметики преподаватель Илуридзе при объяснении задачи запутался и не смог вывести правильного ответа.

Будучи этим весьма смущен, преподаватель объявил задачу неправильно составленной, а потому неразрешимой. Ученики

14

заметили его ошибку, но молчали. Однако Coco, спросив разрешения, вышел к доске и быстро решил задачу.

Мальчик был не по возрасту серьезен. Шалостей и озорства он явно избегал, но тем не менее всегда был окружен товарищами. Особенно любил он играть со сверстниками в лапту. Умело подбирая игроков в свою команду, Coco чаще всего выигрывал.

Главным и основным его занятием в свободное от уроков время было чтение книг. В училище имелась неплохая библиотека, но подбор книг вскоре перестал удовлетворять Coco. Он жаловался товарищам, что не может найти хороших, интересных книг. Ученик старшего класса Ладо (Владимир) Кацховели рассказал ему о частной библиотеке Арсена Каландадзе.

Каландадзе имел в Гори типографию, книжный магазин и библиотеку, в доме у него собиралась местная интеллигенция. Пристрастившийся к чтению Coco Джугашвили к концу своего пребывания в училище перечитал почти все книги, имевшиеся у Каландадзе. В первую очередь это были сочинения грузинских писателей — Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели, Игнатия Ниношвили и других. С товарищами он часто обсуждал наиболее понравившиеся ему, взволновавшие его книги. По воспоминанию П. Кананадзе, большое впечатление на Coco произвел рассказ И. Ниношвили "Гогия Упшвили", в котором описывалось угнетенное и бесправное положение грузинских крестьян.

Знание родной литературы, любовь к ней, несомненно, сказались на формировании характера Coco. В это же время он стал читать произведения гигантов русской литературы — Пушкина, Гоголя, Толстого, — и столь же несомненно, что достаточно раннее знакомство с русской культурой — прежде всего с литературой и историей — имело решающее значение для формирования взглядов и настроений грузинского мальчика.

По мере того как ребенок превращался в юношу, росли его симпатии к угнетенным и сочувствие к тем, кто так или иначе проявлял свой протест против гнета. В Грузии, как и вообще в Закавказье, простой народ склонен был с симпатией относиться к тем, кто по каким-либо причинам вступал в конфликт с властью, даже если этот конфликт перерастал в обыкновенный разбой.

В 1892 году Coco был свидетелем казни двух таких романтических разбойников. Преподаватели училища считали, что зрелище казни на площади в Гори поможет внушить молодежи чувство страха перед существующим порядком. Может быть, это и произошло с другими учениками, но Coco был подавлен зрелищем публичной казни двух крестьян.

В июне 1894 года Coco закончил училище. Вот текст выданного ему "свидетельства":

15

"Воспитанник Горийского духовного училища Джугашвили Иосиф... поступил в сентябре 1889 года в первый класс училища и при отличном поведении (5) оказал успехи:

По Священной истории Ветхого Завета- (5)

По Священной истории Нового Завета- (5)

По Православному катехизису- (5)

Изъяснению богослужения с церковным уставом - - (5)

русскому с церковнославянским- (5)

Языкам-греческому- (4) очень хорошо

грузинскому- (5) отлично

Арифметике- (4) очень хорошо

Географии-(5)

Чистописанию-(5)

Церковному пению русскому-(5)

и грузинскому(5)

По окончании полного курса учения в духовном училище в июне 1894 года причислен училищным правлением к первому разряду училищных воспитанников с преимуществами, присвоенными окончившим полный курс учения в духовном училище..."

"Преимущества", полученные Иосифом, состояли в том, что он мог продолжать обучение в духовной семинарии. Поскольку у матери не было средств содержать сына, его обещали взять на казенный счет. И вот в августе 1894 года вместе с несколькими товарищами он приезжает в Тифлис и успешно сдает вступительные экзамены. Теперь он — семинарист.

Непривычно было мальчику из тихого и маленького уездного городка очутиться в большом и шумном Тифлисе. К тому времени то был уже многолюдный город: по переписи 1897 года в нем насчитывалось свыше 160 тысяч жителей. Тифлис поражал своими контрастами. Наряду с улицами вполне европейскими — богатые здания современной архитектуры, великолепные магазины, конно-железная дорога (новинка для того времени), тут же по соседству, — лабиринт узеньких, искривленных и грязных переулков, тесных площадей, базаров, обрамленных открытыми, на восточный манер, лавчонками, мастерскими, кофейнями, цирюльнями... Улицы эти и базары наполняла шумная разноязыкая толпа носильщиков, водовозов, разносчиков, всадников, вереницы вьючных ослов и мулов, караваны верблюдов. Национальный состав населения города очень пестрый: армян было 38,1%, грузин 26,3%, русских 24,8%, поляков 3,4%, персов 3,2%, татар 1,7%...

Главной улицей Тифлиса справедливо считался Головинский проспект, проложенный параллельно реке Куре, одной из красивейших была Пушкинская улица. Ее украшал бюст А.С. Пушкина и мемориальная доска, напоминавшая о том, что в 1829

16

году поэт побывал здесь. На Пушкинской же улице, в четырехэтажном доме № 4, помещалась Тифлисская духовная семинария. В первом этаже размещались столовая и гардеробная; второй и третий были отведены под классы, а в верхнем — спальные комнаты, по 20 — 30 человек в каждой. В здании находилась небольшая церковь.

Распорядок дня был построен так, чтобы жизнь в семинарии текла однообразно и монотонно. Вставали семинаристы в семь часов. После молитвы шли пить чай, затем в классы. Здесь дежурный ученик вновь читал молитву, и занятия продолжались, с перерывом, до двух часов дня. В три часа — обед, в пять часов перекличка, после которой категорически запрещалось покидать здание семинарии. Затем следовала вечерняя молитва, в восемь часов семинаристы опять пили чай, расходились по классам готовить уроки, а в десять часов раздавался звонок — пора спать.

В дополнение к внешнему распорядку семинарское начальство установило строжайший надзор за внутренним душевным миром семинаристов. Им запрещалось чтение художественной литературы. Особенно пресекался интерес к естественным наукам. Семинаристам не разрешалось посещать театры, публичные лекции, вообще выходить из здания семинарии без соответствующего позволения. Пропуск церковной службы, разумеется, считался крупнейшим проступком. Воспитательные "мероприятия" семинарского начальства завершались доносами и обысками, без стеснения применяемыми ректором, инспектором и большинством преподавателей.

Тифлисская духовная семинария на протяжении последних десятилетий XIX века оставалась рассадником вольнодумия в Закавказье. В семинарских событиях, как в зеркале, отражались противоречия общественной жизни этого. многонационального края. Немалая часть семинаристов, происходивших из малоимущих слоев населения, чутко воспринимала социальный гнет, жадно тянулась к знаниям и была склонна усваивать революционные идеи. Достаточно лишь назвать знаменитые имена будущих видных социал-демократов - М. Цхакая, Ф. Махарадзе, Л. Кецховели, И. Джугашвили.

По-видимому, еще в начале пребывания в доме на Пушкинской улице Coco понял, что прижиться здесь будет трудно.

Уже на первом году семинарской жизни Coco совершал поступки, строго осуждаемые и наказуемые начальством: он писал мирские стихи.

Четырнадцатого июня 1895 года на первой странице газеты "Иверия", редактировал которую известный грузинский писатель князь И. Чавчавадзе, было напечатано стихотворение, начинавшееся словами "Распустился бутон роз", за подписью И. Джугашвили.

Видимо, стихотворения молодого семинариста вполне удовлетворяли редактора "Иверии", так как они стали одно за другим появляться в газете: 22 сентября 1895 года было опублико-

17

вано "Когда на небе ясная луна", 11 октября — "Месяцу", 29 октября — "Рафаэлу Эристани", 25 декабря — "Бродил по миру словно призрак...". Все они были подписаны "Сосело". В июле 1896 года опубликовал стихотворение того же автора "Старик Ниника" журнал "Квали" ("Борозда").

Успех шестнадцатилетнего стихотворца несомненен. Стихи Coco Джугашвили были написаны с большим литературным вкусом, образным народным языком.

...И этою надеждою томимый,

Я радуюсь душой, и сердце бьется

с силой:

Ужель надежда эта исполнима,

Что мне в тот мир, прекрасная,

явилась.

Не чужд был автор и социальных мотивов, насколько это было возможно в подцензурной газете:

И знай - кто пал, как прах, на землю,

Кто был когда-то угнетен,

Тот встанет выше гор великих,

Надеждой яркой окрылен.

Примечательна судьба стихотворений Сосело. Первое из них (июнь 1895 года) под названием "Утро", что вполне соответствует его содержанию, выдающийся грузинский педагог Я. Гогебашвили поместил в свой учебник для начальных школ "Деда Эна" ("Родное слово"). С этой книги начинало свое воспитание каждое новое поколение дореволюционной Грузии.

Стихотворение "Р. Эристави" в 1899 году было включено в юбилейный сборник Р. Эристави наряду с речами, поздравлениями, стихотворениями и посвящениями таких грузинских общественных деятелей, как И. Чавчавадзе, А. Церетели и др. В 1907 году М. Келенджеридзе, не зная автора, поместил это стихотворение в "Грузинской хрестоматии, или Сборнике лучших образцов грузинской словесности".

Тот же М. Келенджеридзе еще в 1899 году издал книгу "Теория словесности с разбором примерных литературных образцов". Здесь были приведены и разобраны лучшие образцы из произведений классиков грузинской поэзии: Ш. Руставели, И. Чавчавадзе, А. Церетели, Г. Орбелиани, Н. Бараташвили, А. Казбеги. Здесь же, на страницах 93 - 94, были помещены два стихотворения Сосело.

Поэтический успех, повторяем, был несомненен. Но... На семнадцатом году жизни его сердце и голову переполняли совсем другие чувства и мысли.

18

Убедившись, что семинарские науки не могут дать ответа на мучившие его вопросы, Coco перестает уделять им то внимание, которое уделял раньше. Теперь он учится без напряжения — лишь бы сдать экзамены. Впрочем, были предметы, по которым у него всегда стояли отличные оценки: это русский язык, гражданская история и логика. Что же, впоследствии знания эти очень пригодились Иосифу Джугашвили на его длинном и сложном жизненном пути...

Всю свою энергию Coco обращает на "светскую" литературу. Книги трудно достать, и его снабжают ими ученики старших классов. Поначалу это вполне благопристойная, подцензурная литература, затем в руки Coco попадают книги, которые запрещены к чтению не только в стенах семинарии, но и вообще в пределах Российской империи.

В 1932 году, спустя почти сорок лет, Иосиф Виссарионович Сталин вел продолжительную беседу с немецким писателем Эмилем Людвигом. Выяснилось, что Людвиг имеет типичное для буржуа представление о том, почему тот или иной человек стал революционером:

"Людвиг. Разрешите задать Вам несколько вопросов из Вашей биографии. Когда я был у Масарика, то он мне заявил, что осознал себя социалистом уже с 6-летнего возраста. Что и когда сделало Вас социалистом?

Сталин. Я не могу утверждать, что у меня с 6 лет была тяга к социализму. И даже не с 10 или 12 лет. В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе".

Не удовлетворившись достаточно точным ответом, Э. Людвиг вновь вопрошает:

'Что Вас толкнуло на оппозиционность? Быть может, плохое обращение со стороны родителей?

Сталин. Нет. Мои родители были необразованными людьми, но обращались они со мной совсем не плохо. Другое дело православная духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма, как действительно революционного учения.

Людвиг. Но разве Вы не признаете положительных качеств иезуитов?

Сталин. Да, у них есть систематичность, настойчивость в работе для осуществления дурных целей. Но основной их метод — это слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство, что может быть в этом положительного? Например, слежка в пансионате: в 9 часов звонок к чаю, уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время

19

обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики...Что может быть в этом положительного ?" 1

Сохранился Кондуитный журнал духовной семинарии, и он буквально пестрит замечаниями и донесениями о поведении семинариста Джугашвили, на него градом сыплются предупреждения, выговоры, наказания. Поначалу это назойливые, раздражающие придирки по пустячным поводам: "Давидов и Джугашвили... продолжали разговаривать, несмотря на неоднократные мои замечания не разговаривать..."; "Джугашвили, придя в столовую к утреннему чаю, снял фуражку в самой уже столовой..."; "На утреннюю молитву явился с опозданием... Джугашвили"; "На вечернюю с акафистом опоздал Джугашвили..." и т. д. и т. п. Тут же следуют резолюции: "Обедать после других"; "Стоять в столовой".

Друзья, знавшие Coco еще в Гори, отмечали, что в семинарии характер его заметно переменился. Оставаясь по-прежнему хорошим товарищем, он стал теперь гораздо сдержаннее в выражениях чувств, даже несколько скрытен. И немудрено — ему было что и от кого скрывать.

Уже на первом году обучения в семинарии Coco вступает в литературный кружок, разумеется, нелегальный, хотя и не политический, а чисто просветительский. Семинаристы читали и разбирали лучшие произведения мировой, русской и грузинской литературы. Следили и за сообщениями и дискуссиями на страницах “Квали". Страстно обсуждали они воззрения языковеда Н. Марра о несамостоятельном характере происхождения грузинского языка. Положения теории Марра глубоко западут в память Coco Джугашвили, но лишь полвека спустя он недвусмысленно выскажет свое отношение к ним...

Здесь следует ответить на немаловажный вопрос: сохранил ли воспитанник православной семинарии Coco, православное вероучение в душе своей до зрелых дней, став во главе великого Советского Союза?

Скажем сразу, что ни одного свидетельства на этот счет, исходивших от самого Сталина, нам найти не удалось. Нет и никаких достоверных свидетельств очевидцев. Все это так. Но можно бесспорно предположить, что оставался он в душе человеком православным. Доказательства?

Да, при жизни Сталина был взорван храм Христа Спасителя, считающийся символом богоборческой деятельности коммунистов. И многие иные. Добавим: все это так. Но Сталин в 1931-м был совсем не всевластным в высшем ареопаге партии, хотя наши и зарубежные щелкоперы твердят обратное. Лишь к концу тридцатых он стал на Руси всевластным вождем. И тогда многое, лежавшее на политической поверхности, круто измени-

1 С т а л и н И.В.Соч.-Т .13.- С11З - 114. 20

20

лось. Русская православная Церковь чудесным образом была поднята из бездны. Но об этом — в свое время...

Познакомился Coco в семинарии, конечно, и с представителями марксистски настроенной интеллигенции Тифлиса. С начала 1893 года здесь существовала "Месаме даси" ("Третья группа"), в которую входили М. Цхакая, Э. Ниношвили, Н. Жордания, С. Джибладзе, И. Рамишвили, Н. Чхеидзе и другие. Печатным органом "Месаме даси" стала с 1897 года газета "Квали" (ранее это был журнал, где в июне 1896 года Сосело и опубликовал одно из своих стихотворений).

С самого начала "Месаме даси" не была однородной: большинство ее участников, возглавляемое Ноем Жордания, выступало против марксистского понимания классовой борьбы, проповедовало буржуазный национализм. Эти люди впоследствии составили ядро, основу грузинского меньшевизма. Почти все они были старше Coco и умели хорошо излагать свои мысли, умели красиво и высокопарно говорить, прибегая к штампованным ораторским приемам, а паренек из Гори этого не умел да и не захотел обучаться ничему подобному. Посещая редакцию "Квали" (туда его привел Ладо Кецховели), Coco внимательно слушал красноречивые излияния будущих меньшевиков, но что-то ему в этих речах не нравилось. Он стал задавать ехидные вопросы, возражать...

Познакомившись с подпольными марксистскими кружками, Coco убедился в необходимости изменить характер занятий в кружке своих товарищей по семинарии, но сразу же натолкнулся на противодействие некоторых из них. Тогда на одном собрании он предложил дополнить программу занятий экономическими и социалистическими науками, изучать теорию социализма и историю рабочего движения. Большинство товарищей согласились с ним, и к весне 1896 года в семинарии выделилась отдельная группа, руководимая Coco. Была собрана нелегальная библиотека, стал выходить рукописный журнал на грузинском языке, где трактовались спорные вопросы, обсуждаемые на страницах "Квали". Так как собираться в семинарии и хранить там запрещенные книги из-за слежки начальства было невозможно, участники кружка за пять рублей в месяц сняли комнату в районе Мтацминда, где и собирались один-два раза в неделю, в послеобеденные часы, до переклички. Сюда же была перенесена и библиотечка.

Результат работы Coco скоро сказался: в семинарии сложилась устойчивая, сплоченная группа, участники которой в литературных диспутах, беседах с товарищами легко разбивали оппонентов, проповедовавших националистические, народнические, легально-марксистские взгляды. Осенью 1897 года возник еще один марксистский кружок, и им также руководил Coco.

Coco знакомится с "Коммунистическим манифестом" и другими доступными российскому читателю произведениями Мар-

21

кса и Энгельса, читает Плеханова. Чуть позднее, в конце 90-х годов, к нему попадают работы Тулина (В.И. Ленина), направленные против народничества, "легального марксизма" и "экономизма". То, что он узнает из чтения этих книг, настолько соответствует его собственным мыслям, его личному опыту, что возникает страстное желание познакомиться с этим человеком, мыслящим столь логично и всесокрушающе.

— Я во что бы то ни стало должен увидеть его, — сказал Coco тогда товарищу.

Читал Coco и художественную литературу, брал ее в так называемой "дешевой" библиотеке, открывшейся в 1888 году в Тифлисе. Покупать книги он не мог — не было денег, а в дореволюционной России книги, особенно научные, стоили недешево. В букинистических же магазинах было так много интересного! Выручала память: часами простаивал семинарист в букинистических лавках, выхватывая интересующие его места, закрепляя их в памяти.

Семинарское начальство, конечно, не могло не заметить, что ученики что-то потаенно читают, оживленно спорят. В семинарии появились доносчики. Записи в Кондуитном журнале приобретают теперь иной характер.

Ноябрь 1896 года: "Джугашвили, оказалось, имеет абонементный листок из Дешевой библиотеки, книгами которой он пользуется. Сегодня я конфисковал у него сочинение В. Гюго 'Труженики моря", где нашел и названный листок”. На донесении пометка: "Наказать продолжительным карцером. Мною был уже предупрежден по поводу посторонней книги — "93-й год" В. Гюго".

Март 1897 года: "В 11 часов вечера мною отобрана у Джугашвили Иосифа... книга "Литературное развитие народных рас" Летурно, взятая им из "дешевой библиотеки"; в книге оказался и абонементный листок. Читал названную книгу Джугашвили на церковной лестнице. В чтении книг из "дешевой библиотеки" названный ученик замечается уже в 3-й раз. Книга представлена мною о. инспектору". Резолюция: "По распоряжению о. Ректора — продолжительный карцер и строгое предупреждение".

...В начале 1898 года молодой пропагандист Coco Джугашвили пришел в кружок рабочих Главных железнодорожных мастерских Тифлиса. Вот что он говорил об этом впоследствии: "Я вспоминаю 1898 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Это было 28 лет тому назад. Я вспоминаю, как я на квартире у товарища Стуруа в присутствии Сильвестра Джибладзе (он был тогда тоже одним из моих учителей), Закро Чодришвили, Чхеидзе, Михо Богоридзе, Ни-нуа и других передовых рабочих Тифлиса получил первые уроки практической работы. В сравнении с этими товарищами я был тогда молодым человеком. Может быть, я был тогда немного больше начитан, чем многие из этих товарищей. Но, как практический работник, я был тогда, безусловно, начинающим.

22

Здесь, в кругу этих товарищей, я получил тогда первое свое боевое революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тогда учеником от революции. Как видите, моими первыми учителями были тифлисские рабочие..."

Квартира Вано Стуруа находилась на бывшей Елизаветинской улице в доме, где рабочие железнодорожных мастерских снимали группами по нескольку человек комнаты. Квартира была удобна в конспиративном отношении: она имела выход не только на улицу, но и во двор; выйдя во двор, можно было легко скрыться в садах, раскинувшихся за домами.

Несмотря на неопытность молодого пропагандиста, первые же его выступления в кружках запомнились рабочим. Впрочем, совсем неопытным Coco тогда считать было нельзя: в семинарском кружке он уже кое-чему научился. Воспоминания слушателей Coco позволяют нам представить методы его работы в кружке. Более всего занятия походили на товарищескую беседу. К каждому выступлению пропагандист тщательно готовился: перед ним лежала записная книжка или листки мелко исписанной бумаги. Речь его была насыщена примерами. Задавая рабочим много вопросов, Coco старался тщательно отвечать на все встречные вопросы и не переходил к новой теме, пока не убеждался, что его поняли. Отвечать не торопился, слова свои обдумывал. В конце занятий подводил итоги. (Уже виден будущий Сталин.)

Занятия Coco вел в нескольких рабочих кружках. Всего в Тифлисе их тогда насчитывалось около двадцати; они были связаны между собой, имели общие планы занятий. В том же 1898 году Джугашвили, стремясь сделать свои собеседования понятными и интересными для рабочих, составляет Программу занятий в марксистских рабочих кружках. К сожалению, текст этой программы не обнаружен до сих пор, и мы не можем судить о ней, но сам тот факт, что девятнадцатилетний семинарист берет на себя смелость составить программу для рабочих кружков и что программа эта не просто просветительно-образовательная, а именно марксистская, должен соответствующим образом характеризовать ее автора. На протяжении нескольких лет Иосиф Джугашвили наблюдал за деятельностью "Месаме даси", познакомился со многими ее руководителями. В августе 1898 года он вступает в "Месаме даси".

Как уже упоминалось, эта грузинская марксистская организация была крайне неоднородной. Ее оппортунистическое, склонное к национализму большинство возглавлял Н. Жордания. Есть основания считать, что уже в 1898 году Coco резко критиковал Жордания. Его товарищ по семинарии П. Кананадзе вспоминал, что однажды утром, после чая, был свидетелем оживленной дискуссии между Coco и группой учеников в Пушкинском сквере. Особенно поражала спорящих резкая оценка их товарищем статей Н. Жордания, который сумел к

23

тому времени составить себе определенный политический капитал, имя среди грузинской интеллигенции.

Молодой пропагандист не стеснялся критиковать Жордания и в рабочих кружках. Один из его слушателей сообщил об этом руководителям "Месаме даси". Отношение их к Джугашвили сразу же стало настороженным, а позднее — и враждебным. Так начинался многолетний спор Иосифа Джугашвили с грузинскими меньшевиками, перешедший в длительную ожесточенную борьбу словом, пером и делом.

Активность Джугашвили и его товарищей — Л. Кецховели, А. Цулукадзе — была тем досаднее для оппортунистов из "Месаме даси", что эти молодые революционеры в своих пропагандистских, агитаторских, организационных устремлениях явно следовали примеру ленинского Союза борьбы за освобождение рабочего класса.

Одной из таких демонстраций, показателем роста политической сознательности тифлисских рабочих, была первая нелегальная маевка 1899 года. Она состоялась 19 апреля за городом, в пустынной местности Грма-Геле. В подготовке ее участвовал Coco Джугашвили.

Собрать удалось около семидесяти рабочих. Могло бы быть и больше, но маевка совпала с пасхальными праздниками, и многие рабочие уехали в родные деревни — к семьям. На холме водрузили красное знамя. Около него говорили о значении праздника 1 Мая, о роли пролетариата в революционной борьбе. Решено было и впредь праздновать 1 Мая.

Тем временем семинарское начальство стало догадываться, что Джугашвили ведет какую-то весьма опасную работу. Записи в Кондуитном журнале начинают приобретать угрожающий характер:

28 сентября 1898 года: "В 9 часов вечера, в столовой инспектором была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг воспитанника Джугашвили, что-то читавшего им... Оказалось, что Джугашвили читал посторонние, не одобренные начальством семинарии книги, составлял особые заметки по поводу прочитанных им статей, с которыми и знакомил воспитанников..."

После этого администрация устроила обыск в спальнях воспитанников. Была вынесена резолюция: "Иметь суждение о Джугашвили в правлении семинарии".

16 декабря 1898 года: "Джугашвили Иосиф во время совершения членами инспекции обыска у некоторых учащихся Vo класса несколько раз пускался в объяснения с членами инспекции, выражал в своих заявлениях недовольство производящимися время от времени обысками среди учеников семинарии и заявил при этом, что-де ни в одной семинарии подобных обысков не производится. Ученик Джугашвили вообще непочтителен и груб в обращении с

24

начальствующими лицами, систематически не кланяется одному из преподавателей..."

Помета из донесения: "Сделан был выговор. Посажен в карцер, по распоряжению о. инспектора, на 5 часов. Иеромонах Дмитрий".

Этот самый инспектор Дмитрий Абашидзе был главным врагом Coco в семинарии. Он вел постоянную слежку за подозрительным семинаристом, он и настоял на том, чтобы Coco вывели двойку по поведению. Хотя весной 1899 года Иосиф с легкостью сдал экзамены и перешел в следующий класс, Абашидзе вновь поднял вопрос о Джугашвили на заседании правления семинарии, подчеркивая его главенствующую роль в недопустимых диспутах. Настойчивость инспектора принесла наконец плоды: 29 мая 1899 года Иосиф Джугашвили из семинарии был исключен.



Глава вторая

На двадцатом году Иосиф Джугашвили расстался с последним в своей жизни образовательным учреждением. С каким же запасом знаний он ушел из семинарии? Думается, что, несмотря на удушающую тамошнюю атмосферу, кое-что из преподаваемых в определенной системе предметов пригодилось ему в последующем. В первую очередь это было хорошее знание русского языка. На всю жизнь Coco сохранил сильный акцент уроженца Закавказья, но говорил он по-русски совершенно правильно, писал свободно и без малейших ошибок. Хорошо знал Иосиф историю и логику, которые преподавали в семинарии, но, разумеется, гораздо больше он почерпнул, занимаясь самостоятельно над социально-экономическими проблемами. Однако здесь ему предстояло еще многое углубить.

Прекратить революционную деятельность, хотя бы на время отстраниться от нее, не приходило ему в голову. Надо было только решить: что делать, как жить? Некоторое время Иосиф перебивался уроками, не упуская и здесь случая преподнести своим ученикам кое-что "сверх программы".

В числе его учеников, к примеру, был Семен, также уроженец Гори. Он намеревался избрать военную карьеру, и репетитор должен был готовить его к экзамену по русскому языку: тут Семен был не слишком-то силен. Но знакомство с Coco имело для него неожиданные результаты — вместо офицера он стал революционером. Так Coco, можно сказать, оказался "крестным отцом" Семена Аршаковича Тер-Петросяна — известного в революционном движении под именем "Камо". Кличку эту, только несколько позднее, придумал также Иосиф. Друзья постоянно поддразнивали Семена из-за его некоторых неправильностей

25

русского языка. Однажды, собираясь исполнять какое-то поручение, Семен спросил:

— Камо отнести? (Вместо — кому).

— Эх ты, камо, камо, — рассмеялся Coco.Кличка прижилась...

В Тифлисской физической обсерватории с середины ноября

1899года в должности наблюдателя работал товарищ Coco по Горийскому духовному училищу и семинарии Вано Кецховели— младший брат Ладо Кецховели. Ему дали при обсерватории жилую комнату. Безработный и бездомный Иосиф Джугашвили часто приходил ночевать к Вано, а затем и вовсе там поселился.В конце декабря в обсерватории освободилось место наблюдателя, и в "Отчете Николаевской главной физической обсерватории за 1899 год" значится: "С 28-го декабря поступил на службу по вольному найму обучавшийся в Тифлисской духовной семинарии И.В. Джугашвили".

Комната, которую теперь Coco делил с Вано Кецховели, была огромной — метров сорок, одно из окон выходило на улицу. Обстановка была простой: две кровати, круглый стол, на котором по вечерам горела маленькая лампочка, несколько стульев и книги: на столе, на подоконниках, на кроватях... В начале

1900 года Coco и Вано, к которым присоединился В. Бердзеншвили, также бывший семинарист, дали квартиру из двух комнат в нижнем этаже флигеля в саду, окружавшем обсерваторию.Сюда же приехала мать Coco — Екатерина Георгиевна.

Слушатели рабочих кружков — благодарная аудитория, но в то же время каждая встреча с ними требовала от пропагандиста многого. Премудрости Марксовой политической экономии далеко не сразу усваивались рабочими. Как чуткий к людям человек, Иосиф не мог не почувствовать этого доверия рабочих к простоте изложения. С той поры и усвоил Джугашвили-Сталин похвальную манеру говорить и писать о сложнейших вещах логично, ясно, просто.

За рабочим районом Надзаладеви (или Нахаловка), километрах в пяти, находилось тогда небольшое Соленое озеро. Невысокие зеленые холмы окружали котловину, на дне которой поблескивала вода. В пасхальное воскресенье 23 апреля по дороге, извивавшейся среди полей и лугов, шли группы рабочих. У многих — узелки с продуктами. В условленном месте их встречали пикеты и направляли к месту маевки, которое было известно только организаторам.

Coco, Стуруа и Закро Чодришвили выбрали место для проведения маевки. На квартире Стуруа было заготовлено красное знамя. Художник-самоучка изобразил на нем портреты Маркса и Энгельса. Были написаны лозунги и, подчеркнем это особо, исполнены были эти лозунги на трех языках: грузинском, армянском и русском. Здесь, на многонациональной окраине

26

Российской империи, социал-демократы непрестанно заботились о единстве своих рядов.

На маевку собралось 400 — 500 рабочих — сверх самых радужных ожиданий организаторов. На возвышении развернули красное знамя, и Чодришвили открыл митинг. Среди прочих выступал и Coco. На его долгом пути политического деятеля то было первое появление перед большим собранием людей.

В том же году Coco Джугашвили принял участие в подготовке и проведении крупного выступления тифлисских рабочих: августовской стачке в Главных железнодорожных мастерских. К лету 1900 года здесь сложилась очень напряженное положение: железнодорожникам была снижена заработная плата, сверхурочные работы стали системой.

Но железнодорожники не желали уступать своих прав без борьбы. В организации их сопротивления видное место занимали русские рабочие-революционеры: М.И. Калинин, С.Я. Аллилуев, а также М. Богоридзе, А. Окуашвили, В. Стуруа. Оппортунистическое большинство "Месаме даси" и в этом случае очень неохотно шло на стачку: она, видите ли, могла "рассердить" правительство! Тем не менее 1 августа железнодорожники забастовали, к ним присоединились пролетарии других предприятий Тифлиса — всего до четырех тысяч человек. Это был невиданный для Тифлиса, да и для всего Закавказья, размах. Стачка продолжалась до 15 августа, но все же рабочие не смогли победить. Более пятисот забастовщиков были арестованы.

Понесли большие потери и социал-демократы Тифлиса. Coco, одному из руководителей стачки, удалось уцелеть — он к тому времени уже сделался незаурядным конспиратором.

В качестве "предупредительной меры" в марте — апреле 1901 года полиция арестовала ряд социал-демократов. В ночь на 22 марта в отсутствие Coco на его квартире был произведен обыск. Жандармский ротмистр Рунич доносил 23 марта: "...Принимая во внимание, что... служащий наблюдателем в физической обсерватории Иосиф Джугашвили ведет сношения с рабочими, принадлежит, весьма возможно, к социал-демократам... постановил привлечь названного Иосифа Джугашвили и допросить обвиняемым по производимому мною... исследованию степени политической неблагонадежности лиц, составивших социал-демократический кружок интеллигентов в г. Тифлисе".

Но "допросить обвиняемым" Иосифа Джугашвили не удалось: он бросил работу и перешел на нелегальное положение. Так с конца марта 1901 года, на долгие шестнадцать лет, вплоть до февральской революции, он сделался революционером-подпольщиком. Теперь у него не будет ни постоянной работы, ни собственного жилья, ни настоящих документов, ни подлинного имени. Его ждут слежки и обыски, аресты, тюрьмы, ссылки. Единственным содержанием жизни Coco станет борьба за дело трудящихся,и ничто не сможет свернуть его с избранного пути.

27

Удары, нанесенные охранкой, не привели тифлисских социал-демократов к бездействию. Те из них, кто, как Coco, избежали ареста, продолжали подготовку к первомайской демонстрации. Она была перенесена на воскресенье 22 апреля, чтобы привлечь больше участников.

К 10 часам утра к Солдатскому базару под видом покупателей стали стекаться демонстранты. Вместе с М. Богоридзе, 3. Чодришвили, Г. Телия здесь был и Иосиф. Всего собралось более трех тысяч рабочих. Ждали сигнала — им должен послужить красный шар, запущенный в полдень в небо после сигнального орудийного выстрела, производившегося тогда из здания Арсенала ровно в 12 часов дня.

Демонстрация началась точно по сигналу. Но как только в центре толпы водрузили красный флаг, как только М. Богоридзе начал речь, со всех сторон на демонстрантов бросились солдаты, казаки и полиция. Рукопашная схватка продолжалась без малого час.

Кецховели наладил в 1901 году в Баку прекрасную типографию, известную в конспиративной переписке под названием "Нина", и в первых числах сентября 1901 года начал печатание нелегальной газеты "Брдзола" ("Борьба"). Передовая первого номера нелегальной газеты, озаглавленная "От редакции", принадлежала двадцатидвухлетнему Coco.

Это первое известное нам политическое произведение И.В. Джугашвили-Сталина. Для того, кто знаком с его последующими статьями и речами, очевидна особенность его стиля, проявившаяся и в этой, самой ранней его статье:

"Уверенные в том, что для сознательных читателей-грузин свободное периодическое издание является насущным вопросом; уверенные, что сегодня этот вопрос должен быть разрешен и дальнейшее промедление нанесет только ущерб общему делу; уверенные, что каждый сознательный читатель с удовлетворением встретит такого рода издание и с своей стороны окажем ему всяческую помощь, — мы, одна группа грузинских революционных социал-демократов, идем навстречу этой потребности, стремясь по мере наших сил удовлетворить желание читателей"1 .

Уже в этом заглавном абзаце бросается в глаза, что "Брдзолу" издает именно "группа грузинских социал-демократов" и что группа эта "революционная". В статье мы находим и другие отголоски борьбы с оппортунистами, возглавляемыми Н. Жордания, с их легальной газетой "Квали".

"К сведению некоторых неискушенных читателей, — продолжает автор, — считаем необходимым сказать несколько слов о легальной газете. Мы сочли бы за большую ошибку, если бы кто-либо из рабочих считал легальную газету, в каких бы усло-

1 Сталин И:В.Соч.-Т .1.- С.З

28

виях она ни выходила, какого бы направления она ни была, выразительницей его, рабочего, интересов..."1.

Обращает на себя внимание обнаруженное автором понимание единства интересов грузинских социал-демократов и социал-демократов России, понимание, свойственное в ту пору, да и позднее, отнюдь не всем: "Грузинское социал-демократическое движение не представляет собой обособленного, только лишь грузинского рабочего движения с собственной программой, оно идет рука об руку со всем российским движением и, стало быть, подчиняется Российской социал-демократической партии..." По мнению автора, "Брдзола" должна связывать и объединять борющихся русских и грузинских рабочих, "должна быть представителем Российской социал-демократической партии и своевременно сообщать читателю о всех тех тактических взглядах, которых придерживается российская революционная социал-демократия".

Столь же четкое и определенное понимание своих задач мы находим и во второй статье Иосифа Джугашвили — "Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи". Она была помещена в № 2 — 3 "Брдзолы", вышедшем в ноябре — декабре 1901 года.

В воскресенье 11 ноября состоялась первая конференция Тифлисской организации РСДРП. 25 делегатов, представлявшие почти все тифлисские социал-демократические кружки, рассмотрели несколько вопросов и избрали Тифлисский комитет РСДРП. В состав комитета вошел и Иосиф. Вскоре, в конце ноября 1901 года, он отправляется в Батум. Есть основание полагать, что отъезду из Тифлиса предшествовало резкое столкновение с С. Джибладзе: они разошлись в оценке революционных методов борьбы. Во всяком случае направление Иосифа в Батум было важным поручением, и Тифлисское жандармское управление впоследствии отмечало: "Иосиф Джугашвили, по агентурным данным, осенью 1901 года был избран в состав Тифлисского комитета РСДРП и в конце 1901 года был командирован в качестве пропагандиста в г. Баку..."

Батум был тогда третьим после Тифлиса и Баку промышленным центром Закавказья. Через Батум вывозили нефтяные продукты из России. Ко времени появления Coco Джугашвили в городе при населении в 30 тысяч человек было около 10 тысяч рабочих: грузины, армяне, русские, аджарцы, абхазцы, турки, греки и представители других народов своим тяжелым трудом создавали богатые прибыли для господ Нобилей, Ротшильдов, Манташевых, Хачатурянцев...

Жили рабочие в грязных предместьях: Барцхане, Городке. Особенно "колоритным" был поселок "Чаоба" — от слова "бо-

1 Там же.- С.5.

29

лото". На топкой земле были разбросаны кое-как построенные домики. В дождливое время, по колено в грязи, с трудом добирались хозяева до своих жалких лачуг.

По приезде Иосиф нашел сплоченную группу рабочих: Сильвестр Тодрия, Константин Канделаки, братья Илларион и Дарсинан Дарахвелидзе, Герасим Каладзе и другие уже прошли немалую жизненную школу, были знакомы с социал-демократическими идеями, стремились к решительной борьбе за свои права. И все же Иосиф остался ими недоволен.

На первом же собрании Иосиф сказал своим слушателям:

—Товарищи, я прислан к вам тифлисскими рабочими. Вы, наверное, знаете, что тифлисские рабочие проснулись ото сна и встали на борьбу. Батумские же рабочие, можно сказать, еще не проснулись. Я призываю вас последовать примеру ваших тифлисских собратьев по классу...

В своем стремлении "разбудить" батумских пролетариев Иосиф Джугашвили, однако, натолкнулся на противодействие: И. Рамишвили и Н. Чхеидзе, представители правого, оппортунистического крыла "Месаме даси", считали нецелесообразным, даже невозможным вести в Батуме, "где все видно как на ладони", среди "незрелых" рабочих, активную социал-демократическую пропаганду.

Сильвестр Тодрия, несколько лет читавший журнал "Квали"и полтора года посещавший воскресную школу "Месаме даси",вспоминал о таком разговоре:

"Джугашвили спросил меня:

—Чему учат вас в воскресной школе?И когда я ответил, что там объясняют, как движется солнце,он с улыбкой сказал:

—Слушай! Солнце, не бойся, не собьется с пути. А вот ты учись, как должно двигаться революционное дело, и помоги мне устроить маленькую нелегальную типографию..."

Отношения Иосифа с И. Рамишвили и Н. Чхеидзе, будущими столпами грузинского меньшевизма, сразу же стали враждебными. Не смущаясь этим, Coco вместе с наиболее активными рабочими подготавливает оформление батумской общегородской организации революционных социал-демократов. На этом пути его ждал успех. В конце 1901 года в городе действовало по крайней мере 11 кружков, в которых объединялись рабочие разных национальностей.

В Гурии с давних пор была традиция встречи нового года -"каланда". Вечером 31 декабря 1901 года на глухой окраине Батума, на квартире С. Ломджария за праздничным столом собрались необычные гости. Под видом новогоднего праздника 25 — 30 батумских рабочих встретились на социал-демократическом собрании.

Все было как водится: и вино, и снедь, и тамада — Миха Табуния, только речи резко отличались от обычных для такого

30

рода застолий. Иосиф говорил несколько раз: об организации подпольной работы, стачек и демонстраций, о методах борьбы... Когда в комнату стал проникать свет зари, Иосиф позволил себе лирическое отступление:

— Вот уже и рассвет... Скоро встанет солнце... Так же светло будет нам, товарищи, в будущем, когда мы добьемся победы. Солнце будет светить для нас!

Итогом этой необычной новогодней встречи было создание социал-демократической группы, впоследствии оформившейся в Батумский комитет РСДРП.

В наступившем 1902 году одним из первых дел социал-демократов Батуми была организация нелегальной типографии. Дело это было очень трудным. Кое за чем из типографского хозяйства Иосиф и помогавший ему Камо должны были съездить в Тифлис. Остальные части станка изготовил и вывез с завода на мусорной телеге Коте Каландаров.

Типографская техника была, конечно, убогой. Наборной кассы не имелось, вместо нее Иосиф использовал несколько десятков спичечных и папиросных коробков: буквы были разложены по отдельным коробкам, которые во время набора расставлялись в определенном порядке на столе. Подготовка набора оказалась весьма кропотливым делом, но еще сложнее было печатать. Чтобы получить достаточно четкий оттиск, следовало смазать набор краской, положить на него лист бумаги и вращать ручку пресса до тех пор, пока он не начнет прижимать бумагу к набору. Рукоятку пресса приходилось вращать с большим усилием, поэтому работники типографии, в том числе Иосиф, печатали по очереди, сменяясь как можно чаще.

Деятельность Иосифа и тем более типографии привлекали внимание посторонних. Типографию перенесли в дом крестьянина-абхазца Хашима Смирбы в село Махмудиа Энынче Чантиади в семи километрах от Батума. Там же поселился и Иосиф.

Дом Смирбы стали часто посещать подпольщики — незнакомые сельчанам люди, там шла какая-то непонятная для крестьян работа. Немудрено, что однажды они пришли к незнакомцу — им оказался Иосиф — и поинтересовались, когда же он пустит в ход фальшивые деньги, которые изготовляет. Немалого труда стоило ему убедить крестьян, что он не фальшивомонетчики объяснить, чем же все-таки занимается. Надо полагать, что Coco этого достиг, так как тайна типографии не была раскрыта.

Плоды работы Coco и его товарищей обнаружились на предприятиях Батума уже в начале 1902 года и в первую очередь— в успехах забастовок. 26 февраля на заводе Ротшильда было вывешено объявление о расчете с 12 марта 389 рабочих. На следующий день забастовали все, требуя никого не увольнять.

Иосифа Джугашвили в Батуме в этот день не было. За десять дней до того, 17 февраля 1902 года, охранка арестовала почти

31

всех членов Тифлисского комитета, и он поехал в Тифлис, чтобы выяснить обстановку и приобрести типографский материал. За "учителем" срочно был послан гонец, и он немедленно возвратился.

Coco и его товарищи вывели на манифестацию не только рабочих, но и их жен и детей. Через центр города манифестация направилась к тюрьме, но здесь полиция при помощи войск задержала более трехсот рабочих.

С утра у пересыльных казарм, где содержались все арестованные, собралась многотысячная толпа — рабочие, их друзья, жены, дети. Открыто были подняты красные знамена, раздавались революционные песни.

Не лишне будет подчеркнуть, что социал-демократы организовывали подчеркнуто мирную демонстрацию. Рабочие сознательно пришли без оружия (хотя некоторое количество револьверов имелось тогда в распоряжении комитета) и не думали о нападении на солдат. Руководители демонстрации (и в том числе Иосиф, одетый в рабочую блузу) находились тут же, в толпе.

Тем не менее власти применили оружие. Полковник Дрягин, выслушав требование рабочих об освобождении арестованных, приказал собравшимся разойтись. Рабочие не подчинились, и тогда был открыт огонь. Толпа обратилась в бегство; на месте остались 14 убитых и 54 раненых. Подобной расправы еще не случалось в Закавказье. С начала века это было второе в России кровопролитие подобного размера (первое — событие на Обуховском заводе за год до того).

Иосиф Джугашвили во время стрельбы находился в толпе: жандармские документы утверждают, что его видел там пристав 4-го участка Батума. Из воспоминаний рабочих известно также, что Иосиф вывел из толпы и доставил на квартиру раненого Геронтия Каландадзе.

Кровавое побоище произвело страшное впечатление на рабочих, но забастовка продолжалась. На следующий день, 10 марта, социал-демократы выпустили листовку, посвященную тем событиям. В день похорон, 12 марта, распространялась вторая. Вероятнее всего, что обе они принадлежали перу молодого Джугашвили.

"Настало время, — говорилось в первой прокламации, — поднять знамя с девизом: "Долой царское правительство!"

Несмотря на суровые кары властей (350 рабочих были по этапу высланы из города), забастовка не прекращалась. Социал-демократы по-прежнему действовали энергично, в особенности Иосиф. Вместе с К. Канделаки он ездил 24 марта в Тифлис за нелегальной литературой, 28 марта в городе вновь были распространены прокламации, и рабочие, по сведениям жандармов, говорили: "Их привезли Канделаки и Джугашвили".

Полиция наконец сумела нанести ощутимый урон батумским социал-демократам: 5 апреля 1902 года на квартире И. Дарах-

32

велидзе в "Лиман-Мелье" были арестованы И. Джугашвили, К. Канделаки, Д. Дарахвелидзе и член нелегального гимназического кружка Вано Рамишвили. При обыске, однако, ничего особенного полиции найти не удалось (обстоятельство, свойственное всем последующим арестам И. Джугашвили-Сталина и свидетельствующее о его искусной конспирации), и товарищи Иосифа были вскоре выпущены. Самого же его засадили в тюрьму надолго.

Власти хорошо понимали, кто именно очутился у них в руках. В жандармском документе отмечалось, что Джугашвили "являлся главным руководителем беспорядков, произведенных батумскими рабочими... Руководя делом, Джугашвили держал себя в стороне, и потому не все рабочие знали о нем, с рабочими же постоянно соприкасался Канделаки, известный в рабочей среде за "помощника учителя".

Бесспорных улик против Иосифа Джугашвили было, однако, не так уж много. Поэтому он попытался создать себе алиби. В одном из жандармских документов сообщалось: "8-го сего апреля при свидании арестантов с посетителями одним из арестантов были выброшены на тюремный двор 2 записки, из коих в одной автор просит неизвестного адресата "передать в Гори, что Coco Джугашвили арестован", а также "сейчас же сообщить об этом матери на тот конец, что если жандармы спросят ее: "когда твой сын выехал из Гори", то сказала бы: "все лето и зиму до 15 марта находился здесь (в Гори)...", а во второй записке просят какого-то Иллариона: "если приехал посланный в Тифлис человек, то скажи, чтобы он привез Георгия Елисабедова и вместе с ним пусть направил бы дело".

Поскольку записки попали к жандармам, они смогли арестовать их адресатов: учителя Coco Иремадзе в Гори и Георгия Елисабедашвили в Тифлисе. Правда, ничего отягчающего вину И. Джугашвили от этих арестованных жандармы не добились и вынуждены были вскоре отпустить их. Безрезультатным был и обыск в Гори, допрос матери.

Следственная рутина тянулась обычным путем: допросы, очные ставки, запросы в другие города и учреждения. Лишь 17 июля 1902 года жандармы составляют описания своего узника: "Рост 2 аршина, 4,5 вершка (165 — 166 см). Телосложение среднее. Возраст — 23. Особые приметы: 2 и 3 пальцы на левой ноге срослись. Наружность: обыкновенная. Волосы: темно-коричневые. Борода и усы: коричневые. Нос: прямой и длинный. Лоб: прямой, но низкий. Лицо: длинное, смуглое и рябое".

В тюрьме он, чтобы не раскиснуть, с первых же дней установил для себя строгий распорядок: с раннего утра — гимнастика, затем изучение иностранного языка и, главное — чтение, чтение, чтение... Режим в тюрьме был не слишком строгим: она была заполнена битком, и администрация не всегда могла пресечь попытки арестантов к общению с волей. Иосиф сумел до-

33

вольно быстро снестись с оставшимися на свободе товарищами, получал от них сведения о происходившем и даже писал листовки.

Ему грозила суровая кара за преступления, предусмотренная статьей 251-й "Уложения о наказаниях". Кроме дела о батумской демонстрации, проводившегося Кутаисским жандармским управлением, Джугашвили привлекался в качестве обвиняемого по делу Тифлисского жандармского управления "О Тифлисском кружке РСДРП'". И в этом деле он числился одним из организаторов.

Следователи не торопились; более года просидел Иосиф Джугашвили в батумском тюремном замке. Поскольку администрации было известно, что он успешно поддерживает контакт с товарищами, оставшимися на воле, 19 апреля 1903 года его и группу других арестованных переводят в Кутаисскую тюрьму.

Когда заключенные с убогими своими пожитками собрались на тюремном дворе, произошла заминка: Иосиф, поддержанный товарищами, потребовал, чтобы для вещей администрация наняла подводу, а для заключенной женщины — Натальи Киртадзе-Сихарулидзе — извозчика. Требования арестантов пришлось удовлетворить. В Кутаиси, по выходе из вагона, Джугашвили закричал:

— Пропустите Наташу вперед, пусть все видят, что и женщины борются!

Иосифа поместили в так называемый "первый секрет" Большой тюрьмы. Кутаисская тюрьма славилась своим суровым режимом даже среди других узилищ России. Но и эти строгости не изменили поведения Иосифа. Еще в Батуме его характер был хорошо знаком тюремщикам, не раз и не два они имели возможность убедиться в твердости и настойчивости этого заключенного: Coco неизменно во главе всех протестов против попыток ущемления прав и достоинств политических заключенных.

Не замедлил он проявить себя и в Кутаисской тюрьме. Вскоре по прибытии, 16 июля, Coco организует забастовку заключенных. Волнения были настолько серьезными, что в тюрьму пожаловали губернатор и прокурор. Вызванный к начальству организатор выступления стоял на своем, и требования были в основном удовлетворены: политических заключенных перевели в общую камеру отдельно от уголовников; каждому разрешили, чтобы не спать на цементном полу, приобрести за свой счет тахту и т. д.

Наталью Киртадзе в Кутаисском замке поместили в отдельную камеру. Тоска одолела ее, и заключенная подолгу плакала. Но вскоре она получила записку: "Что означают, орлица, твои слезы? Неужели тюрьма надломила тебя?" Написана она была рукой Иосифа.

Тем временем улитка царского правосудия все же медленно продвигалась. Главное тюремное управление Министерства юсти-

34

ции 17 августа 1903 года сообщало губернатору Батумской области: "На основании высочайшего повеления, последовавшего 9 июля 1903 года по всеподданнейшему докладу министра юстиции, крестьянин Иосиф Виссарионович Джугашвили за государственное преступление подлежит высылке в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции сроком на три года".

Вновь его переводят в Батум, где он ожидает этапа. Удивительнее всего, что на протяжении полутора лет пребывания в тюрьмах он ухитрялся не только поддерживать связи с товарищами на воле, но и быть в курсе событий, происходивших в партии.

Тем временем этап собрался. К тюремному зданию пришли родственники и друзья высланных. У Иосифа не было в Батуме родных” но зато товарищей по борьбе — многие сотни. Ссыльные, окруженные конвойными солдатами, вышли из ворот. Этап направился к пристани, откуда через несколько часов должен был отойти товарно-пассажирский пароход на Новороссийск.

Для Иосифа Джугашвили начиналась первая ссылка.



Глава третья

Путь был неблизкий: Новороссийск, Ростов, Царицын, Самара и далее по бесконечной Транссибирской магистрали... Для Иосифа то было первое, хоть и подневольное, путешествие по России, он еще не знал и не представлял, насколько отличается от родного ему Закавказья, к примеру, Восточная Сибирь, куда его забросила судьба.

Село Новая Уда, Балачанского уезда Иркутской губернии, назначенное Иосифу местом проживания, затерялось в глухой тайге на знаменитом Жигаловском тракте, по которому перегоняли этапы заключенных. Этапу приходилось пробираться сквозь таежные сопки, переправляться много раз через реки и болота, чтобы добраться до Новой Уды от железной дороги. Легче было доехать зимой, по санному пути.

Село делилось на две части. В верхней — основные "достопримечательности": окруженное высоким частоколом здание острога, церковь, две купеческие лавки, пять кабаков. Нижняя— десяток-другой домишек, по-местному — Заболотье.

Иосиф Джугашвили прибыл в Новую Уду 27 ноября 1903 года. Поселился он в Заболотье у крестьянки Марфы Ивановны Ливинцевой, в доме на краю болота. Большая перегороженная комната с огромной русской печью, в переднем углу — стол, у перегородки — топчан. В такой обстановке должен был жить ссыльный Джугашвили.

Единственным важным событием за время проживания в первой ссылке было получение им письма из далекой Германии.

35

"...Будучи уже в ссылке в Сибири, — это было в конце 1903 года, — я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил мой друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период. Только Ленин умел писать о самых запутанных вещах так просто и ясно, сжато и смело, — когда каждая фраза не говорит, а стреляет. Это простое и смелое письмецо еще больше укрепило меня в том, что мы имеем в лице Ленина горного орла нашей партии. Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика, я предал сожжению"1 .

Содержание письма так и осталось неизвестным. Есть, однако, свидетельство, что В.И. Ленин называл своего корреспондента в письме "пламенным колхидцем".

Задерживаться в ссылке Иосиф не намеревался и времени даром не терял: он успел осмотреться, подготовиться к побегу. Первая попытка не увенчалась успехом: путник по неопытности не принял в расчет суровость сибирской зимы, замерз и даже слегка обморозил лицо. Пришлось возвратиться, запастись одеждой потеплее и снова — в побег. Исправник Балачанского уезда сообщал в Иркутск 6 января 1904 года: "Новоудинское волостное правление донесло, что административный Иосиф Джугашвили 5 января бежал, приняты меры, телеграфировано в Красноярск..." Но задержать его не удалось. Крестьянин-ямщик довез беглеца до станции Зима, там он благополучно сел в поезд и спустя некоторое время был уже в Закавказье.

Приехал он не в Гори, где жила мать, и не в Тифлис, — он поспешил в Батум — там ждали его товарищи по борьбе.

Далеко за полночь в окошко дома Натальи Киртадзе постучали.

— Кто там? — спросила хозяйка.

— Это я, открой, — голос вроде бы и знаком, голос Coco, но откуда ему взяться здесь?

— Кто ты? — переспросила Киртадзе. И тогда Coco ответил старым паролем:

— Да здравствует тысячу раз!

Теперь в Батуме Иосиф Джугашвили носил другую кличку: нет больше Coco, теперь он — Коба.

В приморском городе Коба пробыл недолго и уехал в Тифлис. Здесь он вновь вошел в курс дел, их состояние не могло обрадовать Джугашвили.

1 Сталин И.В.Соч.-Т .6.- С.53 - 54.

36

Почти за два прошедших года, в течение которых он был оторван от работы в социал-демократическом движении Закавказья, произошли немалые перемены. Раскол, имевший место на II съезде РСДРП, где четко определялись большевистско-революционное и меньшевистско-оппортунистическое направления в партии, разумеется, давал себя знать и в Закавказье. Вернувшиеся со съезда меньшевики сразу же повели раскольническую деятельность.

Внешняя причина раскола известна. Однако за внешними — и что бы ни говорили противники — малозначащими партийными обрядами стояло нечто весьма судьбоносное в дальнейшем пути России. Меньшевики почти сплошь состояли из евреев (украинских, польских, литовских, немецких). Следуя букве марксистского космополитического учения, они совершенно пренебрегали традициями исторической России, ее рабочими и крестьянами, всеми созидателями и собирателями. Напротив, Ленин, Сталин и большинство их сторонников исходили из российских интересов, оставаясь, разумеется, интернационалистами. Вот почему Ленин, а не Мартов (Цедербаум) стал у руля России в 1917-м, вот почему Сталин, а не Троцкий (Бронштейн) начал строить великое Советское государство.

Вот в такой момент Коба и возвратился в Тифлис. Требовалось какое-то время, чтобы разобраться в происходящем, определить свою позицию и встать на чью-то сторону. Коба не колебался: его симпатии на стороне большевиков. Был усилен и Кавказский союзный комитет РСДРП. Наряду с B.C. Бобровским и С.Г. Шаумяном в состав комитета был кооптирован и Коба.

Еще на первом своем съезде в марте 1903 года Кавказский союзный комитет выделил одного работника-профессионала, который должен был объезжать организации, ежемесячно бывать в каждой из них, помогать в постановке пропагандистской, агитационной и организационной работы, подбирать корреспондентов и собирать материал для газеты "Борьба пролетариата".

Эту работу разъездного пропагандиста и организатора доверили Кобе после его бегства из ссылки.

Некоторое время весной 1904 года Коба провел в Гори, у матери. Почти двухлетнее пребывание в тюрьме и ссылке отразилось на его здоровье. По свидетельству В. Кецховели, навестившего Кобу в апреле этого года, он похудел и выглядел утомленным.

Известные нам обстоятельства из личной жизни И.В. Джугашвили-Сталина того периода очень скудны, воспоминаний почти не сохранилось. Можно лишь упомянуть, что в том же 1904 году он женился на Екатерине Семеновне Сванидзе.

Хорошо известно, что семейная жизнь русских революционеров всегда и везде подчинялась интересам дела, тем более у такого человека, как Коба. В Гори он не задержался, а отправился в Баку. Дело в том, что в мае 1904 года руководство Бакинским комитетом РСДРП захватили меньшевики, и Кавказский союзный комитет принял меры к тому, чтобы исправить положение.

37

Баку и обстановка в нем накануне первой русской революции были исключительными, а роль этого рабочего города в тогдашних революционных событиях в высшей степени примечательна. Город, раскинувшийся амфитеатром на берегу моря, стремительно рос. Нефть, главное его богатство, неудержимо влекла не только российских, но и заграничных капиталистов. Баку являл собой такой узел классовых, политических, национальных, религиозных противоречий, что вести пропаганду социал-демократам здесь было нелегко. Однако можно было с уверенностью предсказать, что в случае обострения революционной борьбы Баку станет одним из ее стратегических центров. Поэтому В.И. Ленин и закавказские большевики постарались отстоять и упрочить свое влияние в городе нефтяников. Кавказский союзный комитет направил в бакинские организации своих представителей. Вместе с B.C. Бобровским, ПА Джапаридзе, А.М. Стопани сюда в июне 1904 года приехал и Коба.

Тогда же, 4 июня, Союзный комитет принял решение о роспуске меньшевистского бакинского комитета, а 7 июня решение это было одобрено активом бакинской организации.

На этот раз Коба в Баку долго не оставался. Ему поручили другие важные и сложные задания; все лето 1904 года он провел в разъездах по Закавказью, выступал на дискуссиях против меньшевиков, анархистов.

Разоблачению их была посвящена статья Кобы "Как понимает социал-демократия национальный вопрос", опубликованная в № 7 нелегальной газеты "Пролетариатис Брдзола" ("Борьба пролетариата") в сентябре 1904 года.

Основным содержанием статьи была полемика с газетой заграничной группы грузинских националистов "Сакартвело" ("Грузия"). Эта группа стала ядром буржуазно-националистической партии. Коба убедительно доказал вредность создания "национальных партий" для общего революционного дела. Он писал: "Для победы пролетариата необходимо объединение всех рабочих без различия национальностей. Ясно, что разрушение национальных перегородок и тесное сплочение русских, грузинских, армянских, польских и проч. пролетариев является необходимым условием победы российского пролетариата". Статья стала началом многолетней полемики Кобы с грузинскими, а также всеми прочими националистами.

К примеру, в августе 1904 года, когда меньшевистская линия возобладала в Имеретино-Мингрельском комитете, Кавказский союзный комитет послал Кобу в Кутаиси. Он действовал решительно: ознакомившись на месте с обстановкой, собрал заседание комитета с участием руководителей партийных организаций и коренным образом изменил положение. Меньшевиков изгнали из комитета; был создан Имеретино-Мингрельский большевистский комитет.

38

Живя в Кутаиси, Коба переписывался с М. Давиташвили, который по-прежнему находился в Лейпциге. Сохранились два письма Кобы от сентября-октября 1904 года. В первом из них, касаясь внутрипартийных разногласий, Коба вновь восторженно отзывался о В.И. Ленине. Упрекая М.С. Ольминского за шутливость его брошюры "Долой бонапартизм", Коба писал: "Человек, стоящий на нашей позиции, должен говорить голосом твердым и непреклонным. В этом отношении Ленин — настоящий горный орел". Далее Коба присоединяется к ленинской постановке вопроса о стихийности и сознательности в рабочем движении и утверждает: "Ленин установил теоретический базис, на котором и строится этот практический вывод. Стоит только принять эту теоретическую предпосылку, и никакой оппортунизм не подступит к тебе близко".

Во втором письме Коба сообщал о принятии Бакинским и Имеретино-Мингрельским комитетами резолюций о немедленном созыве съезда. Тут же он весьма красноречиво отзывался о письме Кострова (псевдоним Н. Жордания), а самого автора обозвал "ишаком". Этот эпитет в применении к лидеру меньшевиков станет для Кобы постоянным.

Заканчивался 1904 год. Неудачная для России война с Японией усугубила революционное брожение в стране.

В Закавказье либерально-буржуазные и дворянские группы также включились в эту "банкетную кампанию". Закавказские меньшевики предлагали рабочим принимать участие в банкетах либералов и выступать там с заявлениями о поддержке их конституционных пожеланий.

На одном из таких собраний в Тифлисе выступал Коба. Банкет состоялся в зале Артистического общества. Готовились к нему долго, и собралось более 700 человек. "Цвет" тифлисской интеллигенции и буржуазии, заполнив концертный зал и примыкающие помещения, намеревался продемонстрировать "свою политическую зрелость".

Готовились и большевики. Петр Монтин, бывший ученик Кобы по кружку, сколотил надежную группу рабочих-железнодорожников. Заранее добыли гостевые билеты. Придя поодиночке на банкет, рабочие сгруппировались вокруг Кобы и Монтина, до поры до времени делая вид, что не знакомы друг с другом.

С самого начала банкета стало ясно, кто и с какими целями организовал его. Присутствующим была роздана подготовленная резолюция. Председатель собрания и его товарищи были определены без голосования, и это вызвало недоумение тех, кто не был посвящен в механику происходившего.

Председатель сразу же объявил, что ораторы не должны выходить из отведенных заранее рамок и завершиться собрание должно принятием выработанной резолюции. Это вызвало протест: в противовес навязанной резолюции большевики передали в президиум

39

свою. Прочитав ее, председатель побелел и категорически отказался огласить. В зале поднялся шум, послышались крики:

—Цензура не нужна!

Слово попросил Коба и, разумеется, его не получил. Тогда по знаку Монтина рабочие окружили Кобу, он поднялся на стул, и, несмотря на крики, произнес краткую речь, завершив ее призывом:

—Долой самодержавие!

Лозунг тотчас подхватили рабочие и некоторая часть публики. Это произвело на всех остальных громадное впечатление. Все смешалось, часть испуганных либералов бросилась к выходу, другие стали теснить рабочую группу. Монтин подал сигнал, после чего большевики выбрались из зала и с предосторожностями, по одному, разошлись.

В декабре 1904 года Коба участвовал в организации одного из самых крупных рабочих выступлений того времени. В Баку положение осложнилось. Нефтяные промыслы сокращали добычу, рабочих то и дело рассчитывали, росла безработица, возникали столкновения на предприятиях.

...Стачка началась 13 декабря. На следующий день она стала всеобщей.

Был создан стачечный комитет, в который из большевиков вошли П. А. Джапаридзе, А. М. Стопани, И. Т. Фиолетов. В городе не прекращались митинги и демонстрации. Перед тысячными аудиториями много раз выступал и Коба. Власти пускали в ход оружие, появились убитые и раненые.

Первая русская революция началась с событий 9 января в Петербурге. Совпадение, конечно, случайное, но 8 января в нелегальной авлабарской типографии Кавказского союзного комитета была отпечатана листовка "Рабочие Кавказа, пора отомстить!". Написал ее Коба. "Русская революция неизбежна. Она так же неизбежна, как неизбежен восход солнца!.. Пора разрушить царское правительство! И мы разрушим его!"

Напряжение в Закавказье, как и во всей стране, стремительно нарастало. В Батуме 17 января забастовали портовые рабочие и железнодорожники. Спустя сутки началась политическая стачка в Тифлисе, к 20 января она стала всеобщей. В тот же день началась забастовка в Кутаиси. Бастовали рабочие в Сухуми, Поти, Чиатурах... В Баку 6 — 9 февраля произошли кровавые вооруженные столкновения между армянским и азербайджанским населением.

Коба в это время трудится с величайшим напряжением: 13 февраля он пишет листовку "Да здравствует международная солидарность!" — о событиях в Баку, 15 февраля — листовку "К гражданам" — о многолюдной демонстрации в Тифлисе. Коба все время в разъездах: он организует, наставляет, доказывает, спорит... Одной из самых ожесточенных схваток с меньшевиками стала для Кобы дискуссия в Батуме против И. Рамишвили,

40

Р. Ареенидзе в апреле 1905 года. Ненависть оппортунистов к Кобе беспредельна.

Большевики Закавказья, проводя в жизнь выработанную на III съезде тактику, столкнулись с немалыми трудностями. О них-то и сообщал в письме от 8 мая 1905 года "Вано" — Иосиф Джугашвили. "Я опоздал с письмом, товарищ, — писал он. — Не было ни времени, ни охоты писать. Пришлось все время разъезжать по Кавказу, выступать на дискуссии, ободрять товарищей и т. д. Поход был повсеместный со стороны меньшевиков, и надо было дать отпор. Людей у нас почти не было (и теперь очень мало, в 2 — 3 раза меньше, чем у меньш.), и приходилось работать за троих... Теперь я немного свободен и спешу поделиться впечатлениями — лучше поздно, чем никогда".

Далее Вано, очень хорошо осведомленный о состоянии партийных дел в Закавказье, характеризовал обстановку в социал-демократических организациях: "Положение дел у нас таково. Тифлис почти целиком в руках меньшее. Половина Баку и Батума тоже у меньшевиков. Другая половина, часть Тифлиса, весь Елизаветполь, весь Кутаисский район с Чиатурами (марганце-промыш. район — 9 — 10 000 раб.) и половина Батуми у большинства. Гурия в руках у примиренцев, которые решили перейти к меньшевикам. Курс меньшевиков все еще подымается. Хотя зоркий взгляд подметит и обратную тенденцию, все более обнаруживающуюся в Тифлисе и Батуме".

В мае 1905 года появилась брошюра Кобы "Коротко о партийных разногласиях". В этой брошюре была дана резкая и хорошо мотивированная отповедь злобным нападкам кавказских меньшевиков, прежде всего Жордания, на Ленина в меньшевистской газете "Социал-Демократ".

Позиция Кобы была выражена в четких и строгих формулировках, понятных и доступных читателям-рабочим. Вот что писал он о назначении российской социал-демократии: "Наша обязанность, обязанность социал-демократии, — совлечь стихийное движение рабочих с тред-юнионистского пути и поставить его на путь социал-демократический. Наша обязанность — внести в это движение социалистическое сознание и объединить передовые силы рабочего класса в одну централизованную партию. Наша задача — идти всегда во главе движения и неутомимо бороться со всеми — будь то враг или "друг", — кто будет мешать осуществлению этих задач".

Литературная работа, как она ни была важна, не отнимала всего времени Иосифа. Он и в ту пору уже сочетал практическую работу с теоретической. Все лето 1905 года он по-прежнему в разъездах.

Революция в стране нарастала. Забастовки и демонстрации одна за другой следовали в городах Грузии. В деревнях устраивались собрания и митинги, начались вооруженные выступле-

41

ния против помещиков и царских чиновников. Влияние революционных партий росло.

В октябре всю страну охватывает политическая стачка. В Тифлисе она стала всеобщей 15-го числа. Остановились предприятия и городской транспорт, прекратили подачу энергии электростанции, закрыты почта и телеграф, магазины, лавки. Прекратились занятия в школах, перестали выходить газеты...

Николай II 17 октября 1905 года подписал манифест, в котором обещал даровать свободу совести, собраний и союзов...

Весть о царском манифесте пришла в Тифлис в ночь на 18 октября. С утра на Головинском проспекте у редакции газет собрались толпы народа. В 11 часов утра был опубликован бюллетень Петербургского телеграфного агентства. Толпа расхватывала его. Настроение в городе становилось все более приподнятым...

На митинге в Надзаладеви (она же Нахаловка) верховодили меньшевики. Начало положили Н. Жордания и И. Рамишвили. Последний торжественно возглашал:

—Отныне самодержавия нет, самодержавие умерло! Россия входит в ряды конституционных государств!

Затем последовали лозунги, призванные запутать рабочий класс:

—Мы не хотим оружия, долой оружие!

Настроение огромного митинга было благодушным: как же, бескровная победа, зачем еще и оружие! Но большевики, не смущаясь этим, стали рассеивать конституционные иллюзии собравшихся.

Выступил и Коба.

—У вас одна плохая привычка, — заявил он, — о чем я должен вам прямо сказать: кто бы ни вышел и что бы ни сказал,вы встречаете с радостью и аплодисментами. Вам говорят: "Да здравствует революция!" — вы аплодируете. "Да здравствует свобода!" — вы аплодируете, это хорошо. Но когда говорят: "Долой оружие!", вы и этому аплодируете. Какая революция может победить без оружия и кто тот революционер, который говорит:долой оружие? Оратор, который это говорит, наверное толстовец, а не революционер, и кто бы он ни был, он враг революции, свободы и народа!

В толпе послышались голоса: — Кто это такой? Кто говорит? А Коба продолжал:

—Что нужно, чтобы действительно победить? Для этого нужны три вещи, хорошо поймите и запомните: первое, что

нам нужно, — вооружение, второе — вооружение, третье — еще и еще раз вооружение!

Раздались громкие аплодисменты...

В листовке "Граждане!", напечатанной в октябрьские дни 1905 года, Коба писал: "Час восстания близок! Необходимо,

42

чтобы мы встретили его во всеоружии! Только в таком случае, только при помощи всеобщего, повсеместного и одновременного вооруженного восстания мы сможем победить нашего гнусного врага -проклятое царское самодержавие..."

Воспользовавшись относительной свободой слова (правительство просто не в состоянии было контролировать печать по-прежнему), большевики с 20 ноября 1905 года стали выпускать легальный "Кавказский рабочий листок". В начавшейся газетной работе Коба — один из самых деятельных. В первом номере газеты в качестве передовой помещена статья Кобы, в которой он вновь призывал к вооруженному восстанию.

Коба мог считать себя бывалым человеком. Семь — восемь лет революционной борьбы, двадцать месяцев тюрьмы, ссылка в Сибирь — все это чего-нибудь да стоило.

Надвигался декабрь 1905 года — наивысшая точка революции. Провести его Кобе суждено было вдали от Грузии. С мандатом от Кавказского союзного и Тифлисского комитетов он уехал на IV съезд РСДРП. Вместе с ним ехал Г. Тевия.

К 10 декабря в Петербург съехалась только часть делегатов: декабрьская всеобщая забастовка и вооруженное восстание сделали невозможным приезд остальных. Было решено провести вместо съезда большевистскую конференцию. Она проходила с 12 по 17 декабря в Таммерфорсе (Финляндия). Здесь Коба впервые увидел Ленина. Об этом он рассказывал так:

"Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных..."

В этих словах, сказанных Сталиным в январе 1924 года, когда Ленина уже не было в живых, после того как сам он за двадцать лет повидал немало и по-настоящему незаурядных, и выспренне "великих" деятелей, все еще звучит наивная уверенность не потерявшего романтизма молодого человека. Кроме того, родился этот молодой человек на отдаленной азиатской окраине России, где понятия о величии не всегда соответствовали европейским...

Слова эти хорошо известны всему миру, их толкуют по-разному. Злопыхатели глумятся. Однако при спокойно-объективном восприятии видно, как точно Сталин передал свои молодые чувства, такое может сделать только тот, кто обладает литературным дарованием.

Тут же следует договорить до конца. Всю жизнь — и при работе непосредственно с Лениным, и тридцать лет после него — Сталин отзывался о нем с величайшим уважением. Как талантливый политик, он прекрасно понимал, что ему не след хоть

43

как-то бросать тень на человека, чье дело он унаследовал. (Полной противоположностью у нас был болтливый шут Никита Хрущев, да и разве он один!) Но сохранились смутные свидетельства, что в глубине души Сталину отнюдь не все нравилось в ленинском понимании вещей. Безусловно, это так. Не тревожа образа усопшего вождя, он — и в теории, но особенно в практике — осторожно изменял кое-что из ленинского наследия. Об этом будет рассказано в соответствующих главах.

* * *

...Стенограмм на конференции не велось, а краткие протокольные записи, как и записи ораторами своих речей, утеряны. Поэтому происходившее на конференции очень трудно восстановить в подробностях. Председательствовал на заседаниях Ленин. Началась конференция с отчетов делегатов. Коба докладывал о работе Закавказской организации, а затем выступил с речью в защиту тактики активного бойкота Государственной думы.

Центральными на конференции были, конечно, две речи Ленина — о текущем моменте и об аграрной революции. Вот впечатления Кобы: "Это были вдохновенные речи, приведшие в бурный восторг всю конференцию. Необычайная сила убеждения, простота и ясность аргументации, короткие и всем понятные фразы, отсутствие рисовки, отсутствие головокружительных жестов и эффектных фраз, бьющих на впечатление, — все это выгодно отличало речи Ленина от речей обычных "парламентских" ораторов.

Но меня пленила тогда не эта сторона речей Ленина. Меня пленила та непреодолимая сила логики в речах Ленина, которая несколько сухо, но зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует ее и потом берет в плен, как говорят, без остатка. Я помню, как говорили тогда многие из делегатов: "Логика в речах Ленина — это какие-то всесильные щупальца, которые охватывают тебя со всех сторон клещами и из объятий которых нет мочи вырваться: либо сдавайся, либо решайся на полный провал".

Конференция в Таммерфорсе прошла с подъемом: в России повсеместно шли вооруженные выступления, делегаты готовились к бою. В перерывах они учились стрелять. По предложению Ленина конференция спешно завершила работу, и делегаты разъехались, торопясь поспеть к самым главным событиям.

В Закавказье вооруженные нападения на полицию и войска, покушения на чиновников продолжались еще с лета 1905 года, умножаясь с каждым месяцем. К декабрю ряд районов окраины империи практически находился в руках восставших, и правительство вынуждено было ввести крупные военные силы, чтобы вновь добиться контроля над положением.

44

В такой обстановке от социал-демократов требовалось сплочение рядов. Подготовка к IV съезду в Грузии с начала 1906 года шла в ожесточенной борьбе. В силу ряда причин возобладала оппортунистическая линия: из одиннадцати делегатов, посланных Тифлисом на съезд, большевиком был только один — Коба.

Вновь с юга на север пересекает он Россию. В Петербурге выясняется, что, несмотря на объявленные царским манифестом свободы, провести в России съезд такой революционной партии, как РСДРП, нет возможности. Поэтому предстоит поездка в Швецию.

Первое в своей жизни путешествие за границу Коба совершил без особых приключений. Организаторы съезда не располагали обильными денежными средствами, и делегатов размещали на жительство по два-три человека вместе. Кобу поместили в небольшой комнатке на втором этаже; внизу шумели посетители питейного заведения — не то бара, не то ресторана. В комнатке уже находился другой жилец. Вот что писал он о встрече с Кобой (он называл себя Ивановичем) спустя многие десятилетия: "В эту же комнату вскоре поселили еще одного делегата съезда, по фамилии Иванович. Это был коренастый, невысокого роста человек, примерно моих лет, со смуглым лицом, на котором едва заметно выступали рябинки — следы, должно быть, перенесенной в детстве оспы. У него были удивительно лучистые глаза, и весь он был сгустком энергии, веселым и жизнерадостным. Из разговоров с ним я убедился в его обширных знаниях марксистской литературы и художественных произведений, он мог на память цитировать полюбившиеся ему отрывки политического текста, художественной прозы, знал много стихов и песен, любил шутку. Мы подружились..."

Поскольку до начала съезда еще оставалось время, делегаты Володин (Климент Ефремович Ворошилов) и Иванович (Коба) вместе бродили по городу, не слишком удаляясь от дома, так как не знали шведского языка. Все им было внове — и природа, и архитектура, и люди: все хотелось посмотреть, везде побывать.

Повестка дня съезда была чрезвычайно напряженной. Делегатам предстояло высказать свое мнение: 1) о пересмотре аграрной программы; 2) об оценке текущего момента и классовых задач пролетариата; 3) об отношении к Государственной думе; 4) о вооруженном восстании; 5) о партизанских выступлениях; 6) о профессиональных союзах; 7) об объединении с национальными социал-демократическими организациями; 8) об уставе партии. По каждому из этих вопросов на съезде шла оживленная, вернее — ожесточенная, дискуссия, мнения выступающих были самые разные, порой противоположные, ораторы не Щадили ни себя, ни своих идейных противников.

Сразу же выяснилось, что перевес сил на съезде — у меньшевиков: против 46 большевистских голосов они располагали

45

62-мя. Это наложило отпечаток на ход съезда и предопределило характер основных принятых решений.

На этом съезде Коба во второй раз увидел В. И. Ленина и впервые — в роли побежденного.

Делегат Иванович был очень активен на съезде. Он трижды выступал, неоднократно делал заявления и разъяснения. Знакомство с протоколами съезда, с результатами многочисленных голосований показывает, что Иванович всегда придерживался ленинских позиций. Но было одно исключение, и о нем надо сказать.

Жаркие споры на съезде вызвало обсуждение аграрной программы. С докладом от большевиков выступал Ленин, защищавший требование конфискации помещичьих земель и программу национализации всей земли. Меньшевик Маслов отстаивал программу муниципализации земли. Среди большевиков в этом вопросе не было единства. Многие из них настаивали на разделе помещичьих земель и передаче их в частную собственность крестьян, этой точки зрения придерживался и Иванович. Спустя сорок лет он так объяснял свою точку зрения: "Мы, практики, не вникали в это дело и не понимали его великого значения ввиду нашей недостаточной теоретической подготовленности, а также ввиду свойственной практикам беззаботности насчет теоретических вопросов..."

Весьма темпераментным было выступление Ивановича при обсуждении оценки текущего момента. Очень четко он охарактеризовал основу разногласий между большевиками и меньшевиками:

— Или гегемония пролетариата, или гегемония демократической буржуазии — вот какой вопрос стоит в партии, вот в чем наши разногласия.

Возвратившись в Грузию, Коба продолжает борьбу с меньшевиками. В Тифлисе на грузинском языке в 1906- 1907 годах, издавалось (последовательно, по мере закрытия их властями) несколько большевистских газет: "Ахами Цховреба" ("Новая жизнь"), "Ахами Дрсеба" ("Новое время"), "Чвени Цховреба" ("Наша жизнь"), "Дро" ("Время"). Коба организует выпуск газет, редактирует их, пишет статьи, чаще всего — очень резкие по содержанию. Так, из-за статьи Кобы "Международная контрреволюция" в двадцатом номере "Ахами Цховреба" от 14 июля 1906 года газета была закрыта местными властями.

В этой же газете Коба начал печатать один из главных своих дореволюционных теоретических трудов — "Анархизм или социализм?" Группа анархистов, возглавляемая В. Черкезишвили, в условиях отступления революции вела ожесточенную кампанию против социал-демократов и достигла определенных успехов среди мелкобуржуазных и деклассированных элементов населения Грузии. Коба подверг в серии статей уничтожающей критике анархизм. В доступной и популярной форме он разъяснил грузинским читателям, что такое материализм и диалек-

46

тика, что такое исторический материализм. Особо надо отметить совершенно необходимую в данном случае популярность изложения:

"Эта партия должна быть революционной партией, — и это потому, что освобождение рабочих возможно только революционным путем, при помощи социалистической революции.

Эта партия должна быть интернациональной партией, двери партии должны быть открыты для каждого сознательного пролетария, — и это потому, что освобождение рабочих — это не национальный, а социальный вопрос, имеющий одинаковое значение как для пролетария-грузина, так и для русского пролетария и для пролетариев других наций.

Отсюда ясно, что чем теснее сплотятся пролетарии различных наций, чем основательнее разрушатся воздвигнутые между ними перегородки, тем сильнее будет партия пролетариата..."

На межрайонном собрании Тифлисских организаций РСДРП, состоявшемся 6—7 июня 1906 года, обсуждался порядок дня предстоящего съезда представителей кавказских партийных организаций.

Большевистская газета "Кайц", выходившая на армянском языке, так излагала происшедшее на собрании: "Сам порядок дня в целом не дал повода к отдельным разногласиям и спорам, хотя на некоторых пунктах и останавливались подолгу, но такой важный и злободневный вопрос, как национальный, не получил окончательного решения, так что пришлось перенести его на следующее собрание для более подробного обсуждения. Докладывавший по этому вопросу тов. Со (это был Коба), разбирая кавказский национальный вопрос с пролетарской точки зрения, решительно возражал против любой автономии, доказав, что все эти лозунги чисто буржуазные и в конечном счете ведут к защите интересов помещиков и капиталистов. Он указал, что мы не должны создавать национальные перегородки между борющимися пролетариями отдельных национальностей Кавказа, воспитывавшимися в течение стольких лет в духе классовой международной солидарности... Таким образом, товарищ полностью стоял на почве нашей программы, принятой II съездом партии".

Начало 1907 года было для него периодом напряженной литературной работы. Чтобы представить ее размах, достаточно лишь перечислить его статьи, напечатанные в это время в газетах, где он деятельно сотрудничал.

1 января 1907 года вышел № 1 газеты "Мнатоби" ("Светоч"), в издании которой Коба активно участвовал.

Тогда же в № 8 газеты "Ахами Дрсеба" напечатано продолжение работы Кобы "Анархизм или социализм?".

10 февраля он пишет предисловие к грузинскому изданию брошюры К. Каутского "Движущие силы и перспективы русской революции".

47

18 февраля выходит № 1 газеты "Чвени Цховреба" со статьей Кобы "Избирательная борьба в Петербурге и меньшевики". Издание газеты во многом явилось плодом усилий Кобы.

21 — 28 февраля в этой газете печатается продолжение работы "Анархизм или социализм?".

11 марта опубликован № 1 газеты "Дро". Коба — среди ее организаторов и издателей.

13 марта в "Дро" напечатана его статья "Самодержавие кадетов или самодержавие народа?".

17 марта в № 6 "Дро" опубликована статья Кобы "Памяти тов. Г. Телия".

4 — 6 и 10 апреля в "Дро" печатается продолжение работы "Анархизм или социализм?".

8 апреля там же — передовая статья "Передовой пролетариат и пятый съезд партии".

10 апреля там же — статья "Неразбериха"...

13 апреля там же — статья "Наши кавказские клоуны"...

В середине апреля Коба поехал на V съезд РСДРП. Этому предшествовала жаркая схватка с меньшевиками. Кобу-делегата отстояли рядовые члены партии.

О том, чтобы провести съезд в России, и думать не приходилось, но оказалось, что в Европе не так-то уж много мест, где могли бы собраться без помех российские социал-демократы. Как и в прошлый раз, путь лежал через Финляндию. Затем — пароход на Стокгольм. Делегатов съезда на нем собралось несколько десятков. Сразу же по выходе в море они отбросили конспирацию, начали беседовать, затем спорить... В самый короткий срок палуба парохода заполнилась смеющимися и даже дурачащимися пассажирами третьего класса. Капитан, не понимая, что происходит, глядел на все это в изумлении...

Из Стокгольма отправились в Данию. Но здешнее правительство распорядилось, чтобы нежеланные гости немедленно оставили страну. Возвратились в Швецию, однако шведская полиция заявила, что через три дня делегаты должны покинуть страну, таково решение правительства. Отказались допустить съезд к себе и норвежские власти. С большим трудом удалось договориться о транзитном проезде через Данию и оттуда — пароходом в Англию.

Переход через Немецкое море прошел без помех. Публика на пароходе ехала респектабельная, и потертые пиджаки, залатанные ботинки многих делегатов, как и почти полное отсутствие багажа, возбуждали подозрение у команды и пассажиров. Для западноевропейского буржуа скверно одетый человек — всегда подозрителен, а тут их целая толпа, да они еще русские революционеры! Особенно "живописно" выглядели некоторые делегаты с Кавказа — побоявшись ехать налегке, кое-кто из южан путешествовал в папахах и бурках.

48

V съезд, заседавший с 30 апреля по 19 мая 1907 года в Лондоне, был очень представительным (303 человека с решающим голосом и 39 с совещательным от 150 тысяч членов партии). Большевики на съезде имели перевес: революция, отступавшая в России, многому научила социал-демократов, подтвердила правильность большевистской тактики.

Вновь, во второй раз, наблюдал Коба, как умело, выдержанно и в то же время темпераментно ведет борьбу со своими идейными противниками В. И. Ленин. "Я впервые видел тогда Ленина в роли победителя, — вспоминал позже Коба-Сталин. — Обычно победа кружит голову иным вождям, делает их заносчивыми и кичливыми. Чаще всего в таких случаях начинают торжествовать победу, почивать на лаврах. Но Ленин ни на йоту не походил на таких вождей. Наоборот, именно после победы становился он особенно бдительным и настороженным".

В работе съезда Коба участвовал с совещательным голосом, полномочия его и М. Цхакая яростно оспаривались меньшевиками в мандатной комиссии. В этот раз Коба на съезде не выступал, и в протоколах имеется лишь заявление делегатов Ивановича, Сурена и Борчалинского (Кобы, Шаумяна и Кахояна), в котором опровергались утверждения кавказских меньшевиков о якобы пролетарском составе их организаций, пославших на съезд так много делегатов-оппортунистов. "Заявления т. Церетели, — говорилось в опровержении, — о пролетарском характере кавказских организаций и о том, что кавказский пролетариат одобряет деятельность думской фракции, заключают в себе маленькое "уклонение от истины". Кавказские меньшевистские организации состоят почти сплошь из городской и сельской мелкой буржуазии. Из 18 тысяч членов партии на Кавказе, представленных здесь на съезде, можно насчитать не более 6 000 пролетариев. <...> Мы утверждаем, что кавказский пролетариат даже не знаком в достаточной мере с деятельностью фракции". Как видно, опровержение совершенно безусловное, и немудрено, что на авторов обрушился гнев кавказских меньшевиков.

Очевидно, Коба вел тщательные записи, так как в июне — июле 1907 года в "Бакинском пролетарии" он опубликовал пространные "Записки делегата — "Лондонский съезд РСДРП". Характеризуя значение съезда, Коба писал: "Фактическое объединение передовых рабочих всей России в единую всероссийскую партию под знаменем революционной социал-демократии — таков смысл Лондонского съезда, таков его общий характер".

Коба проанализировал состав съезда и пришел к интересным выводам. Определив, что среди делегатов-меньшевиков процент рабочих гораздо ниже, чем у большевиков, Коба обращался к читателям: "Мы все были "изумлены" этой статистикой. Как? Меньшевики так много кричали об интеллигентском составе нашей партии, они день и ночь ругали большевиков интеллигентами, они грозили прогнать всех интеллигентов из партии, они все время

49

третировали профессиональных революционеров — и вдруг у них во фракции оказалось гораздо меньше рабочих, чем у "интеллигентов"-большевиков! У них оказалось гораздо больше профессиональных революционеров, чем у большевиков!.."

С цифрами в руках Коба доказал, что большевистские делегаты на съезд посылались от крупных промышленных районов, а меньшевистские — от ремесленных и крестьянских, и заключал: "Очевидно, тактика большевиков является тактикой тех районов, где классовые противоречия особенно ясны и классовая борьба особенно резка. Большевизм — это тактика настоящих пролетариев".

К подобному же выводу Коба пришел и при анализе национального состава делегатов: "Статистика показала, что большинство меньшевистской фракции составляют евреи (не считая, конечно, бундовцев), далее идут грузины, потом русские. Зато громадное большинство большевистской фракции составляют русские, далее идут евреи (не считая, конечно, поляков и латышей), затем грузины. По этому поводу кто-то из большевиков заметил шутя (кажется, тов. Алексинский), что меньшевики — еврейская фракция, большевики — истинно русская, стало быть, не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром".

На съезде Коба встретился и познакомился с А. С. Бубновым, К.Е. Ворошиловым, В. П. Ногиным, К. Н. Самойловым и другими. С этими людьми Кобе еще не раз придется встречаться и работать вместе: и в подполье, и в ссылке, и на гражданской войне... Но были и неприятные встречи. На съезде, к примеру, присутствовал Л. Д. Троцкий-Бронштейн, безуспешно пытавшийся сколотить свою центристскую группировку и неизменно скатывавшийся к поддержке меньшевизма. На съезде, по словам Кобы, "Троцкий оказался "красивой ненужностью". С этим "позером", как характеризовал Троцкого Ленин, Коба еще не раз столкнется...

Возвращение Кобы в Тифлис было нерадостным: меньшевики продолжали господствовать в социал-демократических организациях, их лидеры, конечно, не гнушались никакими средствами, чтобы выжить из Тифлиса такого твердокаменного борца, как Коба. Он не прекращает борьбы: выступает с докладами об итогах съезда на собраниях социал-демократов Тифлиса и Западной Грузии.

В июне 1907 года Коба переезжает в Баку, дабы выбить меньшевиков из пролетарского центра Закавказья. Здесь ему удалось быстро и надежно устроиться. Знакомых было много, и среди них — семья Аллилуевых. Сергей Яковлевич Аллилуев, передовой русский рабочий, впервые увидел Coco на маевке 1900 года. Были после этого и другие встречи. Летом 1907 года преследования полиции вынудили С. Аллилуева уехать в Петербург. Вот что он вспоминал:

50

"В конце июля по совету товарищей я направился к Кобе. Коба с женой жил в небольшом одноэтажном домике. Я застал его за книгой. Он оторвался от книги, встал со стула и приветливо сказал:

—Пожалуйста, заходи.

Я сказал Кобе о своем решении выехать в Питер и об обстоятельствах, вынуждающих меня предпринять этот шаг.

—Да, надо ехать, — произнес Коба. — Житья тебе Шубинский (бакинский градоначальник) не даст.

Внезапно Коба вышел в другую комнату. Через минуту-две он вернулся и протянул мне деньги. Видя мою растерянность, он улыбнулся:

—Бери, бери, — произнес он, — попадешь в новый город,знакомых почти нет. Пригодятся... Да и семья у тебя большая.

Потом, пожимая мне руку, Коба добавил:

—Счастливого пути, Сергей!"

Положение, сложившееся к тому времени в Баку, было сложным и своеобразным. В самом деле — к середине 1907 года во всей России революция потерпела поражение, но в Баку правительство еще многие месяцы не переходило в решительное наступление, и в обзоре, составленном ЦК РСДРП весной 1908 года, сообщалось, что "Баку является единственным городом России, где еще существуют сравнительно свободные условия для деятельности организации профессиональных союзов".

Одной из основных причин к тому было особое положение нефтяной промышленности в системе хозяйства страны. Правительство не без основания опасалось повторения событий 1905 года, когда во время армяно-татарской резни сильно пострадали нефтяные промыслы. За тот год добыча нефти в Бакинском районе сократилась на треть, а продукт был крайне необходим.

В Баку в 1907 году собралось немало видных большевиков. Достаточно назвать М. А. Азизбекова, К. Е. Ворошилова, П. А. Джапаридзе, Г. К. Орджоникидзе, С. С. Спандарьяна, И. Т. Фиолетова, С. Г. Шаумяна, С. М. Эфендиева, чтобы представить, с какими сильными товарищами предстояло работать Кобе. Такая когорта обязана была добиться успеха. Меньшевики почувствовали это очень скоро. Большевики взялись за дело с укрепления своего влияния в низовых и районных организациях. В течение лета и осени 1907 года районные партийные конференции Баку одна за другой принимают решения, в которых выражается недоверие меньшевистскому Бакинскому комитету. Коба выступает на собраниях в районах Баку, разоблачая махинации меньшевиков. На делегатском собрании районных социал-демократических организаций Кобу избирают членом комиссии по созыву предстоящей общегородской конференции.

Предчувствуя поражение, меньшевики тоже решили направить в Баку дополнительные силы. Сюда прибыли Ю. Ларин (М. А. Лурье), С. Ванштейн, Б. Гинзбург, С. Цедербаум, П. Мельситов-

51

Вольский и другие. Не подчиняясь решениям оргкомиссии, они добивались раскола Бакинской организации и готовили свою меньшевистскую конференцию.

Но обстановка изменилась. Осенью 1907 года перевес сил в Баку был уже на стороне большевиков: примерно две трети из 2 500 членов партии поддерживало их линию. Ночью 25 октября 1907 года на заводе Хатисова в Черном городе была проведена общегородская конференция. Более 70 делегатов собрались с соблюдением всех правил конспирации: охранка знала, что готовится конференция, и можно было ожидать ареста делегатов. Но все прошло благополучно. Собравшиеся выслушали С. Г. Шаумяна, С. С. Спандарьяна, В. Ф. Ефимова, И. Ф. Стуруа; выступал и Коба. Единодушно осудив действия меньшевиков, конференция избрала новый, большевистский Бакинский комитет. Коба вошел в его состав.

Местные богатеи все больше беспокоились о собственной безопасности. Это и немудрено при той крайней степени ненависти, которую они возбуждали у рабочих. Вот свидетельство очевидца: "С непривычки странно было видеть на главных улицах экипаж, в котором рядом с каким-нибудь нефтепромышленником или инженером торжественно восседал, а то и стоял на подножке сбоку рослый, смуглый, страшного вида человек, вооруженный до зубов, — то были телохранители, так называемые "кочи", без которых не обходился ни один видный бакинский воротила. Оригинальное зрелище представляла Городская дума в дни заседаний. Один за другим подъезжали экипажи, из которых вылезали местные тузы, а сопровождавшие их живописные телохранители оставались в ожидании внизу, в вестибюле, чтобы сопровождать их по окончании заседания домой. Та же картина — у подъезда театров и других публичных мест".

Однако главным назначением "кочи" была расправа с непокорными на промыслах, и тут они, стремясь запугать рабочих, заставить их подчиниться хозяевам, не стеснялись применять оружие. Случаи расправ с передовыми рабочими были не единичными явлениями. Так, в сентябре 1907 года в Биби-Эйбатском районе был убит Ханлар Сафаралиев.

Большевики Биби-Эйбата выпустили воззвание по поводу убийства своего товарища и организовали двухдневную забастовку. Инициатором ее был Коба. Он же стал одним из устроителей похорон. Полиция запретила сопровождать похоронную процессию музыкой, и тогда Коба предложил одному из своих товарищей, И. Вацеку:

— Разошли ребят по заводам, пусть, начиная от электрической станции, на заводах во время похоронной процессии дают гудки. Пусть гудят, пока виден будет гроб...

В похоронах 29 сентября приняло участие до 20 тысяч рабочих. В траурном молчании, под тревожные гудки заводов, демонстрировали бакинские пролетарии свое единство. Коба

52

шел во главе процессии. На кладбище он выступил с речью. Утешая приехавшего из деревни отца Ханлара, Коба сказал:

— Не плачь, старик, ты — отец благородного сына...

Похороны Ханлара были одной из самых мощных демонстраций в Баку той поры.

По-прежнему много времени Коба отводил литературной работе. В Баку весьма пригодилось его умение налаживать выпуск газет. 20 июня 1907 года, спустя совсем немного времени после появления Кобы в Баку, вышел первый номер нелегальной большевистской газеты "Бакинский пролетарий". В ней — две статьи Кобы: передовая "Разгон Думы и задачи пролетариата" и начало "Записок делегата". В номере втором от 10 июля "Записки" были продолжены.

С 12 августа в Баку стала выходить легальная еженедельная большевистская газета "Гудок". Коба наряду с С. Шаумяном, А. Джапаридзе, С. Спандарьяном — в числе авторов. Он подписывается "Коба", "Коба Иванович", "Ко...", "К. Като". Деятельное участие Кобы в издании "Гудка" отмечено в жандармских документах. Важно отметить, что с этого времени, с бакинского периода своей жизни, он пишет только на русском языке.

Партия стремилась использовать любые легальные возможности: думскую трибуну и профсоюзы, кооперативы и культурно-просветительские общества, печать. В использовании этих средств бакинские большевики обнаруживали большую изобретательность. Коба и его товарищи активно участвовали в кампании по выборам в III Государственную думу и добились успеха. Собранием уполномоченных от рабочей курии 22 сентября 1907 года были избраны большевистские выборщики и принят написанный Кобой "Наказ рабочему депутату".

Одним из основных вопросов, занимавших умы социал-демократов Баку в конце 1907 — начале 1908 года, было совещание с нефтепромышленниками и выборы совета уполномоченных для ведения переговоров с ними. Поначалу большевики придерживались тактики бойкота совещания и получили в этом поддержку двух третей бакинских пролетариев. В ноябре 1907 года бакинские большевики выдвинули лозунг: "Совещание с гарантиями или никакого совещания!" Примечательны условия, на которые рабочие соглашались вести переговоры: активное участие в совещательной кампании профессиональных союзов, широкое обсуждение требований рабочих, свободный созыв будущего совета уполномоченных и выбор момента открытия совещания самими рабочими.

"Я вспоминаю, — рассказывал он восемнадцать лет спустя, — далее 1907 — 1909 годы, когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Три года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня как практического борца и одного из практических местных руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек,

53

Саратовец, Фиолетов и др., с одной стороны, и в буре глубочайших конфликтов между рабочими и нефтепромышленниками—с другой стороны, я впервые узнал, что значит руководить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил, таким образом, второе свое боевое революционное крещение. Там я стал подмастерьем от революции".



Глава четвертая

...Баиловская тюрьма, где Кобе предстояло провести немало месяцев, была весьма своеобразным узилищем. Администрация еще не успела достаточно ужесточить режим, как это произошло во всех тюрьмах России после поражения революции, да и трудно было сделать это, так как тюрьма оказалась переполненной: рассчитанная на 400 человек, она вмещала тогда 1 500. Кобу поместили в камеру № 3, где уже содержалось немало знакомых ему товарищей, в том числе и Серго Орджоникидзе. Камера эта считалась большевистской, вокруг нее объединялись все большевики, содержавшиеся в этой тюрьме, да и другие политические заключенные. Жили товарищи по камере коммуной: пища, чай, полученные с воли продукты — все было общим.

Камеру убирали по очереди, так же мыли посуду. Извне заключенные получали литературу, письма; даже письма из-за границы доходили к ним. На общих собраниях заключенные решали вопросы взаимоотношений с администрацией, снабжения, получения легальных журналов и газет, отношений с уголовниками (что было весьма важно, так как "блатные" все время стремились вторгнуться к политическим и навязать им свои "порядки"). Старостой коммуны одно время был Серго Орджоникидзе. Тюремная обстановка накладывает отпечаток на людей, особенно на молодых, берущих пример со старших. Баиловская тюрьма имела огромное влияние на тех, кто попал сюда впервые. Многие молодые рабочие, до того не искушенные в политике, выходили из тюрьмы профессиональными революционерами. По сути дела, тюрьма была пропагандистской и боевой революционной школой. Здесь все время шли споры по самым различным вопросам революционного движения. Как правило, Коба был либо докладчиком, либо оппонентом.

Спустя двадцать лет в газете "Дни", издававшейся в Праге мигрантами-эсерами, были опубликованы воспоминания Семена Верещака, сидевшего в тюрьме вместе с Кобой. Воспоминания пронизаны злобой как вообще к большевикам, так и в особенности к Кобе.

И все-таки процитируем здесь несколько мест из них.

"Однажды в камере большевиков появился новичок... И когда я спросил, кто этот товарищ, мне таинственно сообщили:

54

"Это — Коба"... Среди руководителей собраний и кружков выделялся как марксист и Коба. В синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой..."

Эсера Верещака поражала убежденность Кобы, его обширные познания марксистской теории: "Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим. Не было такой силы, которая бы выбила его из раз занятого положения. Под всякое явление он умел подвести соответствующую формулу по Марксу. На не просвещенных в политике молодых партийцев такой человек производил сильное впечатление. Вообще же в Закавказье Коба слыл как второй Ленин. Он считался "лучшим знатоком марксизма".

По свидетельству Верещака, Коба был одним из инициаторов стычек с тюремной администрацией: "Он всегда активно поддерживал зачинщиков... Это делало его в глазах тюремной публики хорошим товарищем. Когда в 1909 году, на первый день Пасхи, 1-я рота Сальянского полка пропускала через строй, избивая, весь политический корпус, Коба шел, не сгибая головы под ударами прикладов, с книжкой в руках". Верещак ошибается в дате этого события — весной 1909 года Кобы не было в Баиловской тюрьме; речь, видимо, о весне 1910 года.

...Коба ждал решения своей судьбы. Жандармы долго разбирались, кто же попал им в руки. Наконец 4 августа начальник Бакинского жандармского управления постановил: "25 марта сего года членами Бакинской сыскной полиции был задержан неизвестный, назвавшийся жителем села Маглаки Кутаисской губернии и уезда Каносом Нижарадзе, у которого при обыске была найдена переписка партийного содержания. Произведенной по сему делу перепиской в порядке охраны выяснено, что Нижарадзе крестьянин Дидо-Лиловского сельского общества Иосиф Виссарионов Джугашвили... был выслан под гласный надзор полиции на три года в Восточную Сибирь, откуда скрылся... Полагал бы Иосифа Виссарионова Джугашвили водворить под надзор полиции в Восточную же Сибирь сроком на три года".

Но высшее начальство было более "милостиво" к Джугашвили: 26 сентября состоялось постановление "особого совещания" о высылке его в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции на два года. Это постановление было утверждено министром внутренних дел 29 сентября, но только 4 ноября бакинский градоначальник отдает приказ о высылке.

9 ноября из ворот Баиловской тюрьмы вышел этап. Товарищи, зная, что у Кобы нет ни зимней одежды, ни обуви (он оставался все в той же сатиновой рубашке и мягких тапочках), передали ему полушубок, сапоги, кое-что еще из вещей. Не в первый раз Кобе идти по этапу, и далеко не в последний, но тяжелее, чем в этот раз, ему никогда не было. Революция потерпела поражение, это ясно, и хотя он уверен в конечной победе, но кто знает, когда революция разразится вновь и какие

55

испытания суждено ему перенести до той поры? Угнетало его и другое: Екатерина Семеновна умерла, оставив сына, крошечного Яшу. Семья Сванидзе взяла мальчика к себе, но что с ним будет? Нет, никогда в жизни ему не было так тяжело!

Жизнь революционера, тем паче — подпольщика просто — напросто не оставляла никаких возможностей для радостей семейной жизни. А Коба, выросший в семье, где он был окружен заботой родителей, особенно матери, семейный быт любил и ценил. Но не довелось ему, иной жребий избрал он. О его отношениях с первой женой Екатериной неизвестно ровным счетом ничего достоверного, поэтому не станем заниматься гаданиями.

Своего старшего сына Яшу ему почти не приходилось видеть. По сути, мальчик рос без отца, а мать он потерял во младенчестве, почти не помнил ее. Тяжела сиротская доля... Виноватых нет, ибо отец не бражничал и не гулял, а боролся за счастливую судьбу не только своего сыночка, но и всех больших и маленьких в России — всех, кто честно трудился. Вот почему Яков мало знал своего отца и горячей любви к нему не питал. . К тому же нрав у него оказался неважный, позже отцу с ним пришлось немало помучиться.

Якова взяли в семью Александра (Алеши) Сванидзе, брата покойной Екатерины, тот был уже членом большевистской партии. Семья нашла средства, и ему довелось учиться в знаменитом Йенском университете, что "в Германии туманной". Сложный он оказался человек. Но о Якове заботились хорошо...

...Путь в Вологду — один из самых коротких: Москва — Бутырка, Ярославская тюрьма, знаменитая среди прочего своими толстыми тюремными решетками, дарованными купцом Демидовым, и — вот она, Вологда, с ее далекими уездами, разбросанными на сотни верст! В губернском городе Кобе не было места — 27 ноября 1909 года пунктом его ссылки был определен Сольвычегодск.

Для свободных людей путь туда не так уж и далек и неприятен: летом — на пароходе от самой Вологды, зимой — по санному пути... Но в том-то и дело, что для этапа этот путь не годился, — ибо такое препровождение ссыльных казалось начальству слишком уж благопристойным. Поэтому и был употреблен кружной путь, насчитывавший более 800 верст, через Вятку. Наиболее утомителен последний перегон: от Котласа, пешком.

В пути Коба заболел возвратным тифом, из Вятской тюрьмы его 8 февраля перевели в губернскую земскую больницу. Чуть поправился — и в путь. С 20 февраля он снова находился в тюрьме.

Позади почти четырехмесячный этап: тысячи верст тряской дороги в арестантском вагоне, томительное ожидание в пересыльных тюрьмах. Неприветлив Север — ветер кружит на дороге колючую снежную пыль, тусклое солнце в хмуром, серо —сизом небе... Как оно не похоже на небо Грузии! Что ожидает ссыльного в этом краю?

56

Прежде всего ожидала встреча с уездным исправником Цивилевым, по прозвищу Береговой Петушок. "...27 февраля 1909года административно-ссыльный Иосиф Виссарионов Джугашвили, — доносил он вологодскому губернатору, — прибыл в гор. Сольвычегодск, где и водворен на жительство с учреждением за ним надзора полиции".

Разговор с Цивилевым был краток. Исправник объявил Кобе уже известные государственные правила о поднадзорных, дополнив их своими собственными.

Ссыльным воспрещалось появляться после десяти вечера на улице.

Ссыльным воспрещалось входить в городской сад и появляться на пристани.

Ссыльным воспрещалось водить знакомства с местным населением, участвовать в любительских спектаклях и появляться на них. Ссыльным воспрещалось собираться больше чем пятерым... В завершение исправник (он считал себя незаурядным сыщиком) испытующе оглядел Кобу и добавил:

— У меня церемонии отменены: за первый же проступок будете высланы в глухую деревню. А сейчас вы свободны!

Заранее можно сказать, что запреты Цивилева Коба, как и большинство ссыльных, не исполнял: жить было бы попросту невозможно, если бы придерживаться всех полицейских правил. Сольвычегодск был маленьким захолустным городком. На отшибе, вдали от железной дороги, в глуши лесов, он казался властям надежным местом для ссылки: после поражения революции на 1 700 жителей здесь временами скапливалось до 500 ссыльных, и вся жизнь городка была пронизана полицейским духом. В лучшем здании — особняка купца Пьянкова постройки XVIII века, двухэтажном, с красивой колоннадой, — находились присутственные места: казначейство, почта, канцелярия Цивилева, тюрьма. Сотни три домишек, дюжина церквей — вот и весь Сольвычегодск.

Первая ссылка Кобы в Сольвычегодске длилась 116 дней, долгих и теплых летних дней. Видимо, он отдыхал от этапа, перенесенных болезней и только поджидал подходящего момента для побега. За этот срок Коба успел "отличиться", попасть на заметку к Цивилеву.

Полицейский надзиратель Колотов доносил по начальству: "...Политические ссыльные, состоящие под гласным надзором полиции в г. Сольвычегодске, — .далее следовали фамилии и среди них — Джугашвили, — 11 сего июня около 12 часов ночи имели намерение устроить собрание, имевшее место в лесу близ р. Вычегды в расстоянии от гор. Сольвычегодска в 4 верстах, но достичь желанной ими цели не представилось возможности, так как замеченное их это движение тотчас же полицейскими стражниками было остановлено..."

57

Усердным стражникам не удалось остановить Кобу, когда он предпринял побег. Не прошло и двух недель, как уже сам Цивилев оправдывался: "...Крестьянин Тифлисской губернии и уезда села Тидивиди (исправник от огорчения переврал название села) Иосиф Виссарионов Джугашвили скрылся из места водворения г. Сольвычегодска 24 июня 1909 года".

... Вечером в конце июня Сергей Аллилуев шел с работы домой. К неописуемому изумлению, вдруг — навстречу Коба. Радость, объятия, объяснения. Коба знал адрес Аллилуева в Петербурге, но на квартире никого не застал — вся семья была в деревне. Не найдя Сергея Яковлевича и на работе, стал поджидать его на улице и уже изнемогал от усталости.

Устроил Аллилуев Кобу в очень надежном месте — у Кузьмы Савченко, служившего дворником в кавалергардском полку по Захарьинской улице, напротив Таврического сада. Здесь беглец чуть отдохнул, повидался кое с кем из членов большевистской фракции III Думы, а затем двинулся дальше на юг.

Точной даты возвращения Кобы в Закавказье мы не знаем. Но в сводке Кавказского охранного отделения по городу Баку зафиксированы сведения от 12 июля 1909 года: "...Приехал социал-демократ, известный в организации под кличкой Коба, имя Coco, работает в настоящее время в Тифлисе". Через 5 дней, 17 июля, в агентурных сведениях Бакинского охранного отделения занесено: "В Баку приехал Коба, известный на Кавказе деятель социал-демократической партии. Приехал он из Сибири, откуда, вероятно, бежал, так как он был выслан в 1908 году... Здесь, конечно, он займет центральное положение и сейчас же приступит к работе".

В середине июля он вернулся в Баку, а 27 июля агент сообщал в бакинскую охранку: "К типографии имеют отношение... Коба, Шаумян, Джапаридзе". Первого же августа 1909 года после годичного перерыва, вышел 6-й номер газеты "Бакинский пролетарий", и в нем — передовая Кобы "Партийный кризис и наши задачи". 27 августа выходит 7-й сразу с тремя статьями Кобы...

В начале сентября Коба отправился в Тифлис, где дела шли далеко не блестяще. 12 сентября его появление отметило и Тифлисское охранное отделение: "Известный социал-демократический работник Коба (Coco) приехал в Тифлис и возобновил работу в партии. Выясняется личность Кобы". (Выяснить личность Кобы охранке не удается...)

Возвратясь в Баку, он продолжает поединок с охранкой, проведавшей, где находится нелегальная типография. Жандармы выжидали наиболее удобного момента, но просчитались. Вот что сообщалось в агентурной сводке за 27 сентября: "Кобе стало известно, что жандармское управление собирается арестовать весь Бакинский комитет вместе с типографией, как только в ней будет приступлено к печатанию следующего номера "Пролетариата". После этих слухов типографию решили пе-

58

реместить, и тогда же ее разобрали ночью и перенесли через крышу в соседний дом. Затем шрифт был частями перевезен в разные места..."

Коба не только спас типографию, но и сумел разоблачить провокаторов и издать листовку, в которой сообщались их имена и приметы.

Слежка продолжалась, провокаторы доносили: "10 октября Алеша (П. Джапаридзе) приехал. Ночевал с Кобой в четверг 8 октября в Балаханах, на промысле Московского товарищества. Коба на днях уезжает в Тифлис на общетифлисскую конференцию... И октября. Сегодня или завтра Коба едет в Тифлис для переговоров о технике. Типография остается в разобранном виде в Балаханах. Рабочие интересуются, когда выйдет следующий номер, 8-й, "Пролетария"..."

Охранке очень хотелось установить, кто же такой Коба, где он живет, установить за ним наблюдение. В неуемном рвении сыщики допускали срывы. В том же донесении под 11 октября читаем: "На днях в помещение Союза нефтепромышленных рабочих явился какой-то человек, сказал, что он работает на Биби-Эйбате, но должен был оттуда уйти и теперь ищет работы в Балаханах, что он партийный товарищ и хорошо знает Кобу, его друга, который должен помочь найти работу. Рассказав все это, мнимый рабочий обратился к Кобе, находившемуся тут же, и спросил его, где он может найти Кобу, где Коба живет теперь. Коба ответил: "не знаю" и ушел".

Несмотря на то что охранка знала о намерении Кобы отправиться в Тифлис и установила пост наблюдения на вокзале, ему удалось обмануть бдительных сыщиков. 18 октября он выехал в Тифлис без "хвоста". Теперь уже тифлисские жандармы из кожи вон лезли, чтобы найти Кобу или хотя бы установить, кто он такой. Они знали, что Коба в Тифлисе, что он должен прочесть реферат на тему "История социал-демократической партии", что он вел переговоры об издании "Тифлисского пролетария" — и только. Даже настоящей фамилии Кобы установить им не удалось. 24 октября начальник Тифлисского жандармского управления доносил: "Бежавший из Сибири Coco, кличка в организации Коба, является по установке жителем гор. Тифлиса Оганесом Вартановичем Тотомянцем, на каковое имя он имеет паспорт, выданный тифлисским полицмейстером..." Однако где проживает "Оганес Тотомянц", с кем встречается, охранка так и не проведала.

В течение месяца Коба, соблюдая все правила конспирации, жил на квартире бывшего своего товарища Г.Паркадзе на самом краю города, у начала Военно-Грузинской дороги. Перед окнами раскинулись лужайки, поляны, прорезанные глубоким оврагом. Дальше — поля и холмы, предгорья Кавказского хребта.

Днем Коба из дома не выходил. С утра до вечера просиживал он за столом: читал, делал выписки, писал. Никто на кон-

59

спиративную квартиру не приходил. Покидал дом Коба только затемно и возвращался глубокой ночью.

Основной целью приезда Кобы была подготовка конференции тифлисских большевиков. Цели этой Коба добился: в начале ноября 1909 года в пригороде Тифлиса — Надировке на квартире одного из рабочих конференция состоялась. Принятые на ней решения носили большевистский характер.

Налажен был и выпуск "Тифлисского пролетария" — 5 января 1910 года на грузинском и русском языках вышел первый номер газеты.

Покинул Тифлис Коба так же незаметно, как и приехал. В донесении Тифлисской охранки от 23 ноября читаем: "Выяснить личность Кобы (Coco) не удалось. Выезд его из Тифлиса также не замечен".

Бакинские жандармы работали более тонко, у них имелись хорошо замаскированные агенты. Поэтому агентурные сводки из Баку более содержательны:

"12 ноября. Коба на днях приехал из Тифлиса. Относительно постановки работы здесь еще не высказался... Внутреннее наблюдение продолжается...

15 ноября. Коба приехал из Тифлиса и поселился в городе, в Крепости...

24 ноября. В Тифлисе должна выйти собственная газета... под названием "Тифлисский пролетарий"...

29 ноября. Интеллигенты отходят от дела, работников мало... Главными деятелями остались: 1. Коба, взявший на себя работу в Железнодорожном районе, Черногородском, Городском и среди моряков...

11 декабря. Теперь в Балаханах происходит разборка шрифта... Коба каждый день ездит в Балаханы и наблюдает за работой; он написал несколько статей — видимо, готовится к печатанию. Однако квартира еще не снята и станок не собран. Внутреннее наблюдение продолжается. За Кобой — Молочным вновь установлено наружное наблюдение..."

Теперь шпик ходил по пятам за Кобой, и избавиться от него было нелегко. Справедливо сообщение агента о том, что Коба много пишет: в "Социал-демократе" были опубликованы его "Письма с Кавказа". Первое письмо — в № 11 от 13 февраля 1910 года.

С полным знанием обстановки описывал Коба положение на Кавказе, состояние рабочих организаций, партийные дела — в Баку и в Тифлисе. Во втором "Письме", датированном декабрем 1909 года, Коба давал сокрушительную критику выступлений главы меньшевиков-ликвидаторов на Кавказе — все того же Н. Жордания (псевдоним Ан). Разумеется, Жордания выступил с ответом, назвав второе "Письмо" Кобы пасквилем.

...Меж тем поединок между Кобой и жандармами продолжался. Наступала весна, а Кобу, по странной случайности, аре

60

стовывали чаще всего весной... 24 марта начальник Бакинского охранного отделения доносил: "Упоминаемый в сводках наружного наблюдения под кличкой Молочный, известный в организации под кличкой Коба — член Бакинского комитета РСДРП, являвшийся самым деятельным партийным работником, занявшим руководящую роль... задержан по моему распоряжению... 23 сего марта".

Далее следовали весьма любопытные детали: "К необходимости задержания Молочного побуждала совершенная невозможность дальнейшего за ним наблюдения, так как все филеры стали ему известны и даже назначенные вновь, приезжающие из Тифлиса, немедленно проваливались, причем Молочный успевал каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу".

Охранка за восемь месяцев слежки так и не узнала, кто скрывался под кличкой Коба. "Проживая всюду без прописки, Молочный имел в минувшем году паспорт на имя Оганеса Вартанова Тотомянца, при задержании его при нем был обнаружен документ (паспортная книжка) на имя жителя сел. Батан Елизаветинской губ. и уезда Закара Крикорьяна Меликьянца, относительно которого он заявил, что документ этот ему не принадлежит и был им куплен в г. Баку. Наконец, задержанный по доставлении в 7 полицейский участок назвался жителем сел. Диди-Лило губ. и уезда Иосифом Виссарионовым Джугашвили..."

И вот снова Баиловская тюрьма, снова долгие месяцы ожидания... Бакинские жандармы, разозленные Молочным, намерены были отправить его из Баку как можно дальше и на максимальный срок. "Что же касается Джугашвили, - писал ротмистр Гелимбатовский, — то ввиду его упорного участия, несмотря на все административного характера взыскания, в деятельности революционных партий, в коих он занимал всегда весьма видное положение, и ввиду двукратного его побега из места административной высылки, благодаря чему он ни одного из принятых в отношении его административных взысканий не отбыл, я полагал бы принять высшую меру взыскания — высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет".

23 сентября Коба этапным порядком отправлен в Сольвычегодск, где и "водворен" 29 октября..

Вновь перед ним знакомые места: посеревшие от ненастья, низкие крыши городка, тусклая поверхность озера... Улица, на которой он поселился (звалась она Миллионной), одним концом упиралась в центр городка, другим — выходила на окраину. Застроена улица небольшими деревянными домами, вдоль которых, по северному русскому обычаю, мостовые из толстых досок.

В комнате — крепкие, местного изготовления диван и кресло, кровать, несколько круглых столиков, стулья в простенках,

61

кадки с растениями в углах, печь голландская, вот и все убранство.

Жить ссыльному было нелегко. Поднадзорным, безусловно, воспрещалась служба в казенных и общественных учреждениях, учительская деятельность (частные уроки, школы и прочее), врачебная и адвокатская деятельность и так далее. Разрешались все виды физического труда, служба частная, письменные и торговые занятия. Но где их взять в захолустном Сольвычегодске?

Позже хозяйка так вспоминала о жильце:

"Он был аккуратный, вежливый. Пригляделась я к нему, — очень у него изнуренный вид. Это и понятно. До того он сидел в тюрьме и маялся по этапу. И в ссылке не на что было поправиться... Питался очень скудно. Брал у меня крынку молока в пять стаканов — это ему хватало на два дня. К молоку покупал булку. Обедать уходил куда-то к товарищам..."

Коба больше сидел дома: читал, писал, часто до глубокой ночи. Хозяйка слышала, как скрипят половицы у постояльца в комнате: время от времени он ходил из угла в угол и размышлял. Видимо, в ссылке у него сложилась привычка работать по ночам.

У хозяйки было много детей. По временам, когда дети расшалятся, расшумятся, в дверях комнаты появлялся постоялец, останавливался у притолоки и смотрел улыбаясь. Все, кто видел Кобу в подобных случаях, отмечали: он был неизменно ласков с детьми. Немудрено — они напоминали ему, что где-то очень далеко, может быть, так же играет его маленький Яша...

Ссыльный Джугашвили знакомится с товарищами по ссылке, обсуждает с ними положение в стране, переписывается с "волей". И, конечно, думает о побеге. Ему нужен совет, и в канун новогоднего праздника, 31 декабря 1910 года, он пишет в ЦК. Оригинал письма не найден, и содержание его известно по перлюстрационной копии, обнаруженной в делах Вологодского губернского жандармского управления. Письмо это настолько характерно для Кобы, настолько четко определяет его взгляды на положение в партии и настолько ясно свидетельствует о его непреклонной решимости продолжать борьбу, что заслуживает цитирования.

Недвусмысленно определив свое место в борьбе партийных фракций за рубежом, Коба переходит к делам внутри России:

"Главное — организация работы в России. История нашей партии показывает, что вопросы разногласий разрешаются не в прениях, а главным образом в ходе работы, в ходе применения принципов. Поэтому задача дня — организация русской работы вокруг строго определенного принципа... По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской группы), объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в

62

главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назовите ее как хотите — русской частью Цека или вспомогательной группой при ЦК — это безразлично. Но такая группа нужна как воздух, как хлеб. Теперь на местах среди работников царит неизвестность, одиночество, оторванность, у всех руки опускаются. Группа же эта могла бы оживить работу, внести ясность..."

О своем собственном положении Коба писал коротко: 'Теперь о себе. Мне остается шесть месяцев. По окончании срока я весь к услугам. Если нужда в работниках в самом деле острая, то я могу сняться немедленно... В ссылке имеется порядочная публика, и было бы очень хорошо снабжать ее периодическими нелегальными изданиями..."

Поскольку письмо было перехвачено, жандармам стало известно: в Сольвычегодске образовалась группа социал-демократов, они читают нелегальную литературу и по крайней мере один из них собирается "сняться". К несчастью для охранки, письмо было подписано инициалами К.С., и потребовалась длительная и оживленная переписка, чтобы выяснить, кто же за ними скрывается.

16 февраля 1910 года Вологодское жандармское управление потребовало от исправника Цивилева "усилить наблюдение за Джугашвили и принять меры к воспрепятствованию ему побега...".

Цивилев рад был стараться. Он и до того "присматривал" за ссыльным, теперь же его рвению не было границ, но не было и ощутимых результатов. В пять часов утра 18 марта исправник в сопровождении понятых пожаловал к Кобе с обыском. Рылись в книгах, изучали каждый бумажный клочок, смотрели под кроватью и диваном, в кадках с цветами и в Печке... Прислонясь к "голландке" и усмехаясь, наблюдал Коба за возней сыщиков. В протоколе обыска зафиксировано: "В помещении, занимаемом Джугашвили, ничего противоправительственного не обнаружено".

Столь же малоутешительным для Цивилева был и обыск 29 апреля...

Коба хоть и жаловался, что ему "душно без дела", вовсе не бездействовал. Еще в декабре 1910 года он установил связь с Яренской группой ссыльных социал-демократов; к весне 1911 года в Сольвычегодске вместе с И. М. Голубевым и другими товарищами сколотил социал-демократический кружок.

12 мая 1911 года вологодские жандармы доносили в Петербург: "Иосиф Виссарионов Джугашвили (и ссыльные социал-демократы) решили между собой организовать с.-д. группу и устраивать собрания по нескольку человек в квартирах Голубева, Джугашвили, Шура, а иногда и у Петрова. На собраниях читаются рефераты и обсуждаются вопросы о текущем политическом моменте, о работе Государственной думы... Цель этих

63

собраний — подготовка опытных пропагандистов среди ссыльных..."

Срок ссылки заканчивался, и напоследок Цивилев устроил поднадзорному "прощальный сюрприз": после очередного доноса об участии в незаконных "сборищах" Кобу посадили под арест. 23 июня в три часа дня его отвели в полицейский участок, где он просидел ровно сутки.

А на следующий день, 24 июня, Кобе было выдано "проходное свидетельство" на свободный проезд в Вологду. В приложенном маршрутном листе указывалось, что обладатель свидетельства обязан следовать прямо до Вологды на пароходе и под страхом немедленного возвращения в Сольвычегодск "не имеет права уклоняться от маршрута и останавливаться где бы то ни было". 6 июля Коба навсегда оставил Сольвычегодск.

Ссылка окончена, но куда же ехать? На Кавказе жить воспрещено, в обеих столицах и рабочих центрах — тоже. Прибыв в Вологду, Коба 16 июля подает прошение разрешить ему временно остаться тут. Сделано это было не без умысла: отсюда совсем недалеко до Петербурга. Надо осмотреться, снестись с заграницей.

Охранка установила слежку за Кобой через неделю после его приезда в Вологду. У ворот дома Бобровой по Мало-Козленской улице, где он поселился, с раннего утра до позднего вечера торчал филер и доносил о каждом шаге Кавказца — так вологодские сыщики стали именовать Кобу.

В архивах сохранились своеобразные "дневники", в которых отмечен почти каждый шаг Кобы в эти месяцы, но которые не вскрывают и не могут вскрыть внутреннего значения встреч и отношений Кобы с людьми. Приведем все же хотя бы одно донесение:

"1 августа. Начато наблюдение с 8 ч. 40 м. утра. Окончено в 10 ч. 40 м. вечера.

В 8 ч. 50 м. наблюдаемый из квартиры вышел вместе с неизвестным человеком, по-видимому, живущим в том же доме Новожилова, и, дойдя до булочной Синицына на Московской ул., неизвестный зашел в булочную, а Кавказец пошел в гастрономический магазин Мазалева на Гостинодворской площади, где купил колбасы, и пошел домой, а неизвестный, оставшийся в булочной Синицына, по-видимому, занимается в Банке для внешней торговли. В 3 ч. 20 м. дня Кавказец из квартиры вышел и пошел, имея при себе книгу, в библиотеку, где пробыл 10 м. ..."

И так — изо дня в день...

...Поздно вечером 8 сентября Сергей Аллилуев, зайдя во двор дома № 16 по Сампсониевскому проспекту, где он жил, сразу же заприметил двух субъектов в котелках — обычном головном уборе сыщиков того времени. Первая мысль: "Ну, видно, начинают следить за мной!" Но на квартире у себя он нашел старых

64

знакомых — Кобу и Сильвестра Тодрия. Обменявшись приветствиями, хозяин дома поспешил поделиться тревогой:

—Вы, товарищи, видимо, пришли с "хвостом"! Шпики во дворе.

Коба поначалу посмеивался:

—Черт знает что такое! Наши товарищи становятся пугливее обывателей. Как только зайдешь к кому-нибудь, сразу начинают выглядывать в окно и шепотом спрашивают: "А вы не привели с собой шпиков?"

Но Аллилуев все же предложил посмотреть в окно. Посмотрели: шпик бродил по панели напротив квартиры, второй остался во дворе. Стали обсуждать, как это могло получиться.

Выяснилось, что, приехав в город, Коба, не зная точных адресов, вынужден был бродить по улицам (на вокзале филеры упустили его из виду). Поздним вечером на Невском он встретил старого знакомого Сильвестра Тодрия, возвращавшегося с работы в типографии домой. Тодрия жил неподалеку, но устроить Кобу на ночлег не мог: все ворота и парадные в Петербурге запирались на ночь и бдительно охранялись дворниками, состоявшими непременно в осведомителях охранки. Поэтому отправились в меблированные комнаты "России" на Гончарной улице. Предварительно на вокзале забрали оставленные Кобой вещи. Вот здесь-то их снова и взяли под наблюдение филеры.

В гостинице дело пошло тоже не гладко. Началось с того, что номерной спросил, глядя на Тодрию:

А вы, господин, не из евреев будете?

Нет, я грузин, — ответствовал Тодрия, — а мой товарищ русский, только что из провинции.

Коба действительно предъявил паспорт на имя Петра Алексеевича Чижикова (паспорт этот он взял у луганского рабочего-революционера, с которым близко сошелся в Вологде).

Подозрительность номерного объяснялась просто: 1 сентября Д. Богров, по национальности еврей, смертельно ранил в Киеве председателя Совета министров П.А.Столыпина. Были приняты экстраординарные меры к поимке сообщников Богрова, и всем домовладельцам, содержателям гостиниц были даны указания сообщать о всех подозрительных, в особенности если они смахивают на евреев. Номерной в "России" сообщил о приезде "Чижикова", и с утра 8 сентября наблюдение продолжалось. Видимо, петербургские шпики были опытнее бакинских и вологодских: Коба и Тодрия, поехавшие на квартиру к Аллилуеву, не заметили слежки.

Аллилуев сумел договориться с одним из товарищей — Забелиным, который повел преследуемых в дачное место — в Лесное. В глухой, темной аллее им удалось избавиться от "хвоста" — шпики вынуждены были отстать. Переночевав у Забелина, Коба ушел в город. Но в гостинице его ждали. Вечером 9 сен-

65

тября 1911 года он находился уже в петербургском доме предварительного заключения.

Охранка достаточно хорошо знала на этот раз, с кем имеет дело, но обыск, как и во время других арестов, не дал улик. Все же намерение Кобы отправиться за границу было подтверждено: "По обыску у него взята записная книжка, в которой оказались записки, озаглавленные: "Вопросы политической экономии", "Заметки по социологии", "Капитал 1-й том", "Русская история" (заметки) и, между прочим, сборник разговорных фраз на немецком языке, что может служить подтверждением правильности агентурных сведений о намерении Джугашвили отправиться за границу..."

Вновь тюрьма, но на этот раз не закавказская, а изощренно-суровая петербургская. Более трех месяцев ожидал Коба решения. Определение было: выслать Джугашвили на три года в избранное им место жительства, кроме столиц и столичных губерний. Коба избрал Вологду, и уже 25 декабря 1911 года он был там.

Потянулись дни ссылки. Торчали филеры у дома, где жил Коба, а в архиве копились донесения: "8 января. Наблюдение начато 10 ч. утра, окончено 8 ч. 40 м. веч. В 11 ч. 20 м. дня Кавказец из дома вышел и..." И так далее, изо дня в день...

Большевики готовили общепартийную конференцию. Еще в июне 1911 года на совещании социал-демократов в Париже Коба заочно был назначен кандидатом в члены Российской организационной комиссии по созыву конференции. Но ему не пришлось подготавливать конференцию — арест в Петербурге помешал тому.

VI (Пражская) Всероссийская конференция РСДРП состоялась в январе 1912 года. В ЦК вошли: В. И. Ленин, Ф. И. Голощекин, Г. Е. Зиновьев, Г. К. Орджоникидзе, С. С. Спандарьян, Д. М. Шварцман, Р. В. Малиновский. На пленуме, состоявшемся после конференции, в состав ЦК были кооптированы И. С. Белостоцкий и Коба. Он стал членом Центрального Комитета большевистской партии и оставался им с тех пор непрерывно более сорока лет.

Тогда же для практического руководства партийной работой в России было создано Русское бюро ЦК. Вместе с Г. К. Орджоникидзе, С. С. Спандарьяном, Ф. И. Голощекиным, Е. Д. Стасовой в него вошел Коба.

29 февраля Коба из Вологды исчез "неизвестно куда". Жандармы предполагали, что в "одну из столиц", но ошиблись — он направился в Закавказье.

Здесь же находились в то время Спандарьян и Орджоникидзе. Три члена ЦК объезжали партийные организации, делали доклады, разъясняли решения Пражской конференции. 29 марта в Баку (в Балаханах) Коба провел совещание руководящих работников-большевиков. Была принята резолюция, одобряв-

66

шая решения Пражской конференции и резко критиковавшая меньшевистский Закавказский областной комитет.

1 апреля Коба выехал на север.

С середины декабря 1911 года в Петербурге (сначала еженедельно, а потом два и три раза в неделю) выходила большевистская газета "Звезда", которую издавал член III Государственной думы, рабочий-большевик Николай Гурьевич Полетаев. Его квартира, как думского депутата, была неприкосновенна для полиции. Вот здесь-то, в своеобразном убежище, и засел Коба. Одна за другой в "Звезде" появляются его статьи: 15 апреля, в № 30 — "Новая полоса", "Либеральные фарисеи", "Беспартийные чудаки", "Жизнь побеждает"; 16 апреля, № 31 — "Они хорошо работают!"; 19 апреля, № 32 — "Тронулась!", "Как они готовятся к выборам"; 22 апреля, № 33 — "Выводы". Статьи подписаны: К. С, К. Салин, К. Солин. До Кобы-Сталина остался один шаг.

Квартира Полетаева, по сути дела, была явочным центром большевиков. Сюда можно было приходить сравнительно безопасно. Коба, встречаясь с петербургскими большевиками, обсуждал состояние рабочего движения, подготовку к первомайской демонстрации. Но главное — издание массовой ежедневной газеты.

22 апреля (5 мая) 1912 года в свет вышел первый номер "Правды". Он открывался редакционной статьей "Наши цели", написанной Кобой. "Вступая в работу, мы знаем, что путь наш усеян терниями. Достаточно вспомнить "Звезду", перенесшую кучу конфискаций и "при влечений". Но тернии не страшны, если сочувствие рабочих, окружающее теперь "Правду", будет продолжаться и впредь. В этом сочувствии будет черпать она энергию для борьбы!,.. Итак, дружнее за работу!"

Днем 22 апреля, когда экземпляры "Правды" поступили в продажу, Коба был арестован на улице. "При аресте он заявил, что определенного места жительства в гор. С.-Петербурге не имеет. При личном обыске у Джугашвили ничего преступного не обнаружено".

На этот раз ждать решения Департамента полиции в петербургской тюрьме пришлось сравнительно недолго: 14 июня последовало распоряжение: "Выслать Иосифа Джугашвили в пределы Нарымского края, Томской губернии... под гласный надзор полиции на три года..." 2 июля Коба был отправлен в Нарымский край.

Путь не близок: через Самару, Новониколаевск, Томск. Не впервой Кобе ехать в ссылку, все то же: теснота, духота, грязь. Но в глаза бросается, что отношение конвойных к ссыльным по сравнению с 1908 — 1910 годами изменилось. Они охотно заводили беседы с "политическими", прислушивались к спорам, неизбежно возникавшим в вагонах. Даже это указывало: пора реакции прошла.

67

От станции Тайга до Томска — в арестантском вагоне, два-три дня в томской тюрьме, и 18 июля Коба в сопровождении стражника плывет по Оби на пароходе "Колпашевец" (одном из первых пароходов, курсировавших между Томском и Нарымом). Ехали в третьем классе, стражник не очень следил за Кобой: куда он денется с парохода? А ссыльный приглядывался, присматривался — каков будет обратный путь.

В летнюю пору единственный путь по Нарымскому краю — реки. Здесь они широки, с быстрым течением, текут по болотистой равнине, образуя излучины и петли. С борта парохода смотрит Коба на приволье, просторы Сибири: в этот раз, в отличие от 1904 года, он видел ее летом. Могучая сибирская река катит воды, желтеют песчаные отмели, за ними камыши, осока, блестит вдалеке бутовое озеро. С другого борта — темная зелень тайги, подступившая прямо к обрыву. Дух захватывает, как хорошо! Но еще лучше, конечно, если едешь тут по своей воле...

В Нарыме Коба быстро познакомился с товарищами, огляделся, разузнал, как можно бежать, и не стал мешкать.

1 сентября Коба ухитрился сесть на пароход "Тюмень", и 2 сентября полицейский надзиратель Титков доносил: "Проверяя по обыкновению каждый день свой участок административно-ссыльных в городе Нарыме, сего числа я зашел в дом Алексеевой, где квартирует Джугашвили Иосиф и Надеждин Михаил, из них первого не оказалось дома. Спрошенная мною хозяйка квартиры Алексеева заявила, что Джугашвили сегодняшнюю ночь не ночевал дома и куда отлучился не знает".

12 сентября 1912 года Коба — вновь в столице.

Возвратился он в Петербург в самый разгар избирательной кампании в IV Государственную думу. К выборам готовились в центральных районах города и на рабочих окраинах. 16 сентября должны были состояться выборы уполномоченных на предприятиях.

Коба сразу же по приезде стал заниматься избирательной кампанией. На этот раз ему на несколько недель удалось скрыться от внимания сыщиков и основательно поработать, 4 октября он участвовал в заседании Исполнительной комиссии Петербургского комитета РСДРП, на котором было решено провести однодневную забастовку в связи с отменой выборов уполномоченных на крупнейших заводах города.

Вечером поодиночке, по двое собрались подпольщики за Нарвской заставой, в доме № 5 по Сапожникову переулку, на квартире В. Савинова. Точно в назначенный срок пришел представитель Петербургского комитета, а с ним незнакомец, отрекомендовавшийся Василием. Не вмешиваясь в ход собрания, выслушивал он прения. А были они и горячими, и довольно путаными.

Наконец Василий (то был Коба) взял слово. Он говорил спокойно, медленно, но логично и понятно. Вот что вспоминал

68

В.Савинов: "Мы были буквально пленены простотой и глубиной сталинской речи, ясностью и четкостью его слов. И вместе с тем мы получили блестящий урок партийности, когда Сталин говорил о том, что в вопросе о кандидате не следует поддаваться настроению и первому чувству, а нужно трезво и серьезно обдумать кандидатуру. И уже если высший орган партии в Петербурге — Петербургский комитет — остановится на определенном лице как на будущем делегате Думы, то эту кандидатуру надо всеми силами поддерживать, обеспечить ей победу..."

Собрание кончилось поздно. Коба остался у Савинова ночевать. Хозяин приготовил ему постель, а сам собрался ложиться на полу.

— Вам на работу завтра, — запротестовал гость, — а потому ложитесь на кровати, а мне и на полу будет хорошо. Кроме того, — добавил он, — мне еще надо поработать.

Почти всю ночь "товарищ Василий" просидел за столом, а утром В. Савинову первому Коба прочел "Наказ петербургских рабочих своему рабочему депутату".

"Наказ" был хорошо принят рабочими, и в середине октября 1912 года, посылая Ленину в редакцию "Социал-демократа" текст "Наказа", Коба писал: "Вот вам проект наказа, уже принятый Невским Судостроительным (при выборах уполномоченных), Путиловским (несколько тысяч), Палем и т. д. Мы его составили применительно к легальной прессе, куда он по расчету должен был обязательно попасть...

Ну-с, мы здравствуем и верим в победу!"

Коба, как и весной 1912 года, много работает для "Правды": легальная газета — важнейшее оружие в борьбе с миром капитала. 19 октября в "Правде" напечатана его передовая статья "Воля уполномоченных", 24 октября — "К итогам выборов по рабочей курии Петербурга", 25 октября — "Сегодня выборы"...

Большевики на выборах в Думу одержали победу: во всех шести промышленных губерниях депутатами стали их кандидаты. В конце октября, после выборов, Коба на несколько дней уезжает в Москву. Но здесь он немедленно попадает "под наблюдение", так как Р. Малиновский, избранный в Думу от Москвы, продолжал свою иудину работу. 29 октября начальник Московского охранного отделения сообщал своему коллеге в Петербург: "Коба Джугашвили бежал из Нарымского края, был в Москве, откуда направился в Питер. Близко связан с избранным в Государственную думу рабочим Бадаевым, с коим намерен отправиться к Ленину на совещание. В случае обнаружения наблюдением просьба задержать не сразу, лучше перед отъездом за границу. Указаний и ссылок на Москву не делать ни в коем случае".

Однако арестовать Кобу по его возвращении в Петербург полиции не удалось: он был очень опытным и сильным противником. 9 ноября Петербургское охранное отделение оправдыва-

69

лось перед Департаментом полиции: "Упомянутый в телеграмме... от 23 октября... Коба... прибыл в Петербург 29 минувшего октября, в 1 час 40 минут дня, и был встречен филерами вверенного мне отделения. Посетив непосредственно с вокзала студента С.-Петербургского университета, проживавшего по Пушкинской ул., пообедав с ним в ресторане, Джугашвили на извозчике отправился на Финляндский вокзал и там был утерян..."

Поскольку пребывание Кобы в Петербурге в сентябре — октябре 1912 года явно положительно сказывалось на ходе дела, поскольку ряд вопросов (в частности о финансовом положении "Правды") можно было разрешить только при личной встрече, 21 октября Крупская по поручению Ленина написала письма в Петербург о необходимости приезда Кобы в Краков.

Паспорта у него не было, но это не слишком смущало подпольщика: многолетний опыт подскажет, как действовать на месте. Чувствовал себя Коба уверенно. В поезде с ним произошел характерный случай. Двое соседей по купе вслух читали и обсуждали статьи из какой-то газеты крайне правого толка. Долго терпел Коба, наконец ему надоело, он не выдержал и сказал:

—Зачем такую чепуху читаете? Другие газеты надо читать!Сказано это было так, что соседи замолчали, испуганно переглянулись, встали разом и ушли из купе...

Переход границы не представил большой трудности для опытного и предприимчивого человека: надо было только знать, что делать и к кому обратиться.

—Очень немногие из тех, — говорил Сталин позднее, — которые оставались в России, были так тесно связаны с русской действительностью, с рабочим движением внутри страны, как Ленин, хотя он находился долго за границей. Всегда, когда я к нему приезжал за границу — в 1906, 1907, 1912, 1913 годах, я видел у него груды писем от практиков в России, и всегда Ленин знал больше, чем те, которые оставались в России. Он всегда считал свое пребывание за границей бременем для себя.

В конце ноября 1912 года Коба возвратился в Петербург.

Но в конце декабря Коба опять уезжает в Краков. Перейти границу на этот раз помог рабочий-сапожник в пограничной деревушке. Все обошлось благополучно.

С 26 декабря 1912 года по 1 января 1913 года Ленин провел в Кракове совещание ЦК РСДРП с партийными работниками. Он выступил с докладом "Революционный подъем, стачки и задачи партии"; были приняты соответствующие решения. Совещание дало партии программу деятельности в условиях подъема революционной борьбы.

Некоторое время после окончания совещания Коба оставался в Кракове, а затем уехал в Вену. Дело в том, что по предло-

70

жению Ленина он решил написать большую теоретическую статью.

Национальный вопрос, насущный для многих европейских государств, был одним из главных для России той поры.

В январе 1913 года Коба едет в Вену, чтобы поработать в тамошних библиотеках. Затем он возвращается в Краков. Ленин внимательно следил за его работой и писал в феврале М. Горькому: "Насчет национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для "Просвещения" большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы. Мы на это наляжем... У нас и на Кавказе с.-д. грузины + армяне + татары + русские работали вместе, в единой с.-д. организации больше десяти лет...."

Статья Кобы "Национальный вопрос и социал-демократия" была напечатана за подписью "К. Сталин" в № 3 — 5 журнала "Просвещение". Ленин позаботился, чтобы она увидела свет, и, узнав, что статью предлагали объявить дискуссионной, возражал: "Конечно, мы абсолютно против. Статья очень хороша... Вопрос боевой, и мы не сдадим ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи".

Теоретическая работа Кобы была очень обстоятельной, видно было, что автор много перечитал, использовал все, что имелось в марксистской литературе по этой теме, помогло тут и знание немецкого языка. Коба дал глубоко научное и развернутое определение понятия "нация".

Тщательно рассмотрев постановку вопроса в литературе, Коба особенно тщательно разобрал тезис австрийских социал-демократов о так называемой "культурно-национальной автономии", доказал, что на деле эта автономия "есть утонченный вид национализма", и со всей силой своего сарказма обрушился на сторонников этой автономии в России — бундовцев и кавказских националистов.

Убедительнейшим образом разобрав теоретические посылки и практические дела Бунда, Коба заключал: "Дезорганизация рабочего движения, деморализация в рядах социал-демократов — вот куда приведет бундовский федерализм". То есть — национализм еврейский.

В середине февраля 1913 года Коба возвращается в Россию. Кончилось его наиболее длительное — шесть недель — пребывание за рубежом. Спустя двадцать лет Эмиль Людвиг спросит у Сталина, не считает ли он своим недостатком незнакомство с европейской жизнью. Сталин ответит: "Что касается знакомства с Европой, изучения Европы, то, конечно, те, которые хотели изучать Европу, имели больше возможности сделать это, находясь в Европе. И в этом смысле те из нас, которые не жили Долго за границей, кое-что потеряли. Но пребывание за границей вовсе не имеет решающего значения для изучения европейской экономики, техники, кадров рабочего движения, литерату-

71

ры всякого рода, беллетристической или научной. При прочих равных условиях, конечно, легче изучить Европу, побывав там. Но тут минус, который получается у людей, не живших в Европе, не имеет большого значения. Наоборот, я знаю многих товарищей, которые прожили по 20 лет за границей, жили где-нибудь в Шарлоттенбурге или в Латинском квартале, сидели в кафе годами, пили пиво и все же не сумели изучить Европу и не поняли ее".

Эти слова дорогого стоят. С присущей ему тонкостью Сталин подчеркнул глубокую разницу между теми, кто изучал заграницу в Латинском квартале и там "сидели годами в кафе", и намекнул, что в России имелись другие революционеры, всем этим совсем не избалованные. Придется тут остановиться.

Сторонники Сталина сплотились вокруг него еще при жизни Ленина. Назовем лишь членов ЦК до 1923 года включительно, вот они все поименно, перечисляем их по времени вхождения в "ленинский ЦК": Дзержинский, Орджоникидзе, Калинин, Андреев, Молотов, Ворошилов, Киров, Куйбышев, Микоян, Каганович. Все они отличались изрядной жизненной закалкой, происхождения были самого простого, выросли в семьях, где копейка была на счету, приучены к труду. Даже Куйбышев, родившийся в семье среднего офицера, перепробовал до революции множество занятий, был и рабочим, жил в нужде, и не только в ссылках. Примерно то же можно сказать и о Дзержинском. А уж Андреев, Каганович, Ворошилов, Калинин с детства знали, почем фунт трудового лиха.

Тут есть еще одна примета — пребывание в эмиграции. Из сталинских сподвижников только Дзержинский провел около двух лет за границей да Орджоникидзе перебивался полгода в Германии после очередного побега. И все. Ни они, ни сам Сталин в Латинском квартале не отдыхали. А у Троцкого и его присных — как тут дела?

Радек и Раковский вообще были иностранными подданными и в России объявились после Октября. Сын богатого торговца Иоффе долго жил в эмиграции, а сын богатого промышленника Пятаков еще молодым и без всяких революционных заслуг с началом войны махнул через Японию в Швейцарию, прихватив с собой пожилую супругу Бош (или она его прихватила?). Там супруги мирно пережили мировую бойню, а потом вернулись в Россию устанавливать "диктатуру пролетариата". Ну, а сам Троцкий вообще большую часть жизни провел за границей.

Подчеркнем, что Сталин сделал свой тонкий намек, когда Троцкий был жив и здоров и всячески интриговал против него. Жили-поживали, и неплохо, Радек, Пятаков, Раковский, иные, а также "вечные эмигранты" Бухарин и Зиновьев. Был ли сталинский намек им и другим понятен? Наверняка. Но они не написали об этом.

72

...Еще в Москве он заметил слежку. На вокзале в Петербурге за ним шел тот же сыщик. Он неотступно следовал за Кобой по улицам, часами стоял в подъездах, когда тот заходил куда-либо.

Близился вечер. Коба продолжал бродить по людным улицам, по Невскому, надеясь, что в толпе филер потеряет его. Но тщетно. Тогда Коба зашел в ресторан Федорова, на Екатерининской улице, довольно долго просидел там. Но, когда около 10 часов вечера он вышел из ресторана, шпик по-прежнему был тут как тут. Теперь Коба быстро шел, почти бежал, по обезлюдевшим улицам и переулкам. Сыщик вроде бы отстал. Коба сел на извозчика и тут же увидел, что на другом лихаче за ним следует филер.

Можно было полагать, что и его извозчик тоже агент охранки: это было заурядным делом. Велев ехать побыстрее, Коба стал выжидать удобного момента. Только на углу Муринского проспекта ему удалось, вывалившись из саней на повороте, зарыться в сугроб. Мимо, вслед за пустыми санями, пронесся лихач с сыщиком...

Немногим более недели провел Коба в Петербурге на этот раз. Пришлось ему очень нелегко.

...Большевики устроили концерт, весь сбор от которого должен был поступить в фонд газеты "Правда". Рабочие охотно посещали такие концерты. Ходили сюда и подпольщики, в шумной толпе легко затеряться, встретиться с товарищами, поговорить о делах. Пошел на концерт и Коба. Малиновский предупредил об этом охранку. Коба, сидя за столиком, разговаривал с Бадаевым, когда к нему подошли агенты охранного отделения...

"По личному обыску у арестованного ничего преступного не обнаружено. Квартиру свою указать не пожелал, а равно и на допросе в отделении от дачи показаний отказался..." Все же одна "улика" у охранки была: "При личном же обыске у него был обнаружен самоучитель по немецкому языку, купленный в г. С.-Петербурге в книжном магазине Ясного и озаглавленный "Русский в Германии", в котором были подчеркнуты необходимые в путешествии фразы для разговора и сделаны рукой Джугашвили неразборчивые заметки, касающиеся фракции меньшевиков-ликвидаторов упомянутой партии..."

Арест Кобы был тяжелым ударом для большевиков. "Дорогие Друзья, — писала Н. К. Крупская в Петербург 1 марта 1913 года по получении известия об аресте Кобы. — Только что получили письмо с печальной вестью. Положение таково, что требуется большая твердость и еще большая солидарность". В конце марта Ленин пишет: "У нас аресты тяжкие. Коба взят".

Коба же тем временем сидит в Крестах, а жандармы ведут следствие. Выяснять есть что: на счету Кобы немало революционных дел, а потому и кара должна быть соответствующей. 18 июня 1913 года следует предписание: "Выслать Иосифа Джуга-

73

швили в Туруханский край под гласный надзор полиции на четыре года".

2 июля его по этапу отправили в ссылку. То была его последняя ссылка,



Глава пятая

Огромен Туруханский край. Начинается он в 400 верстах от Енисейска и тянется вдоль Енисея до Северного Ледовитого океана. Край огромен, а населен крайне скудно: на расстоянии двадцать — сорок верст друг от друга по берегам реки приютились деревни (по-местному — станки) по двадцать-тридцать дворов в верховьях края, а к северу и в два-три двора.

Дика и сурова природа Туруханки. Непроходимая, бескрайняя тайга, севернее — тундра, да болота, болота, болота... Долгая полярная зима, когда мороз в сорок градусов — обыкновение, когда неделями бушует пурга, наметая саженные сугробы.

Единственный путь — Енисей. Летом на пароходе и в лодке, зимой — на оленях, лошадях и собаках. Расстояние сто пятьдесят — двести верст не считалось там большим, путь недальний, можно и в гости съездить!

Вот в такой край и угодил Коба. Впрочем, теперь он — Сталин: этот псевдоним, как известно, появился именно весной 1913 года.

Департамент полиции, отправляя Сталина в ссылку, позаботился о том, чтобы заслать его в такую глушь, из которой нельзя было бы убежать. Начальнику Енисейского губернского жандармского управления предписывалось: "Водворить Джугашвили, по его прибытии, в одном из отдаленных пунктов Туруханского края".

В Красноярскую пересыльную тюрьму Сталин прибыл 11 июля и через четыре дня был отправлен в Туруханск. Весь путь в село Монастырское (тогдашний центр края), протяженностью ни много ни мало полторы тысячи верст, Сталин проплыл в небольшой утлой лодчонке. О своем опыте тут он еще вспомнит...

Сразу же по прибытии в Туруханский край он пишет в Краков шифрованное письмо Крупской: "Я, как видите, в Туруханске. Получили ли письмо с дороги? Пришлите деньги. Если моя помощь нужна, напишите, приеду немедля. Пришлите книжек Штрассера, Паннекука и Каутского. Напишите адрес; мой адрес: Киев, Тарасовская, девять, сорок три, Анна Абрамовна Розенкранц, для Эсфири Финкельштейн. Это будет внутри. От них получу".

Крупская в ответном письме, пересланном через Киев, сообщала, что сразу же были посланы деньги, подобраны книги

74

по национальному вопросу, сделан запрос о дороге из ссылки. Тут же Крупская информировала члена ЦК о последних внутрипартийных новостях.

Сталин пишет в Петербург, Аллилуеву, просит сходить к Бадаеву и поторопить его отправить пересланные из Кракова деньги. В письме Сталин объяснял, что деньги нужны спешно: близится зима, и надо закупить продукты, керосин, пока не начались морозы. Бадаев обещал немедленно отправить деньги. Со своей стороны, Аллилуев тоже послал Сталину небольшую сумму.

Деньги требовались Сталину, видимо, не только для зимовки. Там же, в Туруханском крае, в Селиванихе, находился и еще один член ЦК — Свердлов. 27 сентября 1913 года он писал, что "Васька" — Сталин — гостил в Селиванихе неделю. Видимо, сговаривались о побеге: "Если у тебя будут деньги для меня или Васьки (могут прислать), то посылай..." Следовал адрес.

Но это письмо Свердлов написал... Малиновскому, и, разумеется, о нем тут же стало известно охранке. Провокатор известил Департамент полиции о решениях Поронинского совещания ЦК РСДРП в сентябре-октябре 1913 года. На узком заседании ЦК 1 октября среди прочего рассматривался вопрос об организации побега Сталина и Свердлова (Андрея). Этот пункт, девятый по счету, вошел лишь в наиболее секретные записки особого отдела: охранка опасалась разоблачения своего столь ценного агента.

Меры к подготовке побега были приняты. В записной книжке приходов и расходов ЦК в декабре 1913 года значится: "Ан(дрею) и Коб(е) 100". Деньги посылал и Бадаев из Петербурга.

Телеграммы, уведомления, докладные записки летят, спешат из Петербурга и Москвы в Красноярск, в Енисейск, в Монастырское и обратно. Во всех — предупредить побег! 18 декабря сам директор Департамента полиции С.Белецкий требует от енисейского губернатора: "Яков Свердлов, Иосиф Джугашвили намереваются бежать из ссылки. Благоволите принять меры к предупреждению побега".

Действительно, должные меры были приняты: в середине марта Сталина и Свердлова переводят в станок Курейка, ниже Монастырского по Енисею верст на сто восемьдесят и на восемьдесят верст севернее Полярного круга. О побеге отсюда невозможно даже и думать. За короткое северное лето в Курейку заходил лишь один пароход: три месяца в году, весной и осенью, не было вообще никакой связи. Путь вверх по Енисею строго контролировался кордонами. Свердлов писал сестре: "Только двое будет на станке, и при нас два стражника. Надзор усилили, от почты оторвали. Последняя раз в месяц через ходока", кот. часто запаздывает. Практически не более 8 — 9 почт в год... Джугашвили за получение денег лишен пособия на

75

4 месяца. Деньги необходимы и мне и ему. Но на наше имя посылать нельзя..."

В станке Курейка насчитывалось тогда всего десять дворов, и восемь из них заселяли Тарасеевы. Жителей в Курейке — тридцать восемь мужчин и двадцать восемь женщин. Грамотных — ни одного.

Река Курейка впадает здесь в Енисей с востока. Станок — группа старинных изб, разбросанных на бугорках среди поляны

находился на левом берегу Енисея, на крутом обрыве. В половодье станок со всех сторон окружала вода. Курейка — одно из последних поселений на севере Туруханского края. Отсюда один путь — вверх по Енисею, на юг. На все остальные стороны

тайга, тайга... Два с половиной года предстояло прожить здесь Сталину.

Вот как Свердлов описывал знакомой весну 1914 года в тех местах:

"Вы, вероятно, думаете, что за Полярным крутом и весны не бывает? Ошибаетесь, милый человек. Бывает, да еще какая весна-то! Одно вскрытие такой мощной реки, как Енисей, чего стоит. С треском ломается лед, раскалывается на огромные глыбы, гонит их водой друг на друга, они лезут на берега, а вода все поднимается, поднимается. Не хочется и с берега уходить. Чуть-чуть потеплело, полетели на дальний Север стаи гусей. Иные летят низко-низко, сворачивая в сторону у самой деревни..."

Сталин был человеком иного склада и столь пространных описаний полярной весны, насколько известно, не оставил. Однако можно с уверенностью утверждать, что он приспособился к жизни в Курейке лучше Свердлова. Более того, он полюбил этот суровый и своеобразный край. Полюбил и его людей.

Жили ссыльные поначалу вместе, и это оказалось не совсем удобным. Комната примыкала к хозяйской и не имела отдельного входа. У хозяев — много детей, и, разумеется, они часами пропадали у постояльцев. Приходили и взрослые. Придут, посидят, посмотрят на незнакомых и очень интересных им людей, помолчат с полчаса, потом поднимаются:

— Ну, надо идти, бывайте здоровы!..

Такие посещения раздражали Свердлова, поскольку чаще всего приходились они на вечер, время, наиболее привычное для чтения и письма обоим ссыльным. Впрочем, в первые месяцы читать вечером им мало приходилось: не было керосина. Вскоре ссыльные стали жить на разных квартирах. Личные отношения Сталина и Свердлова не сложились: сказывалась разница характеров. Уже в марте 1914 года Свердлов писал знакомой: "Нас двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы уже встречались в другой ссылке. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной

76

жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда".

Характер Сталина вполне сложился к тридцати пяти годам жизни, он вообще-то никогда не был слишком уж общительным и говорливым, а в Туруханской ссылке, в тяжелейшей обстановке одиночества и отсутствия общественной деятельности, что он так любил, характер его, несомненно, приобрел некоторые черты замкнутости. Свердлов, который, по его собственному признанию в письме той поры, обладал обширными "талантами разговорными", не хотел да и не мог понять товарища. В письме конца мая 1914 года Свердлов писал жене: "Со своим товарищем мы не сошлись "характером" и почти не видимся, не ходим друг к другу..."

Ну а потом на долгие два с лишним года Иосиф Сталин остался в Курейке один. Но сказать "совсем один" было бы неверно. У него был двойник. Иван Лалетин, большой, рыжебородый стражник, ходил всегда в форме — револьвер в желтой кобуре на одном боку, шашка на другом — и относился к своим обязанностям чрезвычайно серьезно.

Столкновения со стражником у Сталина начались сразу же. По инструкции Лалетин должен был посещать ссыльного два раза в день, в девять утра и вечером. Выполнял эту обязанность Лалетин бесцеремонно.

Весной 1914 года, к вечеру, население станка было свидетелем невиданной сцены: стражник пятился от избы, где жил Сталин, к Енисею, размахивая перед собой обнаженной шашкой, а ссыльный, необычайно возбужденный, со сжатыми кулаками, наступал на него, теснил к обрыву. В тот день Сталин не выходил из дома: то ли приболел, то ли работал. Лалетину это показалось подозрительным, он решил проверить и без стука ввалился в комнату ссыльного. Тогда Сталин схватил его за шиворот и вывел на улицу...

После многократных и настойчивых протестов Сталина туруханский пристав сменил стражника. Новый, Михаил Мерзляков, рассказывал позднее: "Меня обмундировали, оклад положили 50 рублей в месяц, дали гребцов, и я на лодке отправился в Курейку. Перед отъездом снабдили инструкциями и строго-настрого наказали, чтобы следить за административно-ссыльным Джугашвили, не пускать его со станка Курейки, не позволять ходить на пароход, не давать читать журналы, газеты, не допускать сборищ, запрещать игры с молодежью и прогулки на лодке. Особенно строго было наказано следить за ссыльным Джугашвили в отношении огнестрельного оружия".

Спустя много лет Мерзлякова исключили из колхоза за то, что он был когда-то стражником. Тогда Мерзляков написал письмо Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) с просьбой удостоверить, что отношения между ними были дружескими и что

77

он, Мерзляков, не был профессиональным стражником. Вот что ответил Сталин:

"Сельсовету дер. Емельяново, Красноярского района и округа, и Михаилу Мерзлякову.

Мерзлякова припоминаю по месту моей ссылки в селе Курейка (Турух. края), где он был в 1914 — 1916 году стражником. У него было тогда одно-единственное задание от пристава — наблюдать за мной (других ссыльных не было тогда в Курейке). Понятно поэтому, что в "дружеских отношениях" с Мих. Мерз ляковым я не мог быть. Тем не менее я должен засвидетельствовать, что если мои отношения с ним не были "дружеские", то они не были враждебными, какими обычно бывали отношения между ссыльными и стражниками. Объясняется это, мне кажется, тем, что Мих. Мерзляков относился к заданию пристава формально, без обычного полицейского рвения, не шпионил за мной, не травил, не придирался, сквозь пальцы смотрел на мои частые отлучки и нередко поругивал пристава за его надоедливые "указания" и "предписания". Все это я считаю своим долгом засвидетельствовать перед вами.

Так обстояло дело в 1914 — 1916 гг., когда М. Мерзляков, будучи стражником, выгодно отличался от других полицейских.

Чем стал потом М. Мерзляков, как он вел себя в период Колчака и прихода Советской власти, каков он теперь, — я, конечно, не знаю.

С коммунистическим приветом И. Сталин. Москва, 27.II. — 1930 г.".

Поладив со стражником, Сталин сумел устроить и свой быт. Конечно, это была суровая жизнь, но точно так же, и даже хуже, жили рядом со Сталиным местные жители, простые труженики, которые навсегда сохранили добрую память о ссыльном революционере. В этом проявилась важнейшая черта зрелого Сталина — его скромность, отсутствие заносчивости и высокомерия, его глубочайший демократизм, искренняя, подлинная народность.

Делал все по хозяйству он сам, готовил обед, пек хлеб. Прожить на одно пособие было невозможно, деньги приходилось тратить на покупку керосина, соли, табака, спичек. Надо было искать дополнительных способов пропитания, и тут на помощь приходили охота и рыболовство, благо рыба, птица и зверь водились тут в изобилии.

Сталин научился мастерить рыболовецкие снасти, ходил на ловлю сначала с местными рыбаками, а потом приобрел собственную лодку. Летом на Половинских опечках (островах) он делал шалаш и промышлял, заготовляя рыбу впрок, солил икру.

Охотился Сталин и на песца, также применяя самодельные снасти. Охота с ружьем ему воспрещалась. Поэтому он пускался на хитрости: соседи шли в лес, оставляли там ружье в услов-

78

ленном месте, а Сталин забирал его. Стрелял больше всего куропаток, но бил и гусей, и уток.

На рыбной ловле и охоте Сталин не раз попадал в положения, грозившие несчастьем. Рассказывать о них впоследствии он не любил, но все же о нескольких нам известно. Выступая в апреле 1929 года на Пленуме ЦК с докладом "О правом уклоне в ВКП(б)" , Сталин, характеризуя бухаринскую группу, вдруг обратился к слушателям:

—Видали ли вы рыбаков перед бурей на большой реке вроде Енисея? Я их видал не раз. Бывает, что одна группа рыбаков перед лицом наступившей бури мобилизует все свои силы, воодушевляет своих людей и смело ведет лодку навстречу буре:"Держись, ребята, крепче за руль, режь волны, наша возьмет!"

Но бывает и другой сорт рыбаков, которые, чуя бурю, падают духом, начинают хныкать и деморализуют свои же собственные ряды: "Вот беда, буря наступает, ложись, ребята, на дно лодки, закрой глаза, авось как-нибудь вынесет на берег!"

Общий смех был ответом оратору. Он вспомнил, конечно, свои собственные переживания, и не приходится сомневаться, что сам он был в первой группе рыбаков.

Один раз, зимой, Сталин чуть не погиб. Рыбу промышляли, спуская снасти в проруби; дорога к ним отмечалась вешками. Отправившись в очередной раз с соседями за несколько верст, Сталин отделился от них и пошел к своим снастям. Улов был богатый и, перекинув через плечо большую связку рыбы, он направился в обратный путь. Но вскоре завьюжило, поднялась пурга, вешек не стало видно.

В лицо бил ветер, глубокий снег не позволял идти быстро, тяжелая ноша мешала, но бросить ее нельзя: дома продовольствия нет. Упорно, не обращая внимания на ветер и усталость, Сталин шел вперед.

Но уверенности, что он идет правильно, не было, жилье не встречалось, хотя пора бы и быть деревне. И тут — впереди смутно различимые сквозь пургу фигуры, голоса.

—Го-го-го! — закричал Сталин. — Подождите!

Голоса тотчас смолкли, и фигуры пропали. И вновь один бредет Сталин, остановиться — значит погибнуть. Тело коченеет от холода, силы кончаются... Вдруг — лай собаки, затем запах дыма! Жилье!

Войдя в избу, Сталин без сил опустился на лавку.

— Осип, это ты? — хозяин был явно испуган.

—Конечно, я. Не лешак же! Вы что, не видите, что это ваш жилец?

Выяснилось, что рыбаки видели Сталина, но его обледеневшую, занесенную фигуру приняли за водяного.

1 Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 17 - 18.

79

Восемнадцать часов проспал Сталин после этой рыбалки...

Он так наловчился промышлять рыбу, что соседи стали говорить, глядя на его добычу:

—Ты, Осип, верно, слово какое знаешь!

С жителями станка отношения у ссыльного были хорошими. По вечерам то один, то другой заходил к нему, сидел молча и следил, как "Осип" что-то пишет за столом. Затем они курили трубки, иногда вместе ужинали, подкрепляясь мороженой рыбой. Хвост и голову получал Тишка — пес, которого подарили хозяева.

Тишку Сталин вспоминал и годы спустя. В долгие зимние вечера чаще всего лишь пес был его собеседником. Сидит ссыльный за столом, пишет или читает (если есть керосин), а Тишка прибежит с мороза, жмется к ногам, урчит, просит есть. Наклоняется хозяин, треплет его за уши:

—Что, Тишка, намерз? Ну, грейся, грейся!

Однажды Тишка нашкодил. Из Монастырского Сталин привез кусок говядины — редкость для Курейки. Стал его варить, положил в чугунок (да не накрыл) и куда-то вышел. Возвращается — чугунок опрокинут, а Тишка за столом притаился, мясо жрет. Остался хозяин голодным до следующего дня — до нового улова. Долго он потом учил Тишку:

—Взять! Нельзя! Принеси!..

Не уклонялся Сталин и от участия в скромных празднествах жителей станка. У хозяев часто собирались соседи. Тогда открывалась дверь и появлялся постоялец. Пел песни, даже плясал. Чаще всего, конечно, пелись русские народные песни, революционных здесь не знали, и Сталин учил им соседей. Сам же учился народным песням. Только иногда, видимо, в особо тяжелые дни, начинал он петь на родном языке, и с удовольствием глядели на него хозяйские дети, пораженные звуками чужой речи. В Курейке, как обычно, Сталин был очень ласков с детишками. Хозяйка его, Анфиса Степановна Тарасеева, вспоминала, как ездила верхом на постояльце, вцепившись ручонками в его густые волосы, маленькая ее дочурка Дашутка:

—Ты., дядя, кричи по-конячьи!..

Оторванность от остального мира, конечно, ощущалась постоянно. Но нельзя сказать, что эта оторванность была полной. Во-первых, хоть и редко, бывала почта, приходили газеты, письма. Во-вторых, Сталин ухитрялся поддерживать связи и со своими товарищами по ссылке в Туруханском крае, и в России, и даже за границей.

Вопрос о возможности устройства побега Сталину и Свердлову обсуждался на заседании ЦК РСДРП 2 — 4 апреля 1914 года. В повестке дня, написанной Лениным, имелся и этот пункт. В агентурных сведениях охранки сообщалось: "Помимо сего в определенной форме поднят вопрос о побеге в самом непродолжительном времени "Андрея" (Свердлова) и "Кобы",

80

кои по оставлении ссылки сохранят свои полномочия членов ЦК".

О подготовке побега было, видимо, известно и Сталину, так как в письме в думскую фракцию большевиков от 20 марта 1914 года он просил сообщить, как обстоит дело с его "переездом в Петербург", и писал, что он еще не получил на этот счет точных данных.

Подготовка побега была сложным делом, она тянулась до лета 1914 года, а тут началась мировая война, и все обстоятельства до чрезвычайности осложнились.

Мир раскололся на две противоборствующие стороны, землю перепоясали траншеи и ряды колючей проволоки, шовинистический угар охватил широкие круги трудящихся, и одетые в шинели рабочие и крестьяне разных наций сошлись в кровавой схватке ради интересов империалистических шейлоков.

Известия о начале войны в Курейку пришли не скоро, противоречили друг другу. Еще позднее дошли в Туруханский край сведения о позиции, занятой Лениным в начале войны: только глубокой осенью 1914 года Крупская прислала в Красноярск на явочную квартиру тезисы Ленина об отношении к войне. В Туруханскую ссылку эти тезисы доставил В. Л. Швецер. Сталин в тот момент гостил у С. Спандарьяна в Монастырском.

Навещал Монастырское Сталин в зимнее время сравнительно часто — 180 верст в Сибири не расстояние. 19 марта 1915 года Спандарьян писал домой: "Посылаю еще раз мою фотографию. Более удачная. Со мной стоит наш общий приятель. Мама его знает. Он приезжал ко мне на днях погостить, и вот надумал сняться. Особенно эффектно вышел мой пиджак из арестантского халата. Совсем как английского министра. Оба мы перед этим снятием смеялись и дразнили нашего фотографа, а потому в последний момент вышли улыбающимися". Действительно, на фотографии Спандарьян и Сталин выглядят очень веселыми.

Спандарьян описывал, как они с товарищем, сопровождаемые воем волков, промчались на собачьей упряжке по Енисею:

"Нашему неожиданному приезду т. Сталин был необычайно рад и проявил большую заботливость о "полярных путешественниках". Чтобы угостить нас получше, он первым делом побежал к Енисею, к проруби, в которую был погружен его "самолов" (веревка с большим крючком для ловли рыбы). Через несколько минут мы увидели т. Сталина с огромным осетром на плече. Под руководством "опытного рыболова" мы быстро расправились с осетром, приготовили икру и сварили уху. И тут же, во время дружной работы, шла наша беседа о партийных Делах. В самой обстановке комнаты чувствовалось, как напряженно работали мысли Сталина, нисколько в то же время не отрываясь от реальных условий окружающей жизни. Стол был завален книгами и большими пачками газет, а в углу на веревке

81

висели разные снасти, рыболовные и охотничьи, собственного изделия".

Большевики в Туруханской ссылке не чувствовали себя полностью оторванными от дел партии, от событий в стране. Но, конечно, в северном станке за Полярным кругом революционеру, привыкшему за полтора десятилетия находиться в сердце событий, в гуще людей, не всегда было легко и приятно. В таких условиях, чтобы не затосковать, не распуститься, не потерять себя (а подобные случаи в ссылках бывали), имеется одно, самое верное средство — работа, упорная работа. И Сталин трудится. Он стремится улучшить свои познания в языках. В письме в Заграничный комитет просит прислать ему книги на немецком языке; в письме в Париж — французско-русский словарь и несколько номеров английской газеты. Но главным его занятием в ссылке оставалась углубленная разработка марксистской теории. Шли месяц за месяцем. Огромная страна, истомленная войной, находилась накануне великих событий. Но в станке Курейка близость этих потрясений ощущалась слабо. Все так же привычной чередой тянулась житейская рутина: рыбная ловля, стряпня, книги, газеты, если они были. Несомненно, что годы Туруханской ссылки не могли не сказаться на характере Сталина, он сделался несколько замкнутым и очень сдержанным в общении с людьми.

Друзей поблизости у него не оставалось. В июне 1916 года Спандарьяна перевели в Енисейск, а в сентябре этот наиболее близкий Сталину в ссылке человек скончался в Красноярске. О судьбе его Сталин некоторое время не знал ничего определенного.

Оживленной переписки Сталин не вел. Но было семейство в Петрограде, куда он писал охотно, и в письмах его мы встречаем, казалось бы, весьма необычные для него выражения и настроения. Это семья Аллилуевых. Вот письмо от 15 ноября 1915 года, одно из очень немногих писем этого отнюдь не сентиментального человека:

"Для Ольги Евгеньевны.

Очень-очень Вам благодарен, глубокоуважаемая Ольга Евгеньевна, за ваши добрые и чистые чувства ко мне. Никогда не забуду Вашего заботливого отношения ко мне! Жду момента, когда я освобожусь от ссылки и, приехав в Петербург, лично поблагодарю Вас, а также Сергея, за все. Ведь мне остается всего-навсего два года.

Посылку получил. Благодарю. Прошу только об одном — не тратиться больше на меня: Вам деньги самим нужны. Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия, — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, — и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге.

82

Мой привет ребятам к девицам. Желаю им всего-всего хорошего.

Я живу, как раньше. Чувствую себя хорошо. Здоров вполне,— должно быть, привык к здешней природе. А природа у нас суровая: недели три назад мороз дошел до 45 градусов.

До следующего письма.

Уважающий Вас Иосиф"

Война между тем протянула свои страшные лапы и к административно-ссыльным: весной 1916 года была объявлена мобилизация их в армию. Туруханский пристав получил указание направить Сталина на призывной пункт в Красноярск. 14 декабря 1916 года Сталин, разумеется, в сопровождении стражника, навсегда отбыл из Курейки. Долго бежал за санями верный Тишка, а хозяин гнал его:

— Назад, Тишка, назад! Домой!

Туруханская ссылка кончалась.,..

В Монастырском немного задержались. Сталин встретился со Свердловым, они долго беседовали. Затем вся колонна ссыльных собралась на Енисее провожать отъезжающих.

На небе стояли страшные тучи — надвигалась пурга. За Енисеем — чернеющий лес. Около саней, окружив отбывающих, толпятся ссыльные. Уезжало девять человек, но большевиков только трое — Сталин, И. Фиолетов, В. Иванов — остальные меньшевики и эсеры. Сталин был одет в меховую шубу и меховой же малахай. Впоследствии на многие годы — это его обычный зимний наряд.

До Красноярска добирались долго — жестокие морозы заставляли пережидать. Около недели пробыли в Верхне-Имбатском. Состоялось собрание ссыльных. На вечеринке, по свидетельству В. Иванова, Сталин был одним из наиболее веселых, пел и плясал. В Красноярске Сталин прожил несколько недель и за это время успел установить связи с местными большевиками, написать две листовки: "О войне" и "К солдатам". В начале февраля 1917 года призывная комиссия признала Сталина негодным к военной службе из-за плохо сгибавшейся с детства в локте левой руки.

Срок ссылки кончался 7 июня 1917 года. Отправлять ссыльного назад в Курейку казалось нелепым. Сталин направил прошение енисейскому губернатору о желании остаться отбывать ссылку в Ачинске, где у него появилась возможность получить работу. 17 февраля разрешение было получено, и через три дня он уехал в Ачинск.

Через неделю, уже в этом городке, Сталин узнал о февральской революции. Не стало больше административно-ссыльного Иосифа Виссарионовича Джугашвили, он же Coco, он же Иванович, он же Василий... Был гражданин Джугашвили-Сталин. 8 марта он выехал в Петроград.

83



Глава шестая

Воскресенье 12 марта 1917 года было ясным и солнечным такие дни нередки в городе на Неве ранней весной. Уже на Знаменской площади приезжим бросилось в глаза, как изменилась столица. Чиновный, казенный Санкт-Петербург, каким он некогда запомнился Сталину, канул в небытие.

Невский заполнен шумной, говорливой толпой. Во всех направлениях движутся грузовики с солдатами и вооруженными штатскими — рабочими, студентами. На всех перекрестках — толпы людей; достаточно остановиться и заспорить двоим, как вокруг начинает собираться народ — и вот уже кипит митинг. В руках у спорящих и слушающих — газеты, листовки, их продают шныряющие всюду мальчишки. Спорят долго, пока не устанут, не охрипнут. Разойдутся в одном месте — и тотчас же сходятся в другом. И так — до темноты...

Куда идти революционеру, вернувшемуся из ссылки, в этом взбудораженном городе? Конечно, в Таврический дворец, там Петросовет, там центр революции. Побывав в Таврическом, Сталин едет в ЦК РСДРП(б); он разместился в особняке, еще недавно принадлежащем балерине Кшесинской, поблизости от Петропавловской крепости. Солдаты броне дивизиона заняли особняк и согласились поделиться просторным помещением с большевиками.

Бывшие покои балерины имели своеобразный вид. Роскошная мебель и остальное имущество были снесены в несколько нижних залов, запечатаны и охранялись. Изысканные плафоны соседствовали с канцелярскими стульями, столами и скамьями, собранными сюда для деловых надобностей. Остатки прежней роскоши — дорогие цветы в кадках, великолепные кресла — мелькали то в одном, то в другом углу.

Незамедлительно по приезде Сталин включается в партийную работу. В протоколе заседания Бюро ЦК от 12 марта 1917 года значится: "Бюро приглашает в свой состав ценных теоретических работников, а затем уже распределяет между ними работу... Далее решался вопрос о тов. Муранове, Сталине и Каменеве. Первый приглашен единогласно. Относительно Сталина было доложено, что он состоял агентом ЦК в 1912 году1 и поэтому являлся бы желательным в составе Бюро ЦК, но ввиду некоторых личных черт, присущих ему, Бюро ЦК высказалось в том смысле, чтобы пригласить его с совещательным голосом". О каких "личных чертах" Сталина шла речь, можно только гадать. О Каменеве протокол содержит гораздо более точные формулировки: "Что касается Каменева, то ввиду его поведения на про-

1 Это неточно: уполномоченным (агентом) ЦК Сталин был с 1910 года. В члены ЦК он был кооптирован на Пражской конференции. — Авт.

84

цессе и тех резолюций, которые были вынесены относительно него большевиками, как в Сибири, так и в России, решено принять его в число сотрудников "Правды", если он предложит свои услуги, но потребовать от него объяснения его поведения. Статьи его принимать как материал, но за его подписью не выпускать".

Итак, Сталин вновь вошел в состав ЦК — с совещательным голосом. Вероятно, в тот же день он побывал у Аллилуевых. Долго, пыхтя и громыхая, тащил паровичок вагончики вдоль Невы: Аллилуевы жили теперь за Невской заставой, у фабрики Торнтона. Постарели и изменились Сергей Яковлевич и Ольга Евгеньевна, выросли Федя и Нюра, даже 16-летняя Надя выглядела почти взрослой... Тепло, как родного, встретили они Сталина. Он долго рассказывал о ссылке. Надя и Нюра до слез смеялись, когда Сталин в лицах изображал встречи на провинциальных вокзалах, которые ему привелось увидеть по пути из Сибири:

—Святая революция, долгожданная, родная!.. Наконец-то ты пришла! — передразнивал он доморощенных, захлебывающихся от "высоких чувств" ораторов.

Прощаясь утром с Аллилуевыми и узнав, что они собираются снимать новую квартиру на 10-й Рождественской улице, Сталин попросил:

—Оставьте комнату и для меня! Обязательно!

Однако жил Сталин в ближайшие месяцы не у Аллилуевых, а на Широкой улице, 16, в квартире 32, неподалеку от того дома, где поселился по возвращении из эмиграции В. И. Ленин. Впрочем, нередко ночевал Сталин и там, где и работал допоздна: все его силы и время были отданы революции.

В девять часов утра 13 марта Сталин уже присутствовал на заседании Бюро ЦК, состоявшемся в помещении "Правды". Редакция большевистской газеты размещалась тогда в жилом шестиэтажном доме № 32 по набережной Мойки. В первом этаже была контора "Правды". Собственно редакция занимала две комнаты во втором этаже: несколько письменных столов да старый, обитый черной клеенкой диван, с выпирающими пружинами. Вот он-то и служил по временам постелью Сталину.

13 марта на заседании Бюро ЦК Сталина вводят в состав редакции "Правды", на следующем заседании — 15 марта — избирают в президиум Бюро ЦК. 18 марта Бюро ЦК делегирует Сталина в состав Исполкома Петроградского совета. О совещательном голосе речи уже нет: Сталин — полноправный член Бюро ЦК.

Как таковой он и выступает в "Правде". 14 марта опубликована его статья "О советах рабочих и солдатских депутатов", 16 марта — "О войне", 17 марта — "На пути к министерским портфелям"... Но здесь необходимо объяснение. Л. Б. Каменев, вошедший с середины марта в состав редакции "Правды", в своих

85

статьях откровенно отстаивал полуменьшевистские позиции в основных, главнейших вопросах текущей политики партии: об отношении к Временному правительству и о войне. Позиция Сталина, если судить о ней по названным статьям,безусловно, не была подобной позиции Каменева, но все же и он допускал в тот период ошибки. В статье "О войне", направленной против социал-оборончества, Сталин правильно оценивал войну как империалистическую с обеих сторон, но предлагал неправильный путь выхода из войны — "путь давления на Временное правительство с требованием изъявления им своего согласия немедленно открыть мирные переговоры"1 ..

То, что подобная позиция не была просто оговоркой, показывают материалы Всероссийского (мартовского) совещания большевиков, состоявшегося 27 марта — 2 апреля в Петрограде. Сталин на совещании был одним из главных лиц. 29 марта он делал доклад об отношении к Временному правительству, и в нем содержались некоторые противоречивые положения. К примеру, докладчик утверждал: "Поскольку Временное правительство закрепляет шаги революции, постольку поддержка, поскольку же оно контрреволюционное, — поддержка Временного правительства неприемлема". Ошибочную линию отстаивал Сталин и на заседании 1 апреля, когда обсуждался вопрос об объединении с меньшевиками.

Вот что говорил сам Сталин об этом в 1924 году: "...Это была глубоко ошибочная позиция, ибо она плодила пацифистские иллюзии, лила воду на мельницу оборончества и затрудняла революционное воспитание масс. Эту ошибочную позицию я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее полностью лишь в середине апреля... "2

Утром 3 апреля М. И. Ульянова принесла в особняк Кшесинской телеграмму — сообщение о приезде вечером того же дня В.И. Ленина. Кроме Н.И. Подвойского, в особняке никого из партийных работников не было. Подвойский сразу же начал действовать: он разослал большевиков-солдат бронедивизиона на автомобилях по городу, чтобы оповестить о важном событии членов ЦК и ПК, а также рабочие районы. Началась подготовка к встрече, а тем временем члены ЦК, ПК, работники "Правды" отправились на пограничную с Финляндией станцию Белоостров. Поехал и Сталин.

К вечеру, за полтора-два часа до прихода скорого поезда, на перроне в Белоострове собралось необычно много народа. В нетерпеливом ожидании все заметно волновались: то гуляли по платформе, то собирались в здании вокзала, пили воды и пиво,

1 Сталин И.В. Соч. Т. 3. С.8.

2 Сталин И.В. Соч. Т. 6. С.ЗЗЗ.

86

начинали разговоры, но они не клеились. Наконец в девять часов вечера к платформе подходит поезд, гремит "Марсельеза", Ленина на руках вносят в вокзал, и он говорит речь о значении русской революции...

Утром следующего дня Ленин на собрании большевиков изложил свои знаменитые Апрельские тезисы. В последующие дни с присущим ему терпением и страстью Ленин добивался, чтобы эти тезисы стали программой социалистической революции для всей партии большевиков. И на заседаниях ЦК и ПК у него были оппоненты. Несколько дней колебался и Сталин: на обсуждении тезисов 6 апреля в ЦК он делал критические замечания. Правда, определенно судить о характере этих замечаний ввиду крайней краткости протокольной записи очень трудно.

Сталин не был говоруном, театрализованным оратором из тех, что умеют заливаться соловьем или свистать громче Соловья-разбойника. Голос у него был негромок, по-русски он говорил очень правильно, но с небольшим акцентом, не умел, да и не любил, не стремился произносить длинные речи, преднамеренно рассчитанные сугубо на человеческие чувства и настроения (а часто именно такие речи имели успех на бесчисленных митингах, сотрясавших Петроград той весной).

Но сразу же, в первые недели весны, выяснилось, что Сталин — великолепный, замечательный организатор, человек, который умеет разговаривать с людьми, не только умеет направить их и присмотреть за исполнением, но и исключительно точно соблюдает выработанную партийным руководством политическую линию. Партийные совещания и конференции не обходятся без присутствия и выступления Сталина, чаще всего — краткого, но всегда содержательного.

Выступать на публичных собраниях ему, конечно, доводилось, и не так уж редко, но дошли до нас далеко не все тексты тех выступлений. Одно из них — на первомайском митинге.

В тот раз в России впервые свободно прошла первомайская демонстрация. Для характеристики атмосферы, в которой она состоялась, любопытен, к примеру, такой документ:

"Приказ по Петроградскому военному округу, за № 170а от 17 апреля 1917 года. Завтра, 18 апреля (1 мая) по случаю всемирного рабочего праздника в войсках вверенного мне округа занятий не производить. Войсковым частям, с оркестрами музыки, участвовать в народных процессиях, войдя в соглашение с районными комитетами.

Подписал: Главнокомандующий войсками округа

Генерал-лейтенант Корнилов".

Да, да — это именно тот Корнилов! Пройдет всего три дня, и 21 апреля генерал Корнилов прикажет выкатить пушки к Мариинскому дворцу, чтобы попытаться расстрелять манифестацию трудящихся и солдат Петрограда... Пройдет всего четыре месяца, и в конце августа 1917 года главнокомандующий русской армией Корнилов попробует двинуть на революционный

87

Петроград казаков и "дикую" дивизию... Пройдет всего лишь год, и 13 апреля 1918 года в кубанской степи под Екатеринодаром разрыв снаряда уложит наповал генерала Корнилова — главу русской контрреволюции... Но в апреле 1917 года даже и он был вынужден отдавать приказ о праздновании 1 Мая!

Демонстрация в столице была грандиозной. Митингов в этот день состоялось без числа: все сколько-нибудь подходящие помещения Петрограда — театры, кинематографы, цирки, высшие учебные заведения — были приспособлены для собраний и митингов. На Биржевой площади Васильевского острова выступал и Сталин:

—Говорят о доверии к Временному правительству, о необходимости такого доверия. Но как можно доверять правительству, которое само не доверяет народу в самом важном и основном?..

Говорят о поддержке Временного правительства, о необходимости такой поддержки. Но судите сами: можно ли в революционную эпоху поддерживать правительство, которое с самого начала своего существования тормозит революцию?.. "

Ленинский курс на переход от буржуазно-демократической к социалистической революции был обсужден и сделан общепартийным курсом на Седьмой Всероссийской конференции РСДРП(б), открывшейся 24 апреля.

В последний день конференции, 29 апреля, доклад по национальному вопросу — чрезвычайно важному для такой страны, как Россия, сделал Сталин. Это было первое выступление Сталина на тему, изучению которой он отдал так много времени.

Обсуждался вопрос: надо ли признавать за всеми народами, входящими в состав России, право на отделение.

—Вопрос оправе наций на свободное отделение, — говорил Сталин, — непозволительно смешивать с вопросом об обязательности отделения нации в тот или иной момент. Этот вопрос партия пролетариата должна решать в каждом отдельном случае совершенно самостоятельно, в зависимости от обстановки. Признавая за угнетенными народностями право на отделение, право решать свою политическую судьбу, мы не решаем тем самым вопроса о том, должны ли в данный момент отделиться такие-то нации от Российского государства.

Нам, современникам беловежского преступления, совершенного при нашем молчаливом безучастии, эти слова звучат сейчас справедливым укором и уроком. Будем же запоздала учиться у своей истории и у ее героев...

Кандидатура Сталина на выборах в ЦК обсуждалась пятой. В протоколах конференции значится: "Ленин (за). Тов. Коба мы

1 Сталин И.В. Соч. Т.З. С.39 - 40. 88

88

знаем очень много лет. Видали его в Кракове, где было наше бюро. Важна его деятельность на Кавказе. Хороший работник во всяких ответственных работах. Против нет". Был избран ЦК из 9 человек. Кандидатура Ленина прошла 104 голосами из 109 голосовавших, Зиновьева — 101, Сталина — 97...

Вечером 6 июня Сталин выступал на заседании Петербургского комитета партии. В протоколе записано: "Т. Сталин видит в создавшемся положении новые условия: имеется Временное правительство, куда делегированы министры и от Совета рабочих и солдатских депутатов и от Государственной думы. Министры издали каторжные законы, Дума вынесла резолюцию о наступлении. Если дадим обнаглеть и дальше, то скоро подпишут нам смертный приговор. Брожение среди солдат факт... Наша обязанность организовать эту демонстрацию - смотр нашим силам. При виде вооруженных солдат буржуазия попрячется".

Весь вечер 9 июня допоздна совещались, прения были жаркими, и уже глубокой ночью было решено: отменить демонстрацию. Отправившись ранним утром на заводы и в солдатские казармы, большевики разъяснили трудящимся ситуацию. Авторитет большевиков был в Петрограде уже так велик, что 10 июня ни один завод, ни один полк не вышел на улицу.

Во всяком случае в следующее воскресенье, 18 июня, Сталин вместе с другими членами ЦК участвовал в состоявшейся все-таки демонстрации. Всероссийский съезд Советов решил провести ее 18 июня, надеясь организовать манифестацию доверия Временному правительству. Но соглашатели ошиблись. Большевики сумели подготовить народные массы. 17 июня в "Правде" было помещено воззвание ЦК и ПК большевиков "Ко всем трудящимся, ко всем рабочим и солдатам Петрограда". Написано оно было Сталиным.

Утром прекрасного летнего дня на Марсовом поле собрались толпы любопытных, около 10 часов к могилам жертв революции подошли делегаты Съезда во главе с меньшевиком Н. С. Чхеидзе. Вскоре появились колонны демонстрантов. Они шли быстро и густо, шли много часов подряд и, к величайшему огорчению соглашателей, несли с собой большевистские лозунги! Вот как писал об этом зрелище Сталин в "Правде":

"Ясный, солнечный день. Бесконечная лента демонстрантов. Шествие идет к Марсову полю с утра до вечера. Бесконечный лес знамен. Закрыты все предприятия и заведения. Движение приостановлено.

Только три группы решились выставить лозунг доверия, но и те должны были раскаяться. Это группа казаков, группа Бунда и группа плехановского "Единства". "Святая троица", — острили рабочие на Марсовом поле. Двух из них рабочие и солдаты заставили свернуть знамя (Бунд и "Единство") при криках "Долой!". У казаков, не согласившихся свернуть знамя, изорва-

89

ли последнее. А одно безымянное знамя с "доверием", протянутое "на воздухе" поперек входа на Марсово поле, было уничтожено группой солдат и рабочих при одобрительном замечании публики: "Доверие Временному правительству — повисло в воздухе..."

16 — 23 июня в Петрограде состоялась Всероссийская конференция военных организаций, где раздавались требования немедленной подготовки вооруженного восстания.

Сталин приветствовал конференцию от имени ЦК партии 17-го вечером. 21 июня он выступил с докладом о национальном движении и национальных полках. Он подверг сокрушительной критике политику Временного правительства, явно вызывавшую обострение национализма на окраинах России.

— Насильственно объединять нельзя, — говорил он, — объединение может быть только добровольным... Только политика полного доверия к народам может привести к объединению...

I Всероссийский съезд Советов закончился 24 июня. Среди 35 большевиков в Центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов был избран и Сталин. 22 июня его на заседании ЦИК избирают от фракции большевиков в Бюро ЦИК. Теперь он, как член ЦИК, есть "лицо неприкосновенное", то есть не может быть подвергнут аресту, обыску, задержанию и т.п.

Непривычное состояние для старого подпольщика!

Во второй половине дня 3 июля Сталин находился во дворце Кшесинской на заседании Второй петроградской общегородской конференции. Довольно спокойно обсуждался муниципальный вопрос. Вдруг около трех часов пополудни в зале появились два делегата от 1-го пулеметного полка (Временное правительство собиралось расформировать и убрать из столицы в первую очередь именно этот полк). В чрезвычайном возбуждении пулеметчики заявили, что полк решил выступать с целью свержения Временного правительства и передачи власти Советам.

В четыре часа уже в Таврическом дворце собралось срочное совместное заседание ЦК, ПК и Военной организации большевиков. Ленина не было в Петрограде — он был болен и с 29 июня находился на Карельском перешейке, на даче у В. Д. Бонч-Бруевича. Заседание подтвердило решение не выступать. Было составлено соответствующее воззвание к рабочим и солдатам. Памятуя об июньских событиях, когда большевикам было брошено обвинение в организации заговора, Сталин немедленно направился в Бюро ЦИК и сообщил о решении большевиков эсеровско-меньшевистским руководителям ЦИК.

Но удержать рабочих и солдат от преждевременного выступления не удалось. К семи часам вечера многотысячные толпы вооруженных демонстрантов появились и перед дворцом Кшесинской, и перед Таврическим дворцом. Над колоннами разве-

90

вались полотнища с лозунгами "Вся власть Советам!". По улицам Петрограда уже мчались автомобили с вооруженными солдатами-пулеметчиками и рабочими. К вечеру начались столкновения с офицерскими вооруженными отрядами, обстрел демонстрантов на Невском, перестрелки...

В это время возник публичный скандал о немецких деньгах, получаемых Лениным. (Об этой истории ходит много сплетен, надо наконец разобраться объективно.) Появились материалы, собранные контрразведкой российской армии, о получении ленинскими доверенными лицами денег от немцев. Ленин все отрицал, но делал это исключительно из тактических соображений. На самом деле Ганецкий (Фюрстенберг) и Козловский получали в шведских банках значительные суммы — через германского агента и международного гешефтмахера Парвуса (Гельфонда). Выяснилась одна из полученных сумм — 1 миллион 217 тысяч рублей (громадная по тем временам сумма, но это далеко не все). Разумеется, Ленин не был "немецким шпионом", как именовали его в патриотических кругах. Но он не только отрицал "буржуазную мораль", но и был пораженцем, значит, надо искать и находить помощь, где только возможно. Сталин к этим делам никакого касательства не имел, хотя знал о них. Позже он это использовал в своих интересах.

Большевикам стало известно о намерении буржуазных газет опубликовать "разоблачительные" материалы о Ленине, в ЦИК был направлен Сталин. Он давно знал меньшевиков Н. С. Чхеидзе (председателя ЦИК) и И.Г. Церетели (министра Временного правительства), хорошо знал цену их словам и делам, поэтому в категорической форме потребовал принятия мер к тому, чтобы фальшивка не увидела свет. Сталин был очень настойчив, и Чхеидзе стал звонить в редакции газет, предлагая воздержаться от публикации. Однако газета "Живое слово" опубликовала "сенсационный" материал.

Пополудни 5 июля во дворец Кшесинской пожаловала делегация ЦИК во главе с меньшевиком Либером. Соглашатели потребовали от большевиков увести моряков в Кронштадт, убрать пулеметчиков из Петропавловской крепости, снять с постов бронемашины и караулы... Спустя три недели Сталин вспоминал:

— Люди, говорившие с нами как товарищи, вдруг призвали Для охраны Таврического дворца войска, заявили, что мы вызвали вооруженное восстание, и объявили нас изменниками революции. Наступил крутой поворот в событиях...

Началась подготовка к захвату Петропавловской крепости и дворца Кшесинской. Ранним утром сюда двинулись внушительные колонны войск, сопровождаемые броневиками и артиллерией. Около девяти утра помощник командующего округом Козьмин потребовал от солдат и матросов сдать оружие и очистить крепость и дворец, угрожая обстрелом и штурмом.

91

За мощными стенами крепости осажденные могли бы оказать серьезное сопротивление, но большевики не хотели кровопролития. Переговорив с матросами и солдатами и получив от них обещание не оказывать вооруженное сопротивление, Сталин отправился в ЦИК, чтобы уладить дело.

Добраться в Таврический дворец было нелегко, но удостоверение члена Бюро ЦИК все же помогло ему пробиться туда. И вот Сталин перед эсерами и меньшевиками ЦИКа.

—Чего вы хотите? — спрашивает он. — Вы хотите стрелять в нас? Но мы не восстаем против Советов!..

С утра 7 июля Ленин, а также Зиновьев, которому также угрожал арест, перешли к Аллилуевым в квартиру на 10-й Рождественской. Здесь Ленин и узнал о приказе арестовать его. На протяжении всего дня и вечера 7 июля Ленин советовался с членами ЦК: уйти ли в подполье или же явиться к властям и на суде разоблачить клеветников. Мнения на этот счет были разными, В. П. Ногин, к примеру, считал, что надо явиться. По свидетельству Г. К. Орджоникидзе, Сталин был категорически против этого:

—Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге! Приступили к маскировке. Все согласились, что Ленину надо

побриться. Есть свидетельство, что брадобреем в этом случае был Сталин. После того как Владимир Ильич надел рыжеватое пальто и серую кепку, он стал походить, по словам С. Я. Аллилуева, на финского крестьянина. Сбрил свою курчавую шевелюру и Зиновьев.

Около полуночи Ленин, Сталин, Зиновьев и Аллилуев покинули квартиру. Путь был не близок. Шли пешком, по двое, на небольшом расстоянии друг от друга. Неподалеку от Приморского вокзала у приметного раскидистого дерева на набережной Большой Невки их ожидал Емельянов с заранее приобретенными билетами на последний поезд. Двинулись к вокзалу: впереди Емельянов, за ним Ленин и Зиновьев, Сталин и Аллилуев замыкали шествие.

Поезд уже стоял на путях...

...Десять лет, с 1907 года, большевики были лишены возможности собрать свой съезд. И теперь час настал...

На VI съезде были заслушаны политический, организационный и финансовый отчеты ЦК. Делали их Сталин, Свердлов и Смилга.

В докладе 27 июля Сталин подробно рассказал о событиях последних месяцев, в особенности об июльских днях, убедительно показал, что партия большевиков, осуществляя революционную тактику, вела массы вперед, правильно их ориентировала.

—Что это за массовая партия, — завершал речь Сталин, —которая проходит мимо движения масс! Наша партия всегда шла с массами. Церетели и другие, обвиняющие нас в том, что

92

ты вмешались в движение, подписывают тем самым себе смертный приговор. Говорят о кровопролитии, но кровопролитие было бы более ужасным, если бы партия не вмешалась в выступление. Она сыграла роль регулятора...

Наша партия была единственной партией, оставшейся с массами в их борьбе с контрреволюцией, и мы сделали все, чтобы выйти с честью из создавшегося положения. (Аплодисменты.)

Выступил и Бухарин. Он не верил в возможность победы социализма в одной отдельно взятой стране, считал, что выход только во всемирной пролетарской революции. На долю же России, по Бухарину, оставалось объявить империалистам "революционную войну" и тем самым "разжигать пожар мировой социалистической революции". И только...

Сталин в докладе 30 июля на основании ленинских работ и, вероятно, прямых указаний Ленина во время встречи в Разливе дал характеристику положения в стране и определил пути развития революции. "Мирный период революции кончился, наступил период немирный, период схваток и взрывов...".

Остановился он и на вопросе о возможности совершения социалистической революции в России:

—Некоторые товарищи говорили, что так как у нас капитализм слабо развит, то утопично ставить вопрос о социалистической революции. Они были бы правы, если бы не было войны,если бы не было разрухи, не были расшатаны основы народного хозяйства...

Но наиболее четко, можно сказать, чеканно, выразил Сталин свое отношение к возможности построения социализма в России в выступлении 3 августа, когда обсуждалась резолюция "О политическом положении". Пункт за пунктом рассматривался текст резолюции, вносились, принимались или отвергались голосованием поправки. Наконец дошли до последнего, завершающего пункта. Сталин прочитал его: "Задачей этих революционных классов явится тогда напряжение всех сил для взятия государственной власти в свои руки и для направления ее в союзе с революционным пролетариатом передовых стран к миру и к социалистическому переустройству общества".

Е.А. Преображенский (в будущем - упорный, ярый троцкист) вносит поправку:

—Предлагаю иную редакцию конца резолюции: "Для направления ее к миру и, при наличии пролетарской революции на Западе, к социализму". Если мы примем редакцию комиссии, то получится разногласие с уже принятой резолюцией товарища Бухарина.

Сталин решительно не согласен с этим.

—Я против такого окончания резолюции, — говорит он. —Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, прилагающей путь к социализму.

Поправка Преображенского была отвергнута.

93

На съезде Сталина избрали в ЦК, на пленуме 4 августа — в редакцию газеты "Рабочий и солдат" — под таким названием теперь выходила "Правда". На следующий день Сталин был избран в узкий состав ЦК (в него входило одиннадцать человек). Обязанности его, и до съезда весьма многочисленные и сложные, теперь не давали ни минуты передышки.

Жил он по-прежнему беспокойно, неустроенно. Теперь, правда, появился теплый домашний угол: с конца июля Сталин поселился у Аллилуевых. Комната ждала давно, и однажды он перенес сюда свои вещи. Впрочем, слово "вещи" совсем неуместно: все имущество Сталина составляла небольшая плетеная корзинка (с ней он приехал из ссылки), там хранились рукописи, книги, кое-что из одежды. Костюм у Сталина был один и настолько ветхий, что Ольга Евгеньевна Аллилуева, взявшаяся однажды отремонтировать костюм, была вынуждена сказать хозяину:

Вам, Иосиф, нельзя больше ходить в таком костюме.

Да я знаю это, Ольга Евгеньевна, — ответил Сталин, — вот только времени нет пойти купить новый...

Ольга Евгеньевна подобрала в магазине подходящий по размеру костюм, и Сталин остался им очень доволен, но попросил сделать под пиджак теплые вставки: в Петрограде у него часто болело горло, да воротнички и галстуки он терпеть не мог. Ближе к осени он купил себе кожаную куртку и такую же фуражку.

В семье Аллилуевых Сталин чувствовал себя родным и близким, он находил общий язык и со старшими, и с молодыми.

В конце августа из деревни вернулась в Петроград Надя. Утром Сталина разбудил шум: кто-то переставлял мебель. Он выглянул в прихожую:

Кто это хозяйничает? — И, увидев Надю в фартуке и со щеткой, засмеялся: — Наконец-то настоящая хозяйка появилась.

А разве это плохо? — Надя приготовилась защищаться от насмешек.

Нет, что вы, что вы...

Сталин уходил с утра и возвращался очень поздно. Если старшие Аллилуевы уже спали, то он звал младших — Нюру, Надю, Федю к себе:

Я тарани принес, хлеба...

Тут же он рассказывал об увиденном за день. Очень комично, иногда с доброй усмешкой, иногда зло, изображал знакомых. Как бы поздно ни расходились спать, Сталин все же садился еще поработать. Усталость, видимо, сказывалась, и он обыкновенно, но ненадолго ложился на кровать с трубкой в руке, думал о чем-то, затем поднимался и, сделав несколько шагов по комнате, усаживался за стол. Однажды он задремал с

94

трубкой в руке и проснулся, когда тлело одеяло и дым прорвался в коридор.

— Не первый раз это со мной случается, — сетовал он.

Нередко Сталин не ночевал дома: не до того было.

Опубликованные протоколы ЦК за август — октябрь 1917 года дают, хотя и очень приблизительное — ввиду их краткости, представление о характере работы ЦК, об ее объеме, разнообразии и сложности. Фамилия Сталина — одна из самых упоминаемых. Сталин докладывает, сообщает, возражает, отстаивает свое мнение, его избирают, назначают, направляют, ему поручают, предлагают...

Издательские дела отнимали особенно много времени у Сталина. И "Пролетарий", и "Рабочий", и "Рабочий путь" (под таким названием выходила "Правда" в августе — октябре 1917 года) в немалой степени обязаны своим появлением и существованием Сталину. В ту пору сам он тоже очень много писал: в августе было опубликовано 19 крупных статей Сталина, включенных им впоследствии в собрание сочинений, в сентябре — 16... И это не считая мелких заметок.

Близилась осень 1917 года. События развивались с головокружительной быстротой. Оставаясь по-прежнему в Финляндии, Ленин 12 — 14 сентября пишет в ЦК известные письма "Большевики должны взять власть" и "Марксизм и восстание", где определены условия победы вооруженного восстания.

15 сентября они обсуждались в ЦК, и тут... Каменев предложил резолюцию, где в резкой форме отклонялись практические предложения Ленина. ЦК, как показывают протоколы, отверг эту резолюцию, решив обсудить тактические вопросы в ближайшее время.

Те же протоколы свидетельствуют, что Сталин придерживался позиции, коренным образом отличавшейся от каменевской: "Тов. Сталин предлагает разослать письма в наиболее важные организации и предложить обсудить их".

В литературе нет единой, твердой даты приезда Ленина в Петроград. Наиболее распространенная и, видимо, наиболее точная дата — 7 октября. Если это так, если вечером 7-го Ленин пришел на квартиру М. В. Фофановой на Сердобольской улице, то со Сталиным он встретился уже на следующий день, и, видимо, Сталин был первым членом ЦК, которого захотел увидеть и с кем желал поговорить Ленин.

Финский революционер Эйно Рахья сопровождал Ленина во время переезда из Финляндии. По приходе Ленина на Сердоболъскую улицу они договорились, что встречаться с кем-либо на этой квартире не следует. Ленин поручил Рахья завтра устроить ему встречу со Сталиным.

Сталина Рахья нашел в "Рабочем пути". Вечером 8 октября в доме финна большевика Никандра Кокко, находившемся на окраине города на Выборгском шоссе, состоялась встреча. Раз-

95

говор был долгим. Рахья выходил на улицу и возвратился уже после ухода Сталина. О чем говорили встретившиеся — точно неизвестно, но можно уверенно сказать: они обсуждали положение в стране и столице, возможность грядущего вооруженного восстания.

Об этом же самом насущном вопросе пошла речь на заседании ЦК вечером 10 октября. Оно состоялось на квартире меньшевика Н. Н. Суханова (Гиммера), очень удобной в конспиративном отношении. Жена его, Г. К. Флаксерман, была членом партии большевиков и работала в аппарате ЦК. Хозяин квартиры отсутствовал и о заседании не знал.

Впервые после июльских дней на заседании ЦК присутствовал Ленин. Он пришел в парике, и многие из присутствующих его не сразу узнали.

Ленин говорил о текущем моменте, где были обобщены основные положения, выдвинутые им в работах последнего месяца. При обсуждении доклада против Ленина выступили Каменев и Зиновьев. ЦК же в целом полностью согласился с теоретическими и практическими выводами Ленина и десятью голосами против двух принял ленинскую резолюцию. Ввиду важности момента было решено создать Политическое бюро из семи человек во главе с Лениным. В бюро вошел и Сталин.

16 октября было проведено расширенное заседание ЦК. В двухчасовой речи Ленин рассмотрел задачи партии по подготовке восстания. "Положение ясное: либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства"...

Один за другим выступали соратники Ленина (Дзержинский, Свердлов, Калинин, Лацис и другие), подтверждая конкретными фактами правильность его выводов, и только Зиновьев и Каменев отстаивали свою линию.

Выступил и Сталин: "День восстания должен быть целесообразен. Только так надо понимать резолюцию (речь шла о резолюции ЦК от 10 октября. — Авт.). Можно говорить, что нужно ждать нападения, но надо понимать, что такое нападение; повышение цен на хлеб, посылка казаков в Донецкий район и т.п. — все это уже нападение. До каких пор ждать, если не будет военного нападения? То, что предлагают Каменев и Зиновьев, это объективно приводит к возможности контрреволюции организоваться; мы без конца будем отступать и проиграем всю революцию. Почему бы нам не предоставить себе возможности выбора дня и условий, чтобы не давать возможности сорганизоваться контрреволюции..."

Заседание приняло ленинскую резолюцию. За нее голосовало 19 человек против двух при четырех воздержавшихся. Здесь же решено было создать Военно-революционный комитет — партийный орган по непосредственному руководству восстанием -

96

в составе Бубнова, Дзержинского, Свердлова, Сталина, Урицкого.

Размах работы, которую вел тогда ЦК, его аппарат, ведущие

работники столичной партийной организации, был поистине огромен. Обязанности Сталина также многогранны: он член ЦК, его Политбюро, он редактирует "Рабочий путь", он входит в состав ВРК, он по-прежнему состоит в Петросовете и ЦИК... При всем том анализ документов, воспоминаний, а также некоторой исторической литературы показывает, что имя Сталина появляется, мелькает в калейдоскопе событий гораздо реже, чем фамилии иных тогдашних деятелей большевистской партии, хотя они, как доказал дальнейший ход революции, имели гораздо меньше оснований претендовать на чье-либо внимание.

Некоторые из большевиков выступают на собраниях по пять, десять, даже пятнадцать раз в день. По свидетельству Джона Рида, Троцкий, Каменев, Володарский (Гольдштейн) говорили по шесть, восемь, по двенадцать часов в сутки. Другие — Подвойский, Антонов-Овсеенко — метались по всему городу на автомобилях, они призывали, требовали, исправляли, посылали, вооружали, снабжали... Но более всего нуждалась в ту пору партия в таких организаторах, как Сталин.

Выступлений его в предреволюционные дни нам известно очень немного: 20 октября — в Смольном на собрании уполномоченных профсоюзов Петрограда о подготовке вооруженного восстания; 24 октября — перед большевистской фракцией II Всероссийского съезда Советов. Сталин не стремился к многочисленным выступлениям на людных, шумных митингах и собраниях. Он понимал пустоту митинговой болтовни, а кроме того, начисто был лишен стремления покрасоваться, полюбоваться собой, столь свойственного, к примеру, Троцкому.

Но Сталин всегда присутствовал там, где решались важнейшие, коренные вопросы тактики и стратегии большевиков. Он — в центре, откуда расходились невидимые и неисчислимые нити, связывающие ЦК большевиков со своими организациями, а через них — с трудящимися, с рабочими, солдатами, крестьянами России, со всей страной.

Политическая обстановка в Петрограде 21 — 23 октября обострилась до крайности. Военно-революционный комитет начал устанавливать контроль над частями гарнизона. Временное правительство в свою очередь принимало контрмеры, лихорадочно собирая верные или кажущиеся верными войска. Затем оно замыслило перейти в наступление.

Во вторник, 24 октября, в половине шестого утра в типографию "Рабочего пути" на Кавалергардской улице, дом 40, пожаловал комиссар милиции в сопровождении отряда милиционеров и юнкеров. Они разбили стереотипы, конфисковали 8000 готовых номеров газеты, опечатали типографию. Но на этом

97

дело не кончилось. Редактора газеты — Сталина — известили в Смольном по телефону:

— Юнкера громят типографию!

— Много их?

— Небольшой отряд с офицером!

— Хорошо! Примем меры!

Между восемью и девятью утра в Смольном собрался ЦК большевиков — одиннадцать человек. Сразу же было решено, что в течение дня 24 октября никто из членов ЦК не имеет права покинуть здание без разрешения ЦК. Тут же вынесли постановление: "Немедленно же отправить в типографию охрану и озаботиться своевременным выходом очередного № газеты".

Сталин на заседании не присутствовал: именно он и "озаботился" своевременным выходом газеты. К одиннадцати часам милиционеры из типографии были изгнаны отрядом революционных солдат и рабочих. Печатники приступили к отливке стереотипов и выпуску номера. Сталин находился в типографии.

Редакционная статья в этом номере газеты под названием "Что нам нужно?" была написана им:

"Хотите ли вы, чтобы вместо нынешнего правительства помещиков и капиталистов стало у власти правительство рабочих и крестьян?

Хотите ли вы, чтобы новое правительство России объявило, согласно требованию крестьян, отмену помещичьих прав на землю и передало все помещичьи земли без выкупа Крестьянским комитетам?

Хотите ли вы, чтобы новое правительство России обнародовало тайные договоры царя, признало их необязательными и предложило всем воюющим народам справедливый мир?

Хотите ли вы, чтобы новое правительство России обуздало вконец локаутчиков и спекулянтов, намеренно обостряющих голод и безработицу, разруху и дороговизну?.."

Днем 24 октября Сталин выступал на заседании большевистской фракции II Всероссийского съезда Советов, информировал делегатов о положении в городе. Ввиду важности сведений, сообщенных им, и исключительности событий, приведем протокольную запись полностью, поскольку она отражает и положение в столице, и большую степень осведомленности члена ЦК Сталина:

"Сталин делает доклад о последних сведениях у ЦК. С фронта идут на нас. Один латышский полк шел за нас, задержан. Во Времен. Правит, колебание. Сегодня в 5 — 6 час. присылали для переговоров".

Восстание в Петрограде приближалось. К вечеру по слабо освещенным улицам и площадям шли отряды вооруженных людей, ехали грузовики, переполненные солдатами, матросами, красногвардейцами. Смольный, его пустые залы и гулкие кори-

98

доры, сад вокруг него заполнили никогда еще не виданные посетители: рабочие-красногвардейцы, сжимавшие винтовки, может, не слишком привычно, но крепко, солдаты в шинелях и папахах — армия революции.

Таким увидел Смольный и Ленин, когда между десятью и одиннадцатью вечера, в парике и с перевязанной щекой, пришел сюда в сопровождении Э. Рахья. Тот вспоминал, что их не хотели пропускать, пришлось прорываться. Когда вошли, Ленин остался у окна в коридоре, его спутник пошел искать членов ЦК. Пришел Сталин, кто-то еще.

В 2 часа 35 минут дня началось заседание Петроградского Совета. Бурей оваций встретили собравшиеся появление на трибуне Ленина.

- Товарищи! - говорил он. - Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась...

В Смольном же в 10. 45 вечера открылся II съезд Советов. Все ждали известий из Зимнего дворца, большинство - большевики — с нетерпением и волнением, меньшинство — эсеры и меньшевики - со злобой и истерикой. Наконец в третьем часу ночи 26 октября стало известно: Временное правительство арестовано.

Приняв это сообщение, в шестом часу утра делегаты съезда разошлись. Сталин остался.



Глава седьмая

Начало второго заседания съезда Советов было назначено на час дня 26 октября. Но минуло и два, и три часа дня - заседание не открывалось. Оно началось лишь в девять часов вечера. В течение нескольких часов были приняты решения, имевшие исключительное значение для судеб страны. Сначала, выслушав доклад Ленина о мире, съезд единогласно принял соответствующий декрет. Затем, после второго доклада Ленина, съезд проголосовал за Декрет о земле. В завершение было обсуждено образование нового правительства. Оно носило непривычное название — Совет Народных Комиссаров и состояло из пятнадцати человек. Первым в списке шел В. И. Ленин - Председатель СНК, последним - И.В. Джугашвили (Сталин). Пост его имел своеобразное название — председатель по делам национальностей.

28 октября Ленин в сопровождении Сталина и Троцкого отправился в штаб Петроградского военного округа и заслушал доклады Н. И. Подвойского, В. А, Антонова-Овсеенко и К. А. Мехоношина о положении, создавшемся после захвата казака-

99

ми Гатчины. Доклады эти не удовлетворили Ленина, и оперативный центр был перенесен в Смольный.

Сталин все время оставался в Смольном. Дела ему хватало. Выслушивал и тщательно инструктировал партийных организаторов районов — так тогда назывались секретари райкомов партии, — десятки комиссаров, рядовых солдат и красногвардейцев. Неизменным был вопрос:

— Сколько можете дать штыков? — И тут же Сталин карандашом записывал ответ.

2 ноября 1917 года Ленин подписал составленную Сталиным "Декларацию прав народов России", где были сформулированы основные принципы национальной политики Советского правительства: "1) Равенство и суверенность народов России. 2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. 3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений. 4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России".

"Конструировать" наркомат еще предстояло, и первым его сотрудником стал Станислав Станиславович Пестковский. Благодаря его воспоминаниям и знаем мы подробности тех дней, своеобразных и неповторимых. Поскольку воспоминания эти, опубликованные в 1922 году, дают максимально достоверную картину обстановки, в которой большевикам приходилось строить государственный аппарат, они многократно воспроизводились и позднее.

Итак, Пестковский, до этого уже поработавший в ВРК, в Наркоминделе и Наркомфине, отправился к Сталину.

" — Товарищ Сталин, — сказал я, — вы народный комиссар по делам национальностей? —Я.

А комиссариат у вас есть?

—Нет.

— Ну, так я вам "сделаю" комиссариат.

— Хорошо! Что вам для этого нужно?

— Пока только мандат на предмет "оказывания содействия".

— Ладно!

Здесь не любивший тратить лишних слов Сталин удалился в управление делами Совнаркома, а через несколько минут вернулся с мандатом. Получив мандат, я стал рыскать по Смольному, высматривая место для Наркомнаца.

Задача была нелегкая, везде было тесно.

Наконец я набрел на какую-то большую комнату, где при одном столике заседала: "комиссия" по вещевому снабжению Красной гвардии, а при другом — выдавались разрешения на право ношения оружия. Здесь я вдруг наткнулся на моего това-

100

риша по каторге, впоследствии погибшего на Западном фронте, т. Феликса Сенюту.

— Ты что тут делаешь? — спросил я.

— Работаю по вещевому снабжению Красной гвардии.

—Переходи к нам, в Народный комиссариат национальностей.

— Хорошо.

— Можно ли нам "устроиться" в этой комнате?

—Конечно, можно.

Тут мы с покойным Сенютой нашли какой-то свободный столик и поставили его у стены. Затем Сенюта взял большой лист бумаги и, начертав на нем: "Народный Комиссариат по Делам Национальностей", прикрепил к стене над столиком. Достали два стула.

—Готов комиссариат! — воскликнул я.

И сейчас же пустился обратно в кабинет Ильича, где, за неимением собственного кабинета, пребывал Сталин. — Товарищ Сталин, — сказал я, — идите посмотреть ваш комиссариат.

Невозмутимый Сталин даже не удивился такому быстрому "устройству" и зашагал за мной по коридору, пока мы не пришли в "комиссариат".

Здесь я отрекомендовал ему т. Сенюту, назвав его "заведующим канцелярией" Наркомнаца.

Сталин согласился, окинул взглядом "комиссариат" и издал какой-то неопределенный звук, выражающий не то одобрение, не то недовольство, и направился обратно в кабинет Ильича.

Я отправился в город, заказал бланки и печать. Уплатив за бланки и печать, я израсходовал все мои деньги и деньги т. Сенюты.

Решился идти к Сталину.

— Товарищ Сталин, — сказал я, — денег ни гроша у нас нет.Я знал, что "изъятие" из банка еще не произведено.

— Много ли нужно? — спросил Сталин.

— Для начала хватит тысячи рублей.

— Придите через час.

Когда я явился через час, Сталин велел мне "сделать заем" у Троцкого на три тысячи рублей.

—У него деньга есть, он нашел их в бывшем Министерстве иностранных дел.

Я пошел к Троцкому, дал ему формальную расписку на три тысячи рублей и получил их.

Насколько мне известно, Наркомнац до сих пор не возвратил Троцкому этого займа..."

Начинать приходилось с нуля. Если другие наркоматы могли в какой-то мере использовать хотя бы часть старых специалистов, кадры низших и средних служащих, посещение бывших министерств, их архивы, то Наркомнац ничем подобным не располагал.

101

Вплоть до начала 1918 года центральный аппарат Наркомнаца и состоял из трех человек. Именно они начали работу по созданию отдельных национальных политических комитетов.

Национальный вопрос, одним из признанных теоретиков которого был Сталин, получил весьма дурное для России наследство от Маркса и Энгельса. Они не только принижали все национальное и были космополитами в личной жизни и вкусах, но и последовательно оставались враждебны к исторической России.

Ленин был тоже невесть Бог каким патриотом, но всегда оставался по крайней мере твердым государственником. Это сближало его по взглядам со Сталиным. Но в "ленинском штабе" преобладало иное настроение. Вот краткий отрывочек изречений Наркомпроса Луначарского в сентябре 1918 года: "Преподавание истории в направлении создания народной гордости, национального чувства и т. д. должно быть отброшено; преподавание истории, жаждущей в примерах прошлого найти хорошие образцы для подражания, должно быть отброшено".

Других примеров приводить не стоит, но виднейшие тогда "вожди пролетариата" Троцкий и Бухарин выражались о русском прошлом и настоящем примерно так же.

В Наркомнаце Сталин попал в сложное положение. Сейчас кажется удивительным, но там даже не было русской секции, хотя все другие народы, даже крошечные, таковые имели. Сталин всегда ценил русский народ, который хорошо знал, ибо двадцать лет до революции прожил в его среде, не отдыхая годами у Женевского озера, как многие его соратники по Октябрю. Но он не мог до поры не отдавать дани старой марксистской догме. До поры. И вскоре такая пора приспеет.

Первым сложился комиссариат польский. 24 ноября Сталин составил записку, оформленную 28 ноября как постановление СНК: "Назначается комиссаром по польским делам (военные дела, беженцы) Юлиан Марианович Лещинский. Помощником комиссара назначается Казимир Генрихович Циховский".

16 декабря по распоряжению Ленина Наркомнацу "в экстренном порядке" было выделено полмиллиона рублей. Еще в конце ноября наркомат получил помещение Национального совета бывшего МВД (на углу Александринской площади и Театральной улицы). До этого в официальных объявлениях адрес указывался просто: Смольный институт, комната № 5, третий этаж".

Постепенно стали возникать и другие национальные комиссариаты: в конце ноября 1917 года — по литовским делам, в январе 1918 года — мусульманский, белорусский, еврейский и армянский.

В середине ноября в Финляндии проходил съезд социал-демократической партии. На него была направлена представительная делегация — Сталин и Коллонтай (член ЦК и нарком

102

общественного призрения). 24 ноября Сталин выступал на съезде. Охарактеризовав происходящие в России события и трудности, с Которыми столкнулось Советское правительство, он подчеркнул, что большевики готовы выполнить свои обещания:

— Нас пугали, наконец, развалом России, раздроблением ее

на многочисленные независимые государства, при этом намекали на провозглашение Советом Народных Комиссаров право наций на самоопределение как на "пагубную ошибку". Но я должен заявить самым категорическим образом, что мы не были бы демократами (я не говорю уже о социализме!), если бы не признали за народами России права свободного самоопределения. Я заявляю, что мы изменили бы социализму, если бы не приняли всех мер для восстановления братского доверия между рабочими Финляндии и России...1

На протяжении последующих недель вопрос о предоставлении независимости Финляндии стоял перед Советским правительством очень остро. Дело осложнялось тем, что социал-демократы Финляндии оказались не в состоянии взять власть в свои руки и ее захватила финская буржуазия. Тем не менее 18 декабря 1917 года СНК опубликовал декрет о признании независимости этой страны. Обосновывая это решение на заседании ВЦИК 22 декабря, Сталин говорил:

— Если мы повнимательнее всмотримся в картину получения Финляндией независимости, то мы увидим, что фактически Совет Народных Комиссаров дал свободу помимо своей воли не народу, не представителям пролетариата Финляндии, а финляндской буржуазии. <...> Видя в этом трагедию финского пролетариата, мы не можем не отметить, что финские социал-демократы только ввиду нерешительности и непонятной трусости не предприняли решительных шагов к тому, чтобы самим взять власть и вырвать из рук финской буржуазии свою независимость... 2

Еще более напряженными были отношения Советского правительства с Центральной Радой, претендовавшей на представительство народа Украины. Рада, опираясь на сформированные еще до революции так называемые "украинские полки", разоружала революционные советские войска, захватывала украинские города, громила Советы и создала националистическое правительство — Генеральный секретариат. Одновременно Рада отозвала с фронта "украинские части", тем самым разрушая фронт, хотя война еще не кончилась.

17 ноября в беседе по прямому проводу с членами областных комитетов РСДРП(б), Сталин говорил:

1 Сталин И.В. Соч. Т.4. С.З.

2 Там же. С. 23 - 24.

103

— Мы все думаем, что абсолютно необходим краевой съезд представителей рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Украины... Мы полагаем, что вы — киевляне, одесситы, харьковчане, екатеринославцы и прочие.— должны взяться за созыв такого съезда... Еще раз повторяю, наше общее мнение: немедленно созвать краевой съезд... Вопросы о Советской власти в центре и на местах не допускают никаких уступок.

12 декабря Сталин написал "Ответ товарищам украинцам в тылу и на фронте", где разоблачил антинародную политику Рады.

"Между украинским и русским народами, — писал он, — нет и не может быть конфликта. Украинский и русский народы, как и остальные народы России, состоят из рабочих и крестьян, из солдат и матросов... В борьбе за свои кровные интересы у них нет и не может быть конфликта..."

Однако Центральная Рада стремилась разжечь именно такой конфликт. Большевики Украины, верные принципам государственности, повели борьбу с Центральной Радой. 17 декабря 1917 года в Харькове, после I Всеукраинского съезда Советов, было создано Советское правительство Украины — Народный Секретариат.

В своем заключительном слове на III Всероссийском съезде Советов 15 января 1918 года Сталин подчеркивал:

—Демократический флаг тех или иных политических деятелей (как Винниченко), стоящих во главе Рады, вовсе еще не является гарантией действительно демократической политики.

Мы судим о Раде не по словам, а по делам...

Подробно рассказав съезду о националистической деятельности Рады, Сталин высмеял Мартова (Цедербаума), пытавшегося защищать националистов:

—О какой же борьбе Советов против демократии говорит здесь Мартов?

Ораторы справа, и особенно Мартов, вероятно, потому хвалят Раду и защищают ее, что видят в ее политике отражение своей собственной. В Раде, представляющей коалицию всех классов, столь милую сердцу гг. соглашателей, они видят прообраз Учредительного собрания. Вероятно, Рада, слыша речи представителей правого сектора, будет также усердно хвалить их. Недаром говорится: рыбак рыбака видит издалека 2 .

19 ноября в СНК Сталин делает два доклада: о торговле с Финляндией и об Украине и Раде.

На следующий день он вносит на рассмотрение СНК проект обращения "Ко всем трудящимся мусульманам России и Восто

1 Сталин И.В. Соч. Т .4. С.7

2 Там же С.34.

104

ка"; докладывает СНК о неблаговидных действиях комиссии по выборам в Учредительное собрание...

22 ноября Сталин в ВРК ставит вопрос о закрытии контрреволюционных газет...

27 ноября на заседании СНК он выступает по вопросу о проведении в жизнь политики социалистического государства в области финансов и экономики...

2 декабря в СНК Сталин делает доклады об Украине и об организации съезда Советов Белоруссии...

5 декабря он заключает соглашение с представителями Бело русского областного комитета о совместной работе...

14 декабря на заседании ВЦИК выступает с докладом о взаимоотношениях с Центральной Радой...

16 декабря в СНК делает сообщения о положении в Оренбурге, Уральском округе, Туркестане и на Кавказе...

18 декабря вновь докладывает СНК о военном положении в

Оренбургском округе...

На следующий день там же делает доклад о Центральной Раде...

21 декабря Ленин и Сталин принимают участие в заседании

Всероссийской коллегии по организации и формированию

Красной Армии...

24 декабря Сталин председательствовал на заседании Совнаркома и выступал с докладом о положении на Дону, о съезде трудового казачества и о подготовке наступления революционных отрядов на Оренбург.

27 декабря по предложению председательствующего — Сталина — СНК постановил национализировать Путиловские заводы...

С начала января 1918 года одним из наиболее животрепещущих для ЦК большевиков дел были мирные переговоры.

Советская республика не могла воевать: ни по состоянию армии, ни по положению в тылу. Казалось бы резонным, как это ни было тяжело, принять условия австро-германской стороны. Однако в партии нашлись люди (они получили наименование "левых коммунистов", то были Бухарин, Бубнов, Ломов, Осинский, Преображенский, Пятаков, Радек и другие), которые, прикрываясь сверхреволюционной фразой, требовали отвергнуть ультиматум и начать, "революционную войну". Не лучший выход предлагал и Троцкий, возглавлявший советскую делегацию на переговорах в Брест-Литовске: объявить войну прекращенной, армию демобилизовать, но мира не подписывать.

3 января 1918 года в разговоре с Лениным по прямому проводу Троцкий начал отстаивать свой план. Последовал ответ Ленина: "Я сейчас только получил Ваше особое письмо. Сталина нет, и ему не мог еще показать. Ваш план мне представляется дискутабельным. Нельзя ли только отложить несколько его окончательное проведение, приняв последнее решение после

105

специального заседания ЦИК здесь? Как только вернется Сталин, покажу письмо и ему".

Троцкий возражал против обсуждения вопроса в ЦИК. Ленин ответил: "Мне бы хотелось посоветоваться сначала со Сталиным, прежде чем ответить на Ваш вопрос. Сегодня выезжает к вам делегация Харьковского украинского ЦИК, которая уверила меня, что киевская Рада дышит на ладан. Ленин".

Поскольку Троцкий все же запрашивал немедленных директив, Ленин посылает ему одну за другой две записки: 1) "Сейчас приехал Сталин, обсудим с ним и сейчас дадим вам совместный ответ. Ленин". 2) "Передайте Троцкому. Просьба назначить перерыв и выехать в Питер. Ленин. Сталин".

Бухарин, Урицкий, Троцкий, Оппоков (Ломов), Дзержинский, Коссиор возражали Ленину. Сталин его поддержал: "Тов. Сталин считает, что, принимая лозунг революционной войны, мы играем на руку империализму. Позиция тов. Троцкого не есть позиция. Революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться. Если немцы начнут наступать, то это усилит у нас контрреволюцию..."

23 февраля пришел ответ: германское правительство пользовалось возможностью оккупировать как можно большую территорию. И вновь на заседании ЦК разгорелись споры.

Сталин был совершенно определенен: "Дело сводится к тому, что мы немедленно должны подписать эти условия". За предложение Ленина принять германские условия мира кроме него самого голосовали еще шесть членов ЦК — Стасова, Зиновьев, Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга. Против — четыре: Бубнов, Урицкий, Бухарин и Ломов. Воздержались тоже четверо: Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе. Ленинская линия восторжествовала. 3 марта договор был подписан.

Через неделю после этого Советское правительство переехало в Москву. Сделать это понуждала необходимость: Петроград находился теперь на весьма близком расстоянии от фронта.

Сталин ехал в одном вагоне с Лениным, Крупской, М. Ульяновой и Бонч-Бруевичем — управляющим делами СНК. В том же поезде ехали и сестры Аллилуевы — Анна и Надежда. Первая из них служила в аппарате ВЦИК, младшая — в Наркомнаце. С вечера Сталин пригласил их поутру зайти позавтракать в тот вагон, где ехал Ленин. Но девушки постеснялись, и Сталин зашел сам:

— Почему же вы прячетесь? Я вас ищу по всему поезду!

По приезде в Москву члены СНК разместились в номерах гостиницы "Националь". Сестры Аллилуевы поселились в "Метрополе". Несколько позднее, когда Кремль стал местом проживания Ленина, получил там квартиру и Сталин. Она состояла из трех небольших комнат со сводчатыми потолками.

106

Сестры Аллилуевы поселились в этой же квартире. Здесь Сталин и прожил несколько лет.

На новом месте надо было устроиться не только наркому, но и его наркомату. На первых порах Наркомнацу вообще не предоставили помещение, Сталин "поднажал" и получил два особняка: на Поварской, 52, и Большой Никитской, 56; особняк только что покинула ВЧК. По словам Пестковского, Сталин напутствовал его:

— Смотрите, чтобы их у нас не украли...

Пестковский для верности нанял охрану — около дюжины латышских стрелков, платил им по два рубля в день.

По прошествии некоторого времени Наркомнацу дали еще несколько помещений, и в результате его национальные комиссариаты оказались разбросанными по всей Москве: Центральное ведомство и белорусский комиссариат поместились на Поварской, латыши и эстонцы на Никитской, поляки на Арбате, 44, евреи на Пречистенке, 16, армяне на Лубянской площади... Сам нарком имел кабинет в Кремле (телефон 4—27—90) и был недоволен такой разобщенностью.

—Теперь уж за вами совсем не уследишь, — говаривал он Пестковскому, — надо было бы получить один большой дом и собрать туда всех.

Вскоре такой случай представился.

—Нам дали Большую сибирскую гостиницу, — сообщил нарком своему заместителю, — но ее самочинно захватил ВСНХ.Мы, однако, не отступим. Поэтому пусть Аллилуева напишет на машинке несколько бумажек следующего содержания: "Это помещение занято Наркомнацем".

Вооруженные такими записками и кнопками, нарком и его заместитель поехали в Златоустинский переулок. Стемнело. Центральный вход в гостиницу был закрыт, а на дверях белела бумажка: "Это помещение занято Высшим Советом Народного Хозяйства". Сняв ее и заменив своей, через черный ход проникли в гостиницу.

В длинных коридорах, освещая их спичками, развесили на дверях еще несколько записок... Но помещение все же досталось ВСНХ, и, по мнению Пестковского, "это был один из тех немногих случаев, когда Сталин потерпел поражение".

Коллегия Наркомнаца была теперь весьма многочисленной и все время увеличивалась, так как организовывались новые национальные комиссариаты.

Сталин прежде всего был человеком дела. Он стремился ограничить, придать какие-то рамки бесконечным, бесплодным дискуссиям, которыми были обуреваемы некоторые из его сотрудников. Но, видимо, поначалу это и ему не всегда удавалось. По свидетельству Пестковского, Сталин иногда "терял терпение. Но он никогда не обнаруживал этого на собраниях. В тех случаях, когда в результате наших бесконечных дискуссий на

107

совещаниях запас его терпения истощался, он вдруг исчезал. Делал он это чрезвычайно ловко. Сказав: "Я на минутку", он исчезал из комнаты и прятался в каком-нибудь из закоулков Смольного или Кремля. Найти его было почти невозможно. Сначала мы его ждали, потом расходились. Я оставался один в нашем общем кабинете, терпеливо дожидаясь его возвращения. Но не тут-то было. Обычно в такие минуты раздавался телефонный звонок: это Владимир Ильич требовал Сталина. Когда я отвечал, что Сталин исчез, он мне говорил неизменно: "Срочно найдите".

Задача была нелегкая. Я отправлялся в длинную прогулку по бесконечным коридорам Смольного или Кремля в поисках Сталина. Находил я его в самых неожиданных местах. Пару раз я его заставал на квартире у матроса т. Воронцова, на кухне, где Сталин, лежа на диване, курил трубку и обдумывал свои "тезисы"...

В начале апреля Сталин писал в "Правде": "Автономно-буржазные группы, возникшие в ноябре и декабре прошлого года в окраинах поволжских татар, башкир, киргиз, Туркестанского края, постепенно разоблачаются ходом революции. Для того, чтобы окончательно оторвать от них "их же собственные массы" и сплотить последние вокруг Советов, необходимо "взять" у них автономию, предварительно очистив ее от буржуазной скверны, и превратить ее из буржуазной в Советскую..."1

20 марта 1918 года на рассмотрение Сталина было представлено "Положение о Татаро-Башкирской Советской республике Российской Советской Федерации". Через два дня Сталин, Вахитов и его заместители подписали "Положение".

На 5 мая телеграммой за подписями Ленина и Сталина в Москву на совещание были вызваны представители губернских Советов и мусульманских комиссариатов Казани, Уфы, Оренбурга, Вятки, Екатеринбурга, Симбирска, Перми.

Совещание проходило 10 — 16 мая под руководством Сталина. В нем участвовало около 30 человек.

Открылось совещание программной речью Сталина. Описав попытки националистической буржуазии в различных областях России под видом стремления к "автономии" захватить власть и противопоставить трудящихся центральному Советскому правительству, нарком продолжал:

— Автономия есть форма. Весь вопрос в том, какое классовое содержание вкладывается в эту форму. Советская власть отнюдь не против автономии, — она за автономию, но за такую автономию, где бы вся власть находилась в руках рабочих и крестьян, где бы буржуа всех национальностей были устранены

1 Сталин И.В. Соч. Т.4. С. 75

108

не только от власти, но и от участия в выборах правительственных органов...

Очаги гражданской войны возникали повсюду, но наиболее опасным казалось положение на Украине. Недаром статья Сталина, опубликованная в "Известиях" 14 марта, называлась"Украинский узел":

"Социалистическая" Центральная Рада Петлюры — Винниченко в обмен на украинские хлеб и сало получила от империалистов Германии и Австрии поддержку в борьбе с украинским народом. С помощью немецких штыков националисты возвратились на Украину и теперь, используя превосходящую силу германских дивизий, стремились уничтожить власть Советов на украинской земле. Но и оккупанты, и их националистические слуги просчитались: на Украине началась борьба рабочих и крестьян против оккупантов". Сталин в статье назвал эту войну отечественной и подчеркнул: "Нужно ли еще доказывать, что отечественная война, начатая на Украине, имеет все шансы рассчитывать на всемерную поддержку со стороны всей Советской России"1 .

Силы Советской России, к сожалению, были очень ограниченными. Ленин постоянно и глубоко занимался украинскими делами, привлекая к этому других наркомов, и, не в последнюю очередь — Сталина. 14 марта Серго Орджоникидзе — чрезвычайному комиссару Украины — была послана телеграмма за подписью Ленина. Документ этот включен в Собрание сочинений В. И. Ленина, но написан он, за исключением подписи, даты и нескольких последних строк, рукой Сталина.

"Помощь Крыму, — говорилось в телеграмме, — который (Крым) немцы могут мимоходом слопать, является актом не только соседского долга, но и требование самообороны и самосохранения... <...> Что касается Донецкой Республики, передайте товарищам Васильченко, Жакову и другим, что, как бы они ни ухитрялись выделить из Украины свою область, она, судя по географии Винниченко, все равно будет включена в Украину и немцы будут ее завоевывать. Ввиду этого совершенно нелепо со стороны Донецкой Республики отказываться от единого с остальной Украиной фронта обороны..." 2

На следующий день, 15 марта, вопрос о военных событиях на Украине обсуждался в ЦК партии. Немецкие войска, в обозе которых следовали националисты, продолжали наступление. Захватив Киев еще 1 марта, они 14 марта овладели Одессой, 29 марта заняли Полтаву, 4 апреля — Екатеринослав...

1 апреля в Москву прибыла украинская советская делегация во главе со Скрыпником. К этому времени военные действия

1 С т а л и н И .В. Соч. Т.4. С.47.

2 Л е н и н В. И. Поли. соб. соч. Т.50. С.49 - 51.

109

вплотную придвинулись к границам Орловской, Курской, Воронежской и других губерний. 2 апреля СНК по предложению Сталина рассмотрел вопрос о необходимости незамедлительно начать переговоры с Центральной Радой: военные действия с ней давали повод германским войскам для продвижения в глубь России. СНК решил сообщить Раде о своем согласии начать переговоры 5 апреля в Смоленске.

4 апреля со Сталиным связался по прямому проводу В.П. Затонский — председатель ЦИК Украины — и сообщил, что в связи с угрозой захвата немцами Крыма, Кубани и донской области ряд руководящих работников этих районов обратился к украинским товарищам с предложением создать еще и "федерацию Южных Советских республик". Затонский просил поставить об этом в известность СНК РСФСР и посольство Украины. Однако Сталин (и не без основания) истолковал этот прожект как дающий немцам повод оккупировать русские территории, что впоследствии и свершилось. Затонский получил резкий ответ: "Мы все здесь считаем, что ЦИК Украины должен, морально обязан покинуть Таганрог и Ростов... Достаточно играли в правительство и республику, кажется, хватит, пора бросить игру..."

Резкость ответа Сталина, может быть, определялась и тем, что в ту пору Советскому правительству нередко приходилось сталкиваться с тягой к сепаратизму, проявляемому местными органами власти, и не только на Украине. К примеру, 13 апреля, получив из Иркутска записку, Ленин посылает составленную Сталиным срочную "вне всякой очереди" правительственную телеграмму: "В ответ на вашу записку об иностранном комиссариате при Центросибири и о самостоятельности Сибири считаю нужным сообщить, что, по мнению Совнаркома, нет никакой необходимости в иностранном комиссариате при Центросибири; так называемая самостоятельность Сибири только облегчит формально дело аннексии с Востока; перед вами примеры независимой Украины, Финляндии. Предлагаю ограничиться автономией Сибири как неразрывной части России..."

Австро-германские войска наступали; 8 апреля они захватили Харьков. Центральная Рада, следуя указаниям германского командования, стала оттягивать начало переговоров, а тем временем германские части, сопровождаемые гайдамаками, в нескольких местах вторглись на территорию РСФСР. 17 апреля СНК дал указания местным Советам и командирам советских частей разоружать гайдамаков, если они будут вторгаться на территорию РСФСР. 22 апреля СНК заслушал доклад Сталина о занятии националистами станции Чертково и приказал советским войскам дать им отпор.

Красногвардейские части повсеместно отбросили гайдамаков: националисты были сильны только поддержкой своих немецких хозяев. После этого Рада согласилась на переговоры. 27

110

апреля СНК назначил делегацию для переговоров — Сталина, X. Г. Раковского и Д. 3. Мануильского.

29 апреля по прибытии в Курск Сталин связался по прямому проводу с Лениным и сообщил, что делегация Рады еще не приехала. Такие разговоры происходили ежедневно. 2 мая Сталин сообщал о внезапном изменении обстановки в Киеве: германские войска разогнали "социалистическую" Раду и посадили вместо нее "гетмана" — крупного помещика генерала П. П. Скоропадского. В кратчайшие сроки делегации удалось прекратить военные действия на брянском, воронежском и курском направлениях.

Вернувшись в Москву, Сталин сказал в беседе с сотрудником "Известий":

— В силу закона классовой борьбы Центральная рада не могла долго оставаться у власти, так как в процессе революционного движения прочно обосноваться у власти могут только те элементы, которые поддерживаются тем или иным классом. Поэтому на Украине мыслимы были только два выхода: или диктатура рабочих и крестьян, чему не могла способствовать Центральная Рада по своей мелкобуржуазной природе, или диктатура буржуазно-помещичьих кругов...

Еще одним районом России, требовавшим пристального внимания Наркомнаца, был многонациональный Кавказ. Буржуазно-националистические круги Закавказья — армянские дашнаки, азербайджанские мусаватисты, грузинские меньшевики—до Октябрьской революции активно поддерживали Временное правительство и даже торжественно заявляли, что не мыслят себе отделения от России. Но сразу же после 25 октября 1917 года, вдохновляемые ненавистью к большевикам, националистические партии Закавказья взяли курс на отделение и создание своих правительств.

Сталин издавна знал главных инициаторов и действующих лиц этого фарса, грозившего принести народам Закавказья неисчислимые бедствия: Чхеидзе, Гегечкори и особенно старого "приятеля" Ноя Жордания, возглавившего "независимую" Грузию.

Сталин поддерживает связь с большевиками Закавказья, со Степаном Шаумяном во главе. В статье "Положение на Кавказе", напечатанной в "Правде" 23 мая 1918 года, Сталин недвусмысленно заявляет: "Советская власть будет всеми силами отстаивать неотъемлемые права трудовых масс Закавказья против захватнических покушений".

Весной 1918 года Сталин был занят работой в законодательной области: он составлял первую советскую конституцию.

Решение создать комиссию по разработке проекта конституции было принято ВЦИК 1 апреля.

Спор разгорелся на первом же заседании, 5 апреля. Сталин внес предложение начать работу комиссии с развернутого обсу-

111

ждения принципов Советской федерации. К следующим заседаниям Сталину и М. А. Рейснеру — заведующему отделением государственного права при народном комиссариате юстиции — было поручено подготовить специальные доклады.

На заседании 10 апреля Рейснер (он в ту пору числился в "левых коммунистах") сделал доклад, основные принципы которого не имели ничего общего со сталинским пониманием советской государственности. Рейснер был выскочкой в партии, человек темноватый. "Прославился" как отец Ларисы Рейснер, авантюристки и распутницы, "супруги" Раскольникова, Радека и кого-то еще, яростной троцкистки. До революции известный разоблачитель Бурцев писал о членстве Рейснера в масонах и связях с охранкой. Тот так и не смог оправдаться, а вскоре сама жизнь столкнула новоиспеченного "большевика" на обочину.

Сталин выступал на заседаниях комиссии 24 раза, резко отмежевавшись от Рейснера. 12 апреля он сделал доклад "О типе федерации Российской Советской республики", в котором подверг резкой критике проект Рейснера. В противовес концепции Рейснера о немедленном "отмирании" социалистического государства ясно и четко было сказано: "Вырабатываемый в настоящее время Комиссией план конституции должен быть временный, рассчитанный на период переходный от буржуазного строя к социалистическому..."

Затем Сталин ясно и четко определил тип Советской федерации и отверг как совершенно ошибочное положение Рейснера о территориальных федерациях. Он подчеркнул, что недопустимо считать субъектами федерации Советы, коммуны или профсоюзные, кооперативные, железнодорожные и почтовые организации. Сталин назвал такого рода попытки "вакханалией федераций".

В споре с Рейснером Сталин прибегнул к авторитету Ленина:

— Тут ссылаются на Ленина, — сказал он. — Я позволю себе заметить, что Ленин, насколько мне известно, а мне известно хорошо, сказал, что этот проект ни к чему...

После ожесточенных споров проект Сталина был принят большинством в пять голосов против трех.

За полгода — огромный срок для революционного времени —Сталин не только проявил себя как знаток межнациональных отношений (этого, кстати, не отрицали и не отрицают даже его недоброжелатели). Главное, пожалуй, в ином: Сталин приобрел первый опыт как государственный деятель. И оказалось, что у него обнаружился тут несомненный талант. Опыт пригодился ему на всю долгую последующую жизнь. Он был истинный государственник, как и Ленин. Но если Ленин, создатель первого в мире государства Советов, отдавал все же дань классической марксистской букве ("право наций на самоопределение вплоть до полного отделения!"), то Сталин смотрел дальше и глубже. Впоследствии это вылилось в серьезные разногласия.

112

Близилось время созыва V съезда Советов, где предполагалось утвердить конституцию. 26 и 28 июня ЦК обсуждал вопросы разработки проекта. Была образована новая комиссия под руководством В.И. Ленина. Глава партии и государства дополнил конституцию новыми статьями, отредактировал ее. 10 июля 1918 года V Всероссийский съезд Советов единогласно утвердил текст Конституции.

Сталина к тому времени в Москве давно уже не было...



Глава восьмая

31 мая 1918 года в "Правде", рядом с воззванием Совета Народных Комиссаров к казачеству, рядом с сообщением о борьбе с голодом, рядом с призывом организовать продовольственные рабочие отряды, был опубликован и следующий документ:

"Член Совета Народных Комиссаров, народный комиссар Иосиф Виссарионович Сталин назначается Советом Народных Комиссаров общим руководителем продовольственного дела на юге России, облеченным чрезвычайными правами. Местные и областные совнаркомы, совдепы, ревкомы, штабы и начальники отрядов, железнодорожные организации и начальники станций, организации торгового флота речного и морского, почтово-телеграфные и продовольственные организации, все комиссары и эмиссары обязываются исполнять распоряжения тов.Сталина.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин)".

Послать Сталина на юг было решено за несколько дней до этого. На заседании СНК 28 мая Ленин написал записку наркому труда А. Г. Шляпникову о необходимости его поездки на Кубань, "чтобы помочь выкачать оттуда хлеб". Тут же Ленин сообщил об этом намерении наркому продовольствия А. Д. Цюрупе и получил от него записку: "Сталин согласен ехать на Северный Кавказ. Посылайте его. Он знает местные условия".

Ленин ответил: "Я согласен вполне".

Полномочия, данные Сталину, были велики, и это вполне соответствовало важности и трудности предстоящего дела. Пожалуй, весной 1918 года в Советской России самой страшной угрозой стал "царь-голод". И не в переносном, а в самом прямом смысле. Как случилось, что страна, еще три года назад заваливавшая Европу хлебом, сливочным маслом и яйцами, вдруг оказалась на грани голода, причем именно "вдруг", то есть в одночасье?

Ну, естественно, были "объективные причины": война, революция, неизбежные в подобных случаях перебои в промышленности и на транспорте. Но не это главное. А суть в том, что

113

Ленин, подталкиваемый Троцким, Бухариным и их единомышленниками, сразу порешил устроить на Руси "коммунизм". То есть, действуя строго "по Марксу", отменить деньги, рыночные отношения, уничтожить частную собственность и наладить "товарообмен" — по сути, снабжение людей по пайкам. За этими отвлеченными теориями скрывался и непосредственный политический смысл, о чем Ленин неоднократно высказывался с присущей ему прямотой и решительностью: поставить все население России в зависимость от новой власти, а "собственников", независимых, значит, граждан, лишить их собственности.

Крестьяне, составлявшие большинство населения страны, даром свой хлеб отдавать не собирались. Значит, надо отнять у них этот хлеб. Как? Ясно, вооруженной рукой.

И началось. Из крупных городов в сельские местности растеклись так называемые "продовольственные отряды". Составленные по неизбежности из всякого сброда, возглавляемые молодыми и жестокими фанатиками, они начали из деревень "выкачивать хлеб" (эти ленинские слова приведены чуть выше). "Выкачать" — яснее не скажешь.

А Сталин? Он не был зачинщиком таких мер. Не призывал, как Троцкий, Пятаков и Бухарин, к их сохранению и тем паче к ужесточению. Можно с уверенностью предположить: Сталин тогда всецело доверял Ленину как вождю революции, с его мнениями считался чрезвычайно, потому и волю его исполнял. Сам обладавший волей не меньшей, он проводил ленинские предписания неуклонно и предельно твердо.

29 мая он вызывает для переговоров Царицын: "У аппарата Сталин. Я назначен общим руководителем всего продовольственного дела всего Юга России, облечен неограниченными правами... Через два дня выезжаю в Царицын. Я хотел бы знать, где Серго, насколько обеспечена линия Царицын — Тихорецкая, какова сила внутренних контрреволюционных банд..."Далее в тексте имеется примечательная фраза: "Сообщаю, что у меня будут строго дисциплинированные отряды. Жду ответа..."

30 мая А. С. Якубов — председатель Чрезвычайного продовольственного бюро Юга России1 ответил Сталину, что Орджоникидзе уехал в Тихорецкую и между Царицыном и этой станцией нет крупных контрреволюционных сил. Якубов просил привезти денег — 20 миллионов, и обязательно мелкими купюрами.

К поездке Сталин подготовился тщательно: был снаряжен целый поезд, в котором везли аппараты связи, аэропланы, два броневика, деньги и — 450 латышских стрелков и отборных,проверенных рабочих-красногвардейцев.

1 Такие названия типичны для жизни Советской России той поры, сокращено это учреждение именовалось еще "элегантнее" - Чокпрод

114

Утром следующего дня, в 8 часов 13 минут, в Москву, Кремль, Ленину вне очереди полетела телеграмма из Царицына. Приведем ее полностью, поскольку в ней одновременно кратко и ясно характеризуются и состояние дел, и обстановка в Царицыне, и, что главное, проявились решительность и твердость, с которой Сталин начинает исполнять порученное ему задание: "6-го прибыл в Царицын. Несмотря на неразбериху во всех сферах хозяйственной жизни, все же возможно навести порядок. В Царицыне, Астрахани, в Саратове монополия и твердые цены отменены Советами, идет вакханалия и спекуляция. Добился введения карточной системы и твердых цен в Царицыне. Того же надо добиться в Астрахани и Саратове, иначе через эти клапаны спекуляции утечет весь хлеб. Пусть ЦИК и Совнарком в свою очередь требуют от этих Советов отказа от спекуляции. Железнодорожный транспорт совершенно разрушен стараниями множества коллегий и ревкомов. Я принужден поставить специальных комиссаров, которые уже вводят порядок, несмотря на протесты коллегий. Комиссары открывают кучу паровозов в местах, о существовании которых коллегии не подозревают. Исследование показало, что в день можно пустить по линии Царицын — Поворино — Балашов — Козлов — Рязань — Москва восемь и более маршрутных поездов. Сейчас занят накоплением поездов в Царицыне. Через неделю объявим "Хлебную неделю" и пустим сразу около миллиона пудов со специальными сопровождающими из железнодорожников, о чем предварительно сообщу. В водном транспорте заминка из-за невыпуска пароходов Нижним Новгородом, в связи, должно быть, с чехословаками. Дайте распоряжение о немедленном выпуске пароходов к Царицыну".

На следующий день В. И. Ленин телеграфировал в Нижний Новгород: "Предлагается вам исполнять немедленно, беспрекословно все приказы и распоряжения чрезвычайного уполномоченного от Совнаркома наркома Сталина..." В тот же день в Царицын Ленин сообщал: "Получил две Ваши телеграммы. Послал телеграмму Главводу, которую Вы хотели".

Вечером 9 июня Сталин в пространной записке вновь сообщал Ленину о состоянии дел. Из текста видно, что скорейшей отправке продовольствия во многом мешали чисто организационные препятствия, возникавшие из-за недостаточно четкой работы местных и центральных советских учреждений — явление, характерное для 1918 года, когда советский аппарат еще только складывался, когда нередки были проявления местничества, достигавшие по временам степени анархии.

Каково же было положение в Царицыне и на юге России вообще?

Царицын, достаточно крупный город (в 1917 году в нем насчитывалось до 200 тысяч жителей), находился на скрещении трех важнейших железнодорожных магистралей и речного пути

115

по Волге. И до революции это был крупнейший транзитный и промышленный центр. Отсюда на север, в голодающие губернии, следовали составы с хлебом, скотом, рыбой, с нефтью из Баку. Но обстановка в городе отнюдь не соответствовала характеру борьбы, которую предстояло в ближайшие недели повести и рабочим города, и его советским и партийным руководителям.

Советская власть в Царицыне, как это ни покажется странным, к лету 1918 года уживалась с дореволюционными учреждениями: существовала городская дума, и окончательно она была ликвидирована лишь 6 июня, в день приезда Сталина. Продовольственным делом занимались именно думцы. Серьезных затруднений с продовольствием город не ощущал, в витринах царицынских магазинов лежал белый хлеб, который, однако, рабочие покупать не могли из-за непомерно высоких, спекулянтских цен. Шла свободная торговля хлебом.

В соседней к Царицыну Области Войска Донского с конца марта бушевал контрреволюционный мятеж. Силы белоказаков, вначале раздробленные, к маю начали объединяться. Собравшийся 17 мая в Новочеркасске Круг спасения Дона избрал генерала Краснова донским атаманом. Войска Краснова все чаще переходили в наступление и все ближе подходили к городу. На Кубани пришла в себя после апрельского поражения Добровольческая армия Деникина. Военных же сил в Царицыне было крайне мало, части были недостаточно вооружены и обмундированы, а главное — недисциплинированны.

Таким — вкратце — было положение в Царицыне, когда 6 июня на маленьком, обшарпанном и грязном вокзале Царицына остановился поезд Сталина.

Его прибытие отмечено рядом решительных и, несомненно, назревших мер. Уже 6 июня в городе было введено военное положение: воспрещались всякие уличные скопления и митинги, ношение оружия без разрешения, введен комендантский час, объявлена мобилизация населения на строительство укреплений.

8 июня Сталин выступил с докладом о положении дел на заседании Исполкома Царицынского совета. По настоянию Сталина решили ввести твердые цены на хлеб. На заводах города большевики разъяснили трудящимся, что без карточной системы и твердых цен нельзя преодолеть спекуляцию, нельзя помочь голодающим рабочим Питера и Москвы. Вскоре белый хлеб исчезает с витрин магазинов, на базаре прекращается вольная торговля хлебом, рабочим выдается полфунта хлеба в день. Закрываются кафе и рестораны, город приобретает вид осажденной крепости.

Рука Сталина видна во всех этих чрезвычайных мерах. Не забывал он и прямой цели своей поездки: обеспечение продовольствием столиц. Вечером 13 июня Ленин получил телеграм-

116

му из Царицына: "Дело с железнодорожным транспортом улучшается. Несмотря на отсутствие минерального топлива и трудность перевода паровозов на нефтяное отопление ввиду недостатка баков и форсунок, несмотря на захват многих десятков паровозов эшелонами, Царицынский узел, благодаря экстренным мерам, теперь уже в состоянии отпустить 150 вагонов по 30 в поезде, всего 5 поездов ежедневно. Не так хорошо обстоит дело с водным транспортом, ввиду задержки пароходов в связи с выступлением чехословаков".

Почти ежедневно Сталин сообщал в Москву, Ленину или в Наркомпрод, как идет дело с отгрузкой продовольствия. И составы с продовольствием двинулись на север. Когда железнодорожная линия к северу от Царицына на время была перерезана казаками, хлеб и скот стали грузить на баржи, отправляя Волгой до Саратова; там их вновь перегружали в составы. Всего в июне 1918 года из Царицына было отправлено 2379 вагонов — почти два с половиной миллиона пудов продовольственных грузов. Кроме того, заготовленное в Царицыне продовольствие отправлялось в Астрахань, Баку, Туркестан. Сухие цифры станут понятнее, если вспомнить, что за май 1918 года по всей стране было погружено хлеба лишь 1662 вагона.

За первую неделю пребывания в Царицыне Сталин сумел наладить отправку продовольствия и стал собираться в поездку на Северный Кавказ и в Новороссийск, но военные события не позволили ему уехать. 15 июня Сталин телеграфировал Ленину: "Положении Царицына произошел ночью тринадцатого крупный перелом — казаки взяли Кривую Музгу верстах в 40 от Царицына. В связи с этим я не считаю целесообразным выехать в Новороссийск".

Так в телеграммах Сталина впервые появляются военные сюжеты — обстановка понуждала заняться и чисто военными делами. Кривую Музгу красные вскоре отбили, но положение Царицына с каждым днем становилось все опаснее. Казакам Краснова удалось прервать линию Царицын — Поворино, а 25 июня они совместно с деникинцами захватили станцию Торговая, тем самым перерезав линию Царицын — Тихорецкая и прервав связь с Северным Кавказом. Чтобы исправить положение, требовались значительные военные силы, но их-то и не было в Царицыне.

То был "отрядный период" в истории Красной Армии. Регулярных частей, тем более — соединений в распоряжении Советской власти почти не имелось. "Дивизии" и "армии", в большом количестве фигурирующие в документах того времени, по численности ни в коей степени не соответствовали своим наименованиям и еще меньше — по организации. Как правило, они состояли из групп отрядов, объединяемых в лучшем случае авторитетом решительных и инициативных командиров. Неимоверная пестрота в численности, составе, вооружении, снабже-

117

нии отрядов, дополняемая строптивостью и своеволием выборных командиров, делала чрезвычайно трудным управление.

В середине июня 1918 года советских войск под Царицыном было мало. Не существовало ни общего плана, ни единого командования. Каждый полк, каждый отряд вели бои самостоятельно, и, следовательно — разрозненно. В столкновениях с достаточно серьезным противником — белоказачьими войсками — красные части терпели поражения и несли потери. Отряды часто отказывались идти в бой. Так, некий Бабин — временно исполняющий должность "начдива" — прислал телеграмму в штаб Северо-Кавказского округа: "Если немедленно не вышлете сто тысяч, ухожу с позиций".

Не следует думать, что обстановка под Царицыном в этом отношении была чем-то исключительным. Точно так же обстояло дело и на Украине, во время боев с немцами весной 1918 года, и летом на Урале и в Заволжье, где подняли мятеж чехи.

Осталось мало мемуарных свидетельств о Сталине той поры. Приведем одно из немногих воспоминаний Ф. Раскольникова (Ильина). Деятель он был темноватый (об этом в своем месте), но журналист неплохой. Летом 1918-го он был послан из Москвы в Новороссийск с деликатным поручением — добиться потопления кораблей Черноморского флота, дабы они не достались германцам. Путь его неизбежно лежал через Царицын, где он и поспешил к члену ЦК товарищу Сталину:

"На бесконечных параллельных путях недалеко от вокзала я разыскал вагон товарища Сталина. Он сразу принял меня. Над его столом висела карта. В черном кителе и брюках, заправленных в голенища высоких кожаных сапог, с длинными, зачесанными назад, стоячими черными волосами и с густыми книзу опущенными усами на энергичном лице, Иосиф Виссарионович шагнул мне навстречу и, вынув левой рукой изо рта дымящуюся трубку, правую руку протянул мне.

Сталин был в Царицыне всем: уполномоченным ЦК, членом Реввоенсовета, руководителем партийной и советской работы. Все вопросы он, как всегда, решал коллегиально, в тесном контакте с местными учреждениями, что импонировало им и еще больше усиливало его непререкаемый авторитет.

По предложению Сталина мы сели за стол, и я рассказал ему о порученной мне задаче. Я был поражен, когда оказалось, что Сталин знал все: и перипетии новороссийской борьбы между сторонниками и противниками потопления флота, и сопротивление руководителей Черноморско-Кубанской Республики, и категорические приказы московского центра.

— На днях тут проехал Шляпников, — пренебрежительным тоном произнес Иосиф Виссарионович, — он тоже против потопления Черноморского флота. Не понимает. — Сталин пожал плечами, перевернул трубку и, постучав по ней указательным пальцем, не спеша высыпал в пепельницу перегоревшую табач-

118

ную труху, затем подвинул к себе кисет с табаком, неторопливо развязал его и небольшими щепотками доверху набил трубку.

—Шляпников сейчас в Торговой. Вы его догоните, — после паузы добавил Сталин, зажег спичку, сосредоточенно раскурил трубку и глубоко затянулся. На его лбу мгновенно разошлись собравшиеся было морщины. Иосиф Виссарионович указал мне на ошибку Вахрамеева, который, приехав в Новороссийск с определенной директивой Совнаркома, долгое время скрывал ее от руководящих партийных товарищей Кубано-Черноморской Республики.

—Эта ультраконспирация никуда не годится, — сказал он, взглянув на меня мгновенно подобревшими глазами и, морща нос, рассмеялся приятным гортанным смехом. И он посоветовал мне проездом через Екатеринодар непременно повидать местных руководящих товарищей, ознакомить их с целью моей поездки и обеспечить себе их содействие..."

Неизвестно, как обернулись бы события под Царицыном, если бы его защитники в конце июня — начале июля не получили солидного и надежного подкрепления. С запада, сквозь объятую мятежом Область Войска Донского, с превеликим трудом, с жестокими боями прорвалась к Царицыну 5-я армия Ворошилова, вынужденная уйти из Донбасса под напором немецких войск.

Минуло уже 12 лет, как Сталин и Ворошилов познакомились на Стокгольмском съезде. Встречи революционеров были редкими, но симпатии сохранялись. Поближе сошлись они с декабря 1917 года, когда Ворошилов занимал пост председателя комитета по охране Петрограда. Затем Ворошилов возвратился в Донбасс и вот теперь, спустя несколько месяцев, прорвался к Царицыну во главе значительной силы — группы войск. За эти месяцы он обнаружил кроме блестящих организаторских способностей, кипучей, неиссякаемой энергии, безграничной смелости еще и несомненные качества командира революционных войск. Опираясь на Ворошилова и его товарищей, закалившихся в боях, Сталин мог теперь создать в Царицыне действенную военную силу.

23 июня военный руководитель Северокавказского военного округа А. Е. Снесарев, в прошлом — генерал-лейтенант дореволюционной армии, подписывает приказ: "Все оставшиеся части бывших 3-й и 5-й армий, части бывшей армии царицынского фронта и части, сформированные из населения Морозовского и Донецкого округов, объединить в одну группу, командующим которой назначается бывший командующий 5-й армией т. Климент Ефремович Ворошилов..." Этот приказ имеет знаменательную надпись: "Подтверждаю назначение товарища Ворошилова... Член Совета Народных Комиссаров, Народный Комиссар Сталин".

119

По мере того как Сталин выясняет, что выполнение его главной задачи — снабжение продовольствием столиц — не может быть претворено без коренного изменения военной обстановки не только под Царицыном, но и вообще на всем Северном Кавказе, он все глубже начинает вникать в военные дела. И здесь нарком национальностей сталкивается с такой неразберихой, путаницей, беспорядком, что иного человека это могло бы и отпугнуть. Но не в правилах Сталина уходить от начатого дела, и поступает он решительно, без колебаний. Эти его действия тотчас приходят в противоречие с приказами и распоряжениями военного ведомства, возглавляемого Троцким.

Первые столкновения можно заметить уже в начале июля. 7 июля, в час ночи, Ленин телеграфировал в Царицын о мятеже левых эсеров в Москве и требовал: "Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов, ставших орудием в руках контрреволюционеров..." Указав на необходимость для Сталина поддерживать постоянную связь с Баку, с Шаумяном, Ленин повторил: "Итак, будьте беспощадны против левых эсеров..." В три часа ночи Сталин ответил: "Сегодня же отправлю в Баку нарочного с письмом. Все будет сделано. Что касается истеричных — будьте уверены, у нас рука не дрогнет. С врагами будем действовать по-вражески".

К тому времени Сталин уже вплотную занялся военными делами. В тот же день он пишет Ленину: "Спешу на фронт. Пишу только по делу. Линия южнее Царицына еще не восстановлена. Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб все же дадим".

Как очевидно, весьма обширных полномочий Сталина было недостаточно, чтобы навести порядок в военных делах. Через три дня Сталин вновь пишет Ленину: "Несколько слов. 1) Если Троцкий будет, не задумываясь, раздавать направо и налево мандаты Трифонову (Донская область), Автономову (Кубанская область), Коппе (Ставрополь), членам французской миссии (заслужившим ареста) и т. д., то можно с уверенностью сказать, что через месяц у нас все развалится на Северном Кавказе и этот край окончательно потеряем. С Троцким происходит то же самое, что с Автономовым одно время. Вдолбите ему в голову, что без ведома местных людей назначений делать не следует, что иначе получается скандал для Советской власти..."

На следующий день в телеграмме Ленину из Царицына были охарактеризованы присланные Троцким военные специалисты, с которыми Сталину пришлось столкнуться: "...Штаб Северокавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши "специалисты" психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они, как "штабные" работники, умеющие лишь "чертить чертежи" и да-

120

вать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям... и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости".

Сталин, Ворошилов вместе с другими командирами посещают различные участки фронта. Им приходится разрешать конфликты самого разнообразного свойства. В Кривой Музге, к примеру, Сталин и Ворошилов потратили немало времени и сил, уговаривая бойцов бывшей 5-й армии покинуть эшелоны, в которых они прибыли в Царицын. Дело в том, что у большинства бойцов в этих эшелонах находились семьи и они не хотели расставаться с родными и близкими. Не менее любопытна ситуация, при которой Сталин познакомился с Буденным.

Поводом для собрания на станции Ремонтная (к югу от Царицына) послужило требование части бойцов, подогреваемых демагогами — их именовали тогда "бузотерами", — создать для контроля над командирами солдатские комитеты, наподобие тех, что существовали в армии в 1917 году. На собрании, как стало известно, собирались присутствовать нарком Сталин и военрук Снесарев, что вызывало особый интерес.

Заседали долго, выступавшие высказывались и "за", и "против" создания комитетов. Буденный выступил резко против и даже потребовал арестовать инициаторов такого предложения и отправить их в Царицын. Буденный вспоминал: "Со стула, поставленного в уголке помещения, поднялся смуглый, худощавый, среднего роста человек. Одет он был в кожаную куртку, на голове — кожаная фуражка, утопающая в черных волосах. Черные усы, прямой нос, черные, чуть-чуть прищуренные глаза.

Сталин начал свою речь с того, что назвал мое выступление в основном правильным. Говорил он спокойно, неторопливо, с заметным кавказским акцентом, но очень четко и доходчиво... Подчеркнув роль, которую сыграли солдатские комитеты в старой армии, Сталин затем полностью поддержал меня в том, что в Красной Армии создавать солдатские комитеты не нужно — это может посеять недоверие к командирам и расшатать дисциплину в частях... Предложение арестовать инициаторов этого совещания Сталин отверг. Он сказал, что если поднимается какой-нибудь вопрос, то его надо обсуждать, хорошее принять, плохое отклонить.

Кончая, Сталин попросил участников совещания высказаться о целесообразности введения института политкомов. Все высказались за политкомов и предложили тут же принять решение в этом духе, но Сталин сказал, что на совещании конкретного решения принимать не следует, и заверил нас, что Реввоенсовет учтет высказанные нами пожелания. На этом совещание окончилось". Выйдя из помещения, Сталин начал расспрашивать Буденного, который ему, несомненно, понравился: каково социальное происхождение Буденного, образование, где и когда

121

воевал, что делал в 1917 — 1918 годах. Буденный отвечал "как на духу" и, завершая разговор, Сталин заметил:

—Думаю, что мы с вами хорошо познакомились. Снесарев, присутствовавший при разговоре, также решил проверить Буденного:

В каких случаях вы атакуете в конном строю пехоту противника?

В трех, — ответствовал Буденный, — если боевые порядки пехоты нарушены, если мы преследуем противника и если нападаем внезапно.

—Верно, — обращаясь к Сталину, отметил Снесарев, —службу знает!

Отношения Сталина и Снесарева к тому времени были весьма натянутыми. Сталин считал, и, видимо, не без основания, что Снесарев не соответствует должности — и это в лучшем случае, в худшем же — что Снесарев саботирует. Больше всего возмущало Сталина, что не удавалось восстановить движение по линии Котельниково — Тихорецкая и вновь связать Царицын с хлебным краем. Решив лично проверить обстановку, Сталин взял с собой Ворошилова, К. Я. Зедина, технический отряд и в бронепоезде отправился на юг. Полдня перестрелки с казаками — и, исправив путь в четырех местах на расстоянии 15 верст, они добрались до станции Зимовники (в 270 километрах от Царицына). Это пробудило надежды, что линию можно очистить, если наступать вдоль нее большими силами.

На месте Сталин и Ворошилов предприняли некоторые шаги, а в Москву 16 июля Ленину была послана телеграмма:

"...Две просьбы к Вам, т. Ленин: первая — убрать Снесарева, который не в силах, не может, не способен или не хочет вести войну с контрреволюцией, со своими земляками-казаками. Может быть, он и хорош в войне с немцами, но в войне с контрреволюцией он — серьезный тормоз, и если линия до сих пор не прочищена, — между прочим, потому и даже главным образом потому, — что Снесарев тормозил дело. Вторая просьба — дайте нам срочно штук восемь броневых автомобилей..."

На телеграмме Ленин сделал пометку: "По-моему, согласиться со Сталиным". Это подействовало, и 19 июля 1918 года был образован Военный Совет Северо-Кавказского военного округа под председательством Сталина. В него вошли также С, К. Минин и "военспец" Ковалевский. Последний работал в Совете недолго. Теперь Сталин имел военные полномочия, и это сразу же довелось почувствовать весьма многим в штабе округа.

Надо знать, что в штабе, как и в Царицыне, вследствие неразберихи и бесконтрольности созрел довольно разветвленный заговор. Одной из главных пружин в нем был полковник Носович, присланный в Царицын с мандатом Троцкого и ставший здесь начальником штаба округа.

122

Около двух месяцев, пользуясь беспорядком, путаницей, царившей в штабе, безнадзорностью со стороны советских и партийных властей Царицына, Носович исподволь вел предательскую работу. Но с приходом Сталина делать это стало трудно, а затем и невозможно. Сталин был очень опасным противником, и Носович впоследствии, уже служа белым, писал: "Надо отдать справедливость ему, что его энергии может позавидовать любой из администраторов, а способности применяться к делу и обстоятельствам следовало бы поучиться многим. Постепенно, по мере того как он оставался без дела, вернее, попутно с уменьшением его прямой задачи, Сталин стал входить во все отделы управления городом, а главным образом в широкие задачи обороны Царицына, в частности, и всего кавказского, так называемого революционного фронта вообще".

Характеризуя положение в Царицыне к началу августа, Носович писал: "Главным двигателем и главным вершителем всего с 20 июля оказался Сталин. Простой переговор по прямому проводу с центром о неудобстве и несоответствии для дела настоящего устройства управления краем привел к тому, что Москва отдала по прямому проводу приказ, которым Сталин ставился во главе всего военного... и гражданского управления..." 24 июля состоялся следующий разговор по прямому проводу:

"Царицын, Сталину.

Говорит Ленин.

Не можете ли передать в Баку только что полученную телеграмму по радио из Ташкента.

Затем о продовольствии должен сказать, что сегодня вовсе не выдают ни в Питере, ни в Москве. Положение совсем плохое. Сообщите, можете ли принять экстренные меры, ибо, кроме как от Вас, добыть неоткуда..."

Но Сталин может сообщить в ответ очень мало утешительного: "Позавчера ночью в Туркестан послано все, что можно было послать.

Радио передали в Баку. Запасов хлеба на севере Кавказа много, но перерыв дороги не дает возможности отправить их на север.

До восстановления пути доставка хлеба немыслима. В Самарскую и Саратовскую губернии послана экспедиция, но в ближайшие дни не удастся помочь вам хлебом. Дней через десять надеемся восстановить линию. Продержитесь как-нибудь, выдавайте мясо и рыбу, которые можем прислать вам в избытке. Через неделю будет лучше".

Ленин: "Посылайте рыбу, мясо, овощи, вообще все продукты, какие только можно и как можно больше".

Однако восстановить сообщение с Северным Кавказом не удалось.

Военный Совет предпринял ряд действий и для укрепления обороны города, и для перехода в наступление. 24 июля был

123

дан приказ, в котором устанавливались боевые участки, план распределения сил и их задач на фронте. В этот же день Военный совет издал приказ о мобилизации...

Вскоре красные войска смогли перейти в наступление: на западе 31 июля они взяли Калач, на юге к 2 августа продвинулись в район станций Зимовники и Куберле. Появилась надежда прорваться к войскам Кубано-Черноморского фронта. Но сделать это не удалось.

Сообщая Ленину о том, что сделано за две недели, прошедшие со времени организации Военного совета, Сталин писал 4 августа: "Положение на юге не из легких. Военсовет получил совершенно расстроенное наследство, расстроенное отчасти инертностью бывшего военрука, отчасти заговором привлеченных военруком лиц в разные отделы Военного округа. Пришлось начинать все сызнова".

Действительно, с конца июля войска Краснова, отбросив сначала красные части к северу от Царицына, перешли затем в прямое наступление на город. Его защитники яростно оборонялись, но все же принуждены были отступать, и к середине августа фронт вплотную полукольцом опоясал Царицын.

В этот напряженный момент в Царицыне назрел контрреволюционный заговор. Сталин уже несколько недель присматривался к работе штаба СКВО. В штабе, его управлениях, разместившихся частью в городе, а частью в вагонах и на пароходах, служило немало бывших офицеров, никем как следует не проверенных и назначенных иногда единолично Троцким. Часть из них просто бездельничала, и тем уже способствовала врагу, а кое-кто вел подпольную работу.

Саботажники зачастую не слишком и маскировались. Об одном таком случае рассказывал Г. И. Кулик — начальник артиллерии "группы войск" Ворошилова, проделавший с ним героический переход Луганск — Царицын. В начале июля во время встречи со Сталиным Кулик пожаловался на нехватку снарядов. Сталин рекомендовал обратиться в штаб округа, но уже по его тону Кулик понял, что нарком очень невысокого мнения о штабе.

— Прошу вас обязательно после разговора в штабе зайти ко мне и сообщить о результатах, — добавил Сталин.

Военспецы встретили Кулика крайне недружелюбно, как постороннего и докучливого просителя. В ответ на просьбу Кулика снабдить украинскую армию снарядами ответили, что их нет. Но начальник артиллерии у Ворошилова был решительным и настойчивым человеком. После горячего разговора в штабе ему все же удалось проникнуть на склады, и тут он убедился, что снаряды есть, и в большом количестве, но воспользоваться ими нельзя: они хранились разобранными на отдельные элементы — гильзы, трубки, заряды, причем марки и калибры были перепутаны. Поневоле возникала мысль, что кто-то заинтересован в

124

этом хаосе, тем более что порядка никто и не думал наводить. Когда Кулик рассказал об этом Сталину, тот не был удивлен.

— Хорошо, что вы им не поверили, — сказал он. — Этот случай лишний раз убеждает меня, что в штабе сидят саботажники.

Такие случаи не были исключениями, но пока дела в Царицыне и вокруг него шли относительно спокойно, саботаж не так бросался в глаза. Однако, когда угроза захвата города казаками стала реальной и от каждого требовался максимум сил и воли, чтобы отбить наступление белых, саботаж в управлениях штаба стал очевидным для Сталина. 5 августа по его распоряжению было арестовано и отправлено на баржу, где царицынская ЧК держала наиболее опасных арестованных, все артиллерийское управление при штабе СКВО во главе с бывшим полковником Чебышевым. В тот же день Ковалевский был снят с работы в Военном совете и на его место был утвержден Ворошилов. Мало того, по приказу Военного совета от 5 августа штаб СКВО был ликвидирован и вместо него организован оперативный отдел при Военсовете.

Об этих событиях Носович впоследствии писал в журнале "Донская волна": "Характерной особенностью этого разгона было отношение Сталина к руководящим телеграммам из центра. Когда Троцкий, обеспокоенный разрушением с таким трудом налаженного им управления округов, прислал телеграмму о необходимости оставить штаб и комиссариат на прежних условиях и дать им возможность работать, то Сталин сделал категорическую и многозначительную надпись на телеграмме: "Не принимать во внимание". Так эту телеграмму и не приняли во внимание, а все артиллерийское и часть штабного управления продолжает сидеть на барже в Царицыне..."

Через несколько дней Носович сам пополнил компанию саботажников на барже: 10 августа его и Ковалевского также арестовали. Но Троцкий отдал распоряжение о немедленном освобождении Носовича. У царицынской ЧК не было в тот момент прямых данных об участии Носовича в заговоре, и он был освобожден.

Заговорщики, которых возглавлял инженер Алексеев, присланный в Царицын в качестве "спеца-организатора по транспортированию нефтетоплива с Кавказа", намеревались в ночь на 18 августа захватить город, арестовать советских и партийных руководителей и тем помочь войскам Краснова взять город. В заговоре участвовала местная эсеровская организация, была установлена связь с тремя иностранными консулами, находившимися тогда в Царицыне: французским, американским и сербским.

Но в последний момент заговор провалился. "К большому сожалению, — писал Носович, — прибывший из Москвы глава этой организации инженер Алексеев и два его сына были малознакомы с настоящей обстановкой, и благодаря неправильно

125

составленному плану, основанному на привлечении в ряды активно выступающих сербского батальона, бывшего на службе у большевиков при чрезвычайке, организация оказалась раскрытой... Резолюция Сталина была короткой: "Расстрелять". Инженер Алексеев, два его сына, а вместе с ними значительное количество офицеров, которые частью состояли в организации, а частью лишь по подозрению в соучастии в ней, были схвачены чрезвычайкой и немедленно, без всякого суда, расстреляны".

Здесь, в Царицыне, в полуосажденном городе, в чудовищной братоубийственной войне, когда враги любой политической окраски были детьми одного народа, недоверие и подозрительность процветали.

Так было во время Великой французской революции, так было всегда. По сути, для всех противников оставалось одно лишь наказание — смерть. До лета 1918-го Сталину никогда не приходилось отдавать приказ кого-либо казнить или даже задумываться об этом. Вся его прежняя жизнь хорошо известна. Он не был от природы жестоким человеком. Напротив, даже в тяжелых условиях (в тюрьмах или в Туруханской ссылке) он оставался незлобивым. Настали иные времена — грозные и кровавые. Как человек сильный и цельный, Сталин на этом пути был непреклонен. И еще: видеть, работать рядом с человеком достаточно долго, а потом узнать, что он является скрытым врагом (Носович), — это не могло не наложить отпечатка на его от природы мягкий нрав. Семена обостренной подозрительности, бесспорно, впервые запали ему в душу именно во время жестокой борьбы за Царицын.

Таковы были суровые законы гражданской войны. Очищение тыла, несомненно, благотворным образом сказалось и на общем военном положении Царицына. Атаки красновцев 13 — 18 августа дорого им обошлись. С 20 августа красные войска от обороны начали переходить к наступлению. Поначалу казаки ожесточенно сопротивлялись, контратаковали, а затем покатились прочь от города. К 1 сентября левый берег Дона был очищен от казаков, и преследование их продолжилось.

Энергия Сталина в эти решающие для города дни была неиссякаемой. Ворошилов вспоминал спустя десятилетие: "Это были дни величайшего напряжения. Нужно было видеть товарища Сталина в это время. Как всегда спокойный, углубленный в свои мысли, он буквально целыми сутками не спал, распределяя свою интенсивнейшую работу между боевыми позициями и штабом армии. Положение на фронте становилось почти катастрофическим... У нас не было путей отхода. Но Сталин о них и не заботился. Он был проникнут одним сознанием, одной-единственной мыслью — победить, разбить врага во что бы то ни стало".

Есть много свидетельств того, что Сталин в Царицыне вникал во все детали обороны. Вот воспоминания М. И. Потапова,

126

воевавшего на бронепоезде "Брянский". В бою бронепоезд пострадал, одну из бронеплощадок пришлось отцепить. Когда зашла речь о выделении новой бронеплощадки, Алябьев — начальник броневых частей под Царицыном — велел:

— Обратитесь лично к товарищу Сталину и расскажите ему, при каких обстоятельствах оставили площадку на поле боя.

Пришлось ехать для личного доклада Сталину. Показав в штабе свой документ, захожу в приемную — там ни души. Потихоньку открываю дверь, заглядываю в кабинет. Вижу, ходит в глубоком раздумье небольшого роста человек. На нем внакидку простая солдатская шинель и обыкновенные сапоги. Приняв его за дежурного, я вышел в коридор и в ожидании закурил. Через некоторое время человек в шинели внакидку вышел из кабинета и прошел в смежную комнату. Возвращаясь, он взглянул не меня и осведомился, кого я ожидаю. Отвечаю, что хочу встретиться с товарищем Сталиным по важному вопросу. Он ответил:

—Я Сталин, заходите.

В короткой беседе Сталин заметил, что оставлять противнику даже разбитую бронеплощадку ни в коем случае нельзя, и предложил немедленно доставить ее в Царицын для ремонта.

—Только выполнив это распоряжение, вы можете рассчитывать на получение новой бронеплощадки, — предупредил Сталин...

Организовать отпор казакам было тем труднее, что в Царицыне еще далеко не до конца были изжиты остатки партизанщины, недисциплинированности, своеволия, местничества, сепаратистских устремлений кое-кого из командиров. В таких случаях приходилось уговаривать, убеждать, грозить. 11 августа, к примеру, Сталин разговаривал с Васильевым, командиром отряда в Котельникове: "Сталин. В Царицыне положение ухудшается с каждым часом... Если Царицын падет, погибнет весь Южный фронт и Поволжье. Я уже 10 дней тому назад говорил об этом, требовал от Шевкоплясова частей на север, но Шевкоплясов до сих пор не исполнил своего долга, теперь Царицын накануне падения, и вся ответственность падет на Шевкоплясова и Думенко. Сегодня последний раз обращаюсь к Южному фронту с требованием незамедлительно перебросить на север необходимые части... Прошу, товарищ Васильев, все сказанное Вам немедленно передать, срочно сообщить Шевкоплясову и Думенко, Колпакову, Штейгеру; панику разводить не следует, но правду сказать мы обязаны начистоту..."

Васильев обещал все передать, но и на следующий день в разговоре со штабом войск в Ремонтной Сталину пришлось повторяться: "Сталин. Скажите, мартыновцы прибыли на Ремонтную? Ответ. Нет. Шевкоплясов грузится. Сталин. Имейте в виду, что Царицын, быть может, накануне падения... Если завтра не дадите Царицыну полк с кавалерией, Царицын будет

127

взят и весь Южный фронт будет обречен на гибель. Не могу не заметить, что вся ответственность за эту почти вероятную катастрофу падает на Шевкоплясова, который жалкий куберле ставит выше России... Военсовет предписывает Шевкоплясову заменить Вашу бригаду степными отрядами, а мартыновцев срочно отправить в Царицын в распоряжение Военсовета. Военсовет предписывает Думенко прибыть в Царицын хотя бы с двумя опытными эскадронами..."

Подобные переговоры были заурядными, и Сталин, так же как и Ворошилов и другие участники обороны, убеждались в настоятельной необходимости избавиться от партизанщины.

Наступление красных войск в начале сентября 1918 года продолжалось. Военный совет решил наградить особо отличившиеся в боях части, и 10 сентября в Царицыне был устроен праздник революционных полков.

Это был первый парад войск, который довелось принимать Сталину. В 7 часов вечера к зданию Военного совета подошел 1-й Коммунистический Луганский полк. Оркестр на балконе исполнил "Марсельезу". "После этого, — сообщила царицынская газета "Солдат революции", — в кратких, но в теплых словах нарком товарищ Сталин приветствовал полк от имени Совета Народных Комиссаров и Военного совета, от имени которого вручил полку Красное знамя. Командир полка тов. Питомин, расцеловавшись с тов. Сталиным, подняв высоко знамя, вместе с товарищами красноармейцами поклялся гордо нести его вперед, защищая революцию...".

Через два дня Сталин уехал в Москву, но о Царицыне не забывал. 15 сентября состоялся разговор по прямому проводу: "Из Царицына Ворошилов и Минин: Разобрали шифровку? Из Москвы Сталин: Сейчас разбирают. Почему до сего времени не взяты ст. Лог, Липки и Арчеда?

Ворошилов и Минин: Поспешишь, людей насмешишь, дело идет.

Сталин: А мне казалось, дело стоит.

Ворошилов и Минин: Не беспокойтесь, своевременно будет сделано".

Затем Ворошилов подробно рассказал о положении на фронте и попросил помощь со снабжением войск. Сталин отвечал, что выедет через два дня и все вопросы, видимо, будут решены в пользу Царицына.

Но ему пришлось задержаться в Москве еще на несколько дней. 15 сентября Сталин и Свердлов беседовали с Лениным, поправлявшимся после покушения на него эсерки Фанни Каплан. Видимо, следствием этой встречи было учреждение 17 сентября 1918 года Реввоенсовета (РВС) Южного фронта в составе Сталина, Минина, командующего фронтом Сытина (генерал-майора дореволюционной армии) и его помощника — Ворошилова. Членам РВС, ввиду серьезности положения на

128

Южном фронте, приказывалось немедленно вступить в исполнение обязанностей.

Сталина ждали дела и в Наркомнаце: за время отсутствия наркома накопилось немало вопросов, требовавших его авторитетного суждения. 19 сентября он рассматривал и утверждал состав и порядок работы коллегии Наркомата.

Перед отъездом (а Сталин спешил) он встретился с сотрудниками "Известий" и рассказал о положении на юге России. В кратком интервью Сталин счел необходимым отметить, что "большим недостатком в обмундировании нашей армии является отсутствие определенной формы для солдат. Желательно было бы как можно скорее выработать новую форму обмундирования солдат и ввести ее немедленно на фронте. Последний декрет Центрального Исполнительного Комитета о поощрении геройских действий отдельных красноармейцев и целых частей путем выдачи первым отличительных знаков, а вторым — знамен, имеет, по словам товарища Сталина, громадное значение". В качестве еще одного недостатка Сталин назвал отсутствие в красных войсках кавалерии. Отметим это: когда представится возможность, Сталин немало сделает для красной конницы.

22 сентября, когда положение на фронте вновь ухудшилось для красных войск, он возвратился в Царицын. С 20 сентября казаки, отдохнув и пополнившись, перешли в наступление.

Советская республика не могла полностью снабдить своих защитников. Но и на фоне общего недостатка положение войск под Царицыном было ужасающим. Сталин и Ворошилов раз за разом, крайне настойчиво, обращались в Москву, прося, настаивая, требуя. Но в высших военных инстанциях Республики эти обращения не только не встречали должного внимания, но и, более того, вызывали странную реакцию. Речь идет в первую очередь о Троцком.

В своих действиях руководители обороны Царицына исходили из целесообразности и знания местных условий, а потому далеко не всегда соблюдали многочисленные и многословные инструкции Троцкого. Со своей стороны Троцкий, посылая в Царицын грозные и путаные приказы, прибегнул к испытанному средству авантюристов — клевете. В телеграммах к Ленину и Свердлову он всячески пытался опорочить работу Сталина и Ворошилова, искажая и подтасовывая факты, обвиняя обоих в недисциплинированности и партизанщине, срыве обороны города.

Эти утверждения Троцкого тем более несправедливы, что именно Сталин и Ворошилов были главными лицами в Царицыне, не на словах, а на деле устанавливали дисциплину в войсках, стремясь превратить революционные отряды в регулярные части. Конечно, и Сталин, и Ворошилов, будучи принципиальными, решительными работниками, могли в азарте спора до-

129

пускать неверные суждения, а в практической работе — ошибки.

По ознакомлении с положением дел Сталин 27 сентября направляет в РВС Республики письмо, в котором сообщает, что казаки возобновили наступление, что войска "не одеты и не вооружены. Обещанных же в Москве винтовок и обмундирования до сих пор нет... В настоящее время в Царицынских складах: 1) Нет снарядов (осталось 150 — сто пятьдесят штук). 2) Нет ни одного пулемета. 3) Нет обмундирования (осталось 500 комплектов). 4) Нет патронов (осталось всего миллион патронов)".

В этом письме имеется фраза: "командующий же Сытин, странным образом не интересующийся положением фронта в целом (если не считать Поворинский участок), видимо, не принимает или не в силах принять меры для оздоровления северных участков Южного фронта. Более того, на наш двукратный запрос о состоянии северных участков он до сих пор не ответил ни единым словом..."

По-видимому, Сталин и Ворошилов были чрезмерно взыскательны к Сытину, даже пристрастны, но такова уж была натура обоих: отдаваясь делу революции до конца, до последней капли духовных и физических сил, они считали себя вправе требовать того же и от других. Думается, что далеко не все меры, казавшиеся необходимыми руководителям обороны Царицына, командующий Южным фронтом мог провести в жизнь: он был отнюдь не всесилен.

Выяснение отношений произошло 29 сентября на заседании РВС фронта в Царицыне. Присутствовали Сталин, Ворошилов, прибывший накануне Сытин, член РВС Республики К.А. Мехоношин и Минин. Возник спор как по вопросам управления фронтом и армиями, так и о местопребывании РВС и штаба фронта. Поскольку Сытин настаивал на невмешательстве членов Военного совета, то есть Сталина и Ворошилова, в оперативные вопросы и требовал перенесения штаба фронта в Козлов, с чем Сталин и Ворошилов также не соглашались, решений принято не было. Сытин и Мехоношин апеллировали в РВС Республики, то есть фактически к Троцкому.

Последовал обмен резкими телеграммами. 1 октября РВС Южного фронта принимает постановление: ходатайствовать перед РВС Республики о снятии Сытина с поста комфронта и назначении на этот пост Ворошилова. 2 октября Сталин послал в РВС Республики телеграмму, в которой подробно описал положение на Южном фронте, подчеркнул, что Царицын по-прежнему не получает боеприпасов и в заключение поставил вопрос ребром: "Считаете ли Вы нужным удержать за собой Юг?.."

3 октября в Царицыне получили телеграмму: "Приказываю тов. Сталину, Минину немедленно образовать Революционный

130

совет Южного фронта на основании невмешательства комиссаров в оперативные дела. Штаб поместить в Козлове. Неисполнение в течение 24 часов этого предписания заставит меня предпринять суровые меры". Подобный тон, заносчивый и грубый, был характерным для обращения Троцкого с подчиненными ему работниками. Но в этом случае он не рассчитал своих сил: Сталин также был членом ЦК, и никогда не суждено было Троцкому "принять суровые меры" в отношении Сталина.

В тот же день в 18 часов 30 минут из Царицына "Председательствующему ЦК партии коммунистов Ленину" была отправлена следующая телеграмма: "Мы получили телеграфный приказ Троцкого... Мы считаем, что приказ этот, писанный человеком, не имеющим представления о Южном фронте, грозит отдать все дела фронта и революции на Юге в руки генерала Сытина, человека не только не нужного на фронте, но и не заслуживающего доверия и потому вредного. Губить фронт ради одного ненадежного генерала мы, конечно, не согласны. Троцкий может прикрываться фразой о дисциплине, но всякий поймет, что Троцкий не Военный Революционный совет Республики, а приказ Троцкого не приказ Реввоенсовета Республики.

Член ЦК партии Сталин Член партии Ворошилов".

Резкость выражений этой телеграммы убеждает, сколь решительно и страстно ее авторы защищали свою точку зрения, и это очень хорошо. Но в тексте телеграммы бросаются в глаза как категорически отрицательная оценка деловых качеств и надежности Сытина, так и фразы о "предателях из военных специалистов" и необходимости пересмотреть вопрос" об их использовании. Это была ошибка, и серьезная. К тому времени вопрос о военных специалистах был уже давно решен: без использования бывших военных, без их знаний и опыта невозможно было бы строительство регулярной Красной Армии.

6 октября Сталин выехал в Москву. Конфликт был улажен: образован новый РВС Южного фронта, Ворошилов назначен командующим 10-й армией, непосредственно защищавшей Царицын. 8 октября постановлением СНК Сталин назначается членом РВС Республики. Тем самым легализуется его статус в военных делах. В этот же день в переговорах по прямому проводу он просит Ворошилова и Минина уточнить ряд моментов и подтвердить факты, относящиеся к спору, возникшему 29 сентября на заседании Военного совета в Царицыне. "...Сегодня ночью, — завершает Сталин переговоры, — через два часа поеду со Свердловым в Козлов; через 12 часов буду в Козлове, остальные выяснения там, и, по-моему, можно решить вопрос без шума в рамках сложившихся формальностей".

11 октября Сталин возвратился в Царицын. К этому времени враг вновь приблизился к городу вплотную, приходилось напря-

131

гать все силы, чтобы остановить его. Помощи же из центра по-прежнему не было. "Только что приехал в Царицын, — телеграфировал Сталин в Москву Свердлову. — Мне сдается, что прекращение снабжения не случайность, что чья-то умелая рука старается доконать Царицын... Я кончил".

Личное вмешательство Ленина помогло, боеприпасы и обмундирование стали прибывать в Царицын в большем количестве.

Особенно близко казаки подошли к городу на центральном участке, где они захватили станцию Воропоново. С утра 17 октября белые стали атаковать Садовую, но здесь их ждала неожиданность.

Сейчас трудно сказать, кому — Ворошилову или Сталину — принадлежала идея собрать на наиболее угрожаемом участке по возможности всю артиллерию, имевшуюся под Царицыном. Во всяком случае, командование 10-й армией приняло такое смелое, даже рискованное решение и энергично провело его в жизнь.

Начальник артиллерии армии Кулик уже близко к полуночи приехал в штаб армии, чтобы доложить об исполненном и получить указания на дальнейшее. В здании ярко светились окна: уже несколько недель здесь не спали. Дежурный провел Кулика в кабинет, где работали Сталин и Ворошилов. Кулик доложил, что основная часть артиллерии уже стягивается к центральному участку и что несколько дивизионов он оставил на флангах для выполнения самых необходимых задач.

—Какие фланги? — переспросил Сталин, и лицо его посуровело. — Гумрак? Саропта? Либо в приказе неясно написано,либо вы не поняли приказа. Реввоенсовет приказывает вам сосредоточить на центральном участке всю — вы понимаете? всю!— артиллерию! До единого орудия!

Кулик стал говорить о риске, с которым связана подобная концентрация, но Сталин прервал его:

Мы должны, мы обязаны пойти на этот риск. Вчера они были биты на южном участке, и у нас есть основания полагать,что сегодня они попытаются атаковать именно здесь, у Садовой.

Но наши части, в первую очередь — пехота, устали... — сомневался Кулик.

— Верно! И именно потому, что пехота устала, ей должна помочь техника: артиллерия плюс пулеметы, плюс бронепоезда и бронемашины...

Когда утром 17 октября белоказачьи войска пошли в атаку на Садовую, на небольшом, четырех-пятикилометровом участке их встретил огонь почти 200 орудий — концентрация, невиданная дотоле в гражданской войне! Сочетание мощного артиллерийского огня с решительными контратаками красной пехоты привело к тому, что белые части смешались, стали отступать и

132

вскоре побежали. У Воропонова их настиг красный бронепоезд. Под огнем его пулеметов бегство противника стало паническим.

Второе наступление белых на Царицын было отбито; 19 октября Сталин уезжает в Москву. Несомненна его выдающаяся роль как в непосредственной обороне города, так и в ходе событий вообще на юге России. Организаторский талант, энергия, воля Сталина способствовали укреплению власти Советов в этом районе.

Для самого Сталина более чем четырехмесячное пребывание в Царицыне значило много. Здесь он впервые столкнулся с военным делом, и уже не расставался с ним до конца своей жизни. В Царицыне Сталин многому научился, многое понял; война — строгий, суровый учитель.

В Москве он не забывал о своих царицынских товарищах, разговаривал с ними по прямому проводу, заботился о Царицынском участке фронта. Именно Сталин проинформировал Ленина о положении защитников города, и после вмешательства главы правительства боеприпасы и обмундирование стали поступать туда регулярно. В своих выступлениях и статьях сразу по приезде в Москву Сталин подчеркивал дисциплинированность и героизм бойцов, а также то, что в огне сражений начали складываться, формироваться новые командиры; он даже назвал их "новым красным офицерством".

В Москве Сталин возвращается к своим многочисленным обязанностям. К примеру, сразу же по возвращении, 25 октября, на пленуме ЦК КП (б) Украины Сталина избирают членом заграничного бюро украинского ЦК, и он вплотную занимается здесь делами.

Советское правительство аннулировало Брестский мир. Под напором революционных войск оккупанты покидали Украину.

В ноябре коллегия Наркомнаца обсудила положение на Украине и в других оккупированных областях. В постановлении говорилось: "Коллегия считает, что в связи с обострением революционного кризиса в оккупированных областях центр тяжести советской работы должен быть передвинут из Москвы в эти районы".

— Пока вся власть, — говорил Сталин, — Реввоенсовету, правительство — потом, когда продвинемся на Украину.

В составе КП (б) Украины имелись тогда противоборствующие группировки, так называемые "правые" и "левые".

Сталину также пришлось немало повозиться, сглаживая конфликты между "правыми" и "левыми". В воспоминаниях Затонского рассказывается:

"Не откладывая, мы на другой же день выехали в вагоне тов. Сталина в Курск. В Орел передали, чтобы все члены ЦК КПУ, которые были там, встречали нас. Там находился Квиринг и случайно оказался тов. Артем.

133

Сталин, не рассказывая, в чем дело, предложил взять необходимые вещи, сесть в наш вагон, который шел в Курск, и ехать. Мы с Пятаковым молчим, наше дело маленькое...

Как в Москве тов. Сталин не снизошел до того, чтобы рассказать мне, в чем дело, так и здесь он закрылся в купе, сказав, что деловой разговор будет после обеда в Курске.

Наши гости сидели в салоне... В Курске принесли нам обед, пообедали, выпили чайку. Только после этого велел убрать со стола, закрыть дверь и сказал:

—Теперь начнем.

К делу перешел без всякого предисловия:

—ЦК РКП постановил создать Советское правительство с...(тут была пауза) с Пятаковым во главе...

"ЦК РКП постановил..."

А если ЦК РКП постановил: хватит перечить...

Если с ЦК КПУ можно было в деле партийной дисциплины и поспорить, то с ЦК РКП шутить не приходилось — что касается этого, то правила у нас всегда были суровыми.

Было несколько секунд молчания, наконец, тов. Артема, как наиболее экспансивного человека, прорвало...

— Да, конечно, Пятакова, он и чужие языки знает...Это было так смешно, что я не удержался и пошутил:

— И на рояле неплохо играет...

Пятаков толкнул меня в бок, а сам закашлялся, Сталин же, как будто ничего не случилось, спокойно продолжал:

—Одновременно ЦК РКП постановил создать Реввоенсоветгруппы Курского направления. В РВС войдут: я, Затонский и командующий тов. Антонов.

Это уж окончательно вывело наших товарищей из равновесия: мало того что Пятакова делают главою, да еще и Антонова в командующие..."

Сталину пришлось порядком поспорить с украинскими товарищами, чтобы добиться их единодушия. В Курске, правда, Сталин не долго задержался: 20 ноября его отозвали в Москву, и заместителем его остался Артем. Но к украинским делам ему пришлось возвращаться не раз. В адрес Сталина (и обязательно в копии — Ленину) одна за другой шли пространные телеграммы, достаточно резкие по тону. В них украинские товарищи, жалуясь на то, что "Центр" сдерживает их инициативу, посылает неугодных им товарищей (в особенности Антонова-Овсеенко), требовали решительного вмешательства Сталина и его приезда в Курск. Сталин был весьма сдержан в ответах. Так, 28 ноября он телеграфировал: "Передайте тов. Затонскому, что я приехать не могу. Организован Всероссийский Совет Обороны, куда я избран членом. Я очень занят и не могу выехать. Антонова уже выслал к вам. Приедет Беленькович, приезда которого добивался Артем. Приедут еще украинцы, и среди них имеются опытные командиры с Царицынского фронта. Под-

134

робнее сообщу в письме. Если имеются разногласия, разрешите их сами вместе с Антоновым. У вас все права в руках. Сталин".

В ответ на эту спокойную и деловую телеграмму Затонский посылает Сталину (копия, конечно, Ленину) следующий текст:"Попросите Сталина к аппарату. Простите, но это издевательство какое-то. Я ведь сообщал трижды — последний раз сегодня, что никаких разногласий внутри у нас нет..."

Хотя в тот же день, 28 ноября 1918 года, в Судже состоялось первое заседание Временного рабоче-крестьянского правительства Украины, а на следующий день был издан манифест "К трудящимся Украины", переговоры с Москвой продолжались и упреки в "путанице из центра" повторялись, так что однажды, по словам Затонского, Сталин в разговоре обмолвился: "Да уймитесь вы там: Старик сердится..."

В статье "Украина освобождается", опубликованной 1 декабря, Сталин, в частности, писал: "Настоящая борьба на Украине еще впереди..."

Наркомнац теперь был довольно обширным и сложным учреждением. С января 1918 года он въехал в новое помещение по Пречистенскому бульвару, № 29. Здесь Сталину удалось собрать пестрый коллектив. В Коллегию Наркомнаца кроме наркома и его заместителя Станислава Станиславовича Пестковского входили: Викентий Семенович Мицкевич- Капсукас, Отто Янович Карклин, Станислав Янович Бобинский, Семен Маркович Диманштейн, Ганс Густавович Пегелман, Варлаам Александрович Аванесов, Израиль Юделевич Кулик, Карл Антонович Кнофличек и Иван Павлович Товстуха.

Это были весьма разные во всех отношениях люди, и нередко Сталину приходилось потрудиться, добиваясь единодушного и, главное, правильного решения. Среди членов коллегии имелись и "левые" коммунисты, и будущие сторонники группы "демократического централизма", и троцкисты. Поэтому Сталину нелегко бывало достичь единодушия в учреждении, за которое он отвечал. Пестковский вспоминал в 1930 году: "Перед Сталиным стала весьма трудная задача: постоянно бороться внутри собственного учреждения с грубыми отклонениями от ленинской линии. Я почти уверен, что будь, например, на месте Сталина Троцкий, который постоянно обвинял и обвиняет Сталина в "диктаторствовании", он в течение трех дней разогнал бы такую оппозиционную коллегию и окружил бы себя "своими" людьми.

Но Сталин поступил совершенно иначе... И здесь он проявил много выдержки и ума. У него бывали, правда, время от времени конфликты с отдельными членами коллегии, но по отношению к коллегии в целом он был лоялен, подчинялся ее решениям, даже если не бывал согласен, за исключением тех случаев, когда дело шло о нарушении партийной линии. В этих случаях он апеллировал в ЦК и, конечно, всегда выигрывал..."

135

Одним из таких случаев был уже описанный выше спор о необходимости создания Татаро-Башкирской АССР.

"Я работал бок о бок со Сталиным около 20 месяцев, — продолжает Пестковский, — и все это время я принимал участие в разных "оппозициях". Не один раз я на заседаниях коллегии открыто выступал против национальной политики Сталина, против его уступок "мелкобуржуазным националистам" среди восточных национальностей, несмотря на то, что отлично знал, что это линия Ленина и всего ЦК партии. Тем не менее Сталин относился ко мне с величайшим терпением и старался, насколько возможно, использовать меня в работе".

Круг обязанностей Сталина продолжал расширяться, что, впрочем, было типичным явлением для крупных партийных работников во время гражданской войны. 30 ноября 1918 года был организован Совет Рабоче-Крестьянской Обороны (позднее — Совет Труда и Обороны — СТО), специальный орган для объединения и организации сил советского государства в борьбе с белогвардейцами и интервентами. Первым председателем был Ленин. Сталин также входит в состав Совета. 1 декабря он выступает в прениях на первом заседании Совета; в этот же день принимается решение предоставить право Ленину и Сталину утверждать своей подписью постановления комиссий Совета. 3 декабря Сталин руководит заседанием комиссии Совета Обороны по вопросу об упорядочении работы железнодорожного транспорта; 7 декабря в СНК Сталин представляет проект декрета о признании независимости Эстляндской Советской республики и СНК утверждает его; И декабря в Совете Обороны Сталин выступает с несколькими докладами: об упорядочении работы железнодорожного транспорта, о политической агитации и посылке комиссаров во вновь формирующиеся дивизии, о расквартировании воинских частей; так — изо дня в день.



Глава девятая

Под напором колчаковских войск в ночь на 25 декабря красные оставили Пермь; возникла угроза прорыва колчаковцев к Вятке, где они могли соединиться с английскими интервентами, наступавшими от Архангельска.

ЦК партии, рассмотрев доклад Уральского комитета, решил провести расследование причин падения Перми, и 1 января 1919 года Свердлов телеграфировал Уральскому областному комитету и командованию Восточного фронта: "ЦК постановил назначить партийно-следственную комиссию в составе членов ЦК Дзержинского и Сталина для подробного расследования причин сдачи Перми".

136

3 января Ленин подписывает мандат Сталину и Дзержинскому. Уезжая, Сталин оставил письмо Ленину о тяжелом положении, сложившемся под Царицыном после того, как новое командование 10-й армии уволило опытных военных работников (Ворошилова злопамятный Троцкий снял с должности в середине декабря, и он уехал на Украину).

И Сталину, и Дзержинскому уже приходилось бывать в Вятке—в качестве ссыльных. Вагон комиссии остановился на запасном пути станции Вятка — 1. Станция была забита занесенными снегом эшелонами с беженцами и имуществом. Здесь царили неразбериха и сумятица, что, конечно, препятствовало быстрой переброске составов. В городе ходили слухи о скором падении Вятки, разбрасывались подстрекательские листовки. Беспорядок господствовал в учреждениях и организациях Вятки, и это не могло способствовать упрочению положения.

"Расследование начато. О ходе расследования будем сообщать попутно. Пока считаем нужным заявить Вам об одной, не терпящей отлагательства, нужде 3-й армии. Дело в том, что от 3-й армии (более 30 тысяч человек) осталось лишь около 11 тысяч усталых, истрепанных солдат, еле сдерживающих напор противника". (Сталин — Ленину, 5 января).

Но подкрепление могло прийти только спустя определенный срок, а фронт требовал его немедленно. Сталин и Дзержинский направили на фронт батальон, состоявший при вятской ЧК, и другие части и подразделения.

В ночь на 7 января они выехали в Глазов, в штаб 3-й армии. Здесь они посетили 3-ю бригаду 7-й дивизии, присланную незадолго до того в качестве подкрепления. Знакомство было неутешительным. Сталин и Дзержинский писали: "Бригада в боевом отношении не подготовлена (не умеет стрелять, обоз у нее летний), командиры не знают своих полков, политическая работа мизерная". Такая бригада, прежде чем ее отправить на фронт, требовала тщательной фильтровки и чистки. Сталин и Дзержинский приказали осуществить все эти меры.

Комиссия намеревалась пробыть на Восточном фронте до середины января, но работы оказалось больше, чем предполагалось. 13 января в Москву был отослан краткий предварительный отчет о причинах сдачи Перми. По мнению комиссии, они состояли в следующем: усталость и измотанность армии к моменту наступления противника; отсутствие резервов; оторванность штаба от армии, бездеятельность командарма; недопустимый способ управления фронтом со стороны РВС Республики.

Эти предварительные выводы были очень тяжелыми, но, как показали последующие события, обоснованными. Однако ни в правилах Сталина, ни в обыкновении Дзержинского было ограничиваться констатацией недостатков.

137

На месте, в штабе 3-й армии, комиссия действовала напористо и сурово: оба ее члена явно не склонны были к благодушию. Такие действия не могли не вызвать недовольства командования армии. Лашевич (впоследствии ярый троцкист) расследование причин сдачи Перми называл "писанием сказаний", которое, якобы отрывает его от "обычной работы". Но авторитет и полномочия комиссии были таковы, что открыто выступать против нее не приходилось. Да к тому же это и не вело к успеху: когда Сталин и Дзержинский велели арестовать нескольких работников штаба, Лашевич попытался нажаловаться в РВС фронта — и безуспешно.

Возвратившись в Вятку, комиссия 19 января созывает совещание представителей НКПС, отдела военных сообщений штаба 3-й армии, Уральского областного Совета и других организаций, для того чтобы принять меры к разгрузке вятского железнодорожного узла. В этот же день на совещании городских и губернских советских и партийных организаций Сталин предлагает создать Военно-революционный комитет, которому подчинялись бы все губернские учреждения; это диктовалось чрезвычайным, прифронтовым положением губернии. ВРК из пяти человек был создан. Сталин ликвидирует учреждения, скопившиеся в Вятке.

21 января Сталин и Дзержинский возвратились в Глазов. К тому времени, и не в последнюю очередь благодаря принятым комиссией мерам, положение 3-й армии упрочилось, она даже начала наступать. 25 января комиссия возвратилась в Вятку, а 27 выехала в Москву.

Комиссия представила в ЦК отчет; без преувеличения он был образцом анализа обстановки.

Ограничимся лишь парой примеров из тех, что в большом количестве приведены в отчете. Они, безусловно, позволяют судить и о стиле, и о содержании документа. Тщательно рассмотрев состояние партийной и советской работы в губернии, Сталин и Дзержинский пришли к выводу:

"...Партийно-советские учреждения лишились опоры в деревне, потеряли связь с беднотой и стали налегать на чрезвычайную комиссию, на репрессии, от которых воет деревня. Сами же чрезвычайные комиссии, поскольку их работа не дополнялась параллельно положительной агитационно-строительной работой партийно-советских учреждений, попали в совершенно исключительное изолированное положение во вред престижу Советской власти. Умело поставленная партийно-советская печать могла бы своевременно обнаружить язвы наших учреждений, но пермская и вятская партийно-советская печать не отличается ни умелой постановкой работы, ни пониманием очередных задач Советской власти (ничего, кроме пустых фраз о "мировой социальной" революции)".

138

В особенности обращает на себя внимание резкая и документально обоснованная критика действий возглавляемого Троцким аппарата военного ведомства. По мнению авторов, РВС 3-й армии (Лашевич и Трифонов) не могли наладить должным образом работу; в то же время несогласованность действий 2-й и 3-й армий совершенно очевидна. Это, утверждали Сталин и Дзержинский, "вызвано оторванностью Реввоенсовета Республики от фронта и необдуманностью директив Главкома". Сославшись, в подтверждение сказанного, на яркое свидетельство комфронта Каменева, авторы отчета продолжали: "Следует вообще отметить непозволительное легкомыслие в деле дачи директив со стороны Главкома".

Здесь требуются пояснения. Для Сталина давно уже стало ясно, что Троцкий являлся недругом России, честолюбцем, заботившемся только о себе и о своих немногочисленных в общем-то присных. Отсюда — личная неприязнь Сталина к нему, а не наоборот, как толкуют сталинские злопыхатели. Дзержинский тоже недолюбливал Троцкого, поэтому присоединился к Сталину, а потом до самой своей кончины оставался верен ему в борьбе с троцкистами.

Ну, а Главком Сергей Сергеевич Каменев был опытным военным (полковник Генштаба, имел боевые награды). На вопрос, не родственник ли он Льву Каменеву (Розенфельду), он отвечал: не только не родственник, но даже не однофамилец... Слабохарактерный, он, к сожалению, целиком оказался в руках Троцкого, всегда выполняя его требования и даже капризы. Но подлинным троцкистом он ни в коей мере не был...

5 февраля 1919 года ЦК обсуждал доклад комиссии. Многое его положения послужили основой при дальнейшем строительстве Советских Вооруженных Сил и были реализованы уже на VIII съезде РКП(б).

Съезд состоялся 18 — 23 марта в Москве. Центральное место на нем заняли доклады и речи Ленина. Он выступал восемь раз: с отчетом ЦК, с докладами о программе партии и о работе в деревне, с речью по военному вопросу...

Сталин поднялся на трибуну только раз — на закрытом заседании съезда, посвященном военному вопросу. Дело в том, что на съезде выступила так называемая "военная оппозиция", в которой объединились как бывшие "левые" коммунисты, так и партийные работники, никогда ранее не участвовавшие в оппозициях, но недовольные методами руководства, насаждаемыми Троцким в армии. Справедливо критикуя бонапартистские искривления партийной линии Троцким, "военная оппозиция" в то же время защищала неправильные взгляды по ряду вопросов военного строительства, партизанщину в армии. Выступая, Сталин отмечал:

— Все вопросы, затронутые здесь, сводятся к одному: быть или не быть в России строго дисциплинированной регулярной

139

армии... Факты говорят, что добровольческая армия не выдерживает критики, что мы не сумеем оборонять нашу Республику, если не создадим другой армии, армии регулярной, проникну- той духом дисциплины, с хорошо поставленным политическим отделом, умеющей и могущей по первому приказу встать на ноги и идти на врага...

Сталин вновь был избран в ЦК (в него вошли девятнадцать членов и восемь кандидатов), а 25 марта, на первом заседании ЦК, — и в Политбюро, и в Оргбюро. Это еще более укрепило его авторитет, ответственность перед партией и государством. А в ближайшие после съезда недели Сталину был вверен еще один важный государственный пост.

На протяжении некоторого времени в ЦК и СНК, в СТО рассматривался вопрос о реорганизации органов государственного контроля.

После возвращения из Перми, где пришлось увидеть и устранить немало недостатков, Сталин счел своим долгом, перечисляя необходимые меры, в последнем абзаце доклада наметить и следующую: "Комиссия считает нужным еще раз подчеркнуть безусловную необходимость организации при Совете Обороны контрольно-ревизионной комиссии для расследования так называемых "недостатков механизма" народных комиссаров и их отделов на местах, в тылу, и на фронте..."

На упомянутом уже заседании ЦК 5 февраля 1919 года, где обсуждался отчет комиссии Сталина и Дзержинского, было решено поручить Свердлову "в срочном порядке созвать комиссию по реорганизации контроля... и привлечь к участию в комиссии тт. Сталина и Дзержинского".

Комиссия начала работать незамедлительно. Было решено не создавать новый контрольный орган, а реорганизовать Наркомат государственного контроля. Соответствующий проект декрета поручено было выработать Сталину и его помощникам.

Органы контроля — это вообще основополагающая деятельность Сталина. Позже он даже создаст такое министерство. (Некоторые полагают, что со времени упразднения его во второй половине пятидесятых началось медленное, но неуклонное падение Советского государства...)

Проект декрета обсуждался 8 марта на заседании СНК. Ленин высказывал ряд замечаний, направленных в основном на всемерное вовлечение масс в работу Госконтроля. Определены они были (что вообще характерно для работы Ленина) в записке посланной во время заседания Сталину. В ответ Сталин написал: "Это - вопросы политики реорганизованного гос. контроля. Ничего не имею по существу против таких пунктов, наоборот, они необходимы. Сталин".

На VIII съезде было подчеркнуто значение Государственного контроля. 30 марта ВЦИК утвердил назначение Сталина на пост наркома Госконтроля. К тому времени он имел уже боль-

140

шой организационный опыт и сразу же приступил к решительной перестройке аппарата этого, уже второго по счету, подчиненного ему наркомата. На следующий день, 31 марта, Сталин провел заседание Временного совета Государственного контроля, где были заслушаны информационные доклады о деятельности отделов наркомата.

3 апреля на заседании СНК Сталин сделал доклад по проекту декрета о Госконтроле, дополненный и переработанный в соответствии с замечаниями Ленина. Проект был принят. 9 апреля его обсудили во ВЦИК. Сталин говорил в докладе, что основной идеей, которой следует руководствоваться при реорганизации наркомата, должна быть его демократизация и сближение с рабочими и крестьянами. ВЦИК утвердил декрет, и 12 апреля он был опубликован в "Известиях".

Архивные материалы, протоколы заседаний коллегии НКГК от 6, 7 и 10 апреля показывают, что, приступая к реорганизации наркомата, Сталин самым тщательным образом изучил работу его старого аппарата, равно как и кадры. Только после этого он начал действовать. 6 апреля был заслушан доклад о перераспределении задач отделов наркомата. Вместо двадцати пяти прежних отделов Сталин оставляет одиннадцать. Несмотря на исключительную занятость, он берет непосредственное руководство военно-морским отделом, то есть тем органом, который имел главное значение в обстановке гражданской войны.

10 апреля коллегия наркомата под председательством Сталина постановила организовать отдел летучих ревизий с цен-, тральным бюро жалоб и заявлений. Тогда же было решено созвать в конце мая 1919 года совещание представителей губернских отделов госконтроля.

Словом, в первые же недели пребывания на новом посту Сталин начал перестройку аппарата, его чистку, установил связь с низовыми органами контроля, организовал подготовку кадров из рабочих и крестьян. Но завершить перестройку сразу же Сталину не привелось: шла гражданская война...

... В мае 1919 года ему был выдан мандат: "Совет Рабочей (Крестьянской Обороны командирует члена своего, члена Центрального Комитета Российской Коммунистической партии.. Иосифа Виссарионовича Сталина в Петроградский район и другие районы Западного фронта для принятия всех необходимых экстренных мер в связи с создавшимся на Западном фронте положением.

Все распоряжения товарища Сталина обязательны для всех учреждений, всех ведомств, расположенных в районе Западного фронта.

Товарищу Сталину предоставляется право действовать именем Совета Обороны, отстранять и предавать суду Военно-революционного трибунала всех виновных должностных лиц..."

141

Что же случилось под Петроградом? В ночь на 13 мая войска белогвардейского Северного корпуса в нескольких местах прорвали фронт 7-й армии, оборонявшей Петроград. 15 мая белые захватили Гдов, 17 мая — Ямбург. Советские войска, разбросанные на значительном пространстве, не оказали врагам упорного сопротивления, несли большие потери и отступали.

В Питер Сталин приехал 19-го. В тот же день было собрано совещание: присутствовали Главком И.И. Вацетис, командующий Западным фронтом Д.Н. Надежный, командующий 7-й армией А.К. Ремезов, командующий Балтфлотом А.П. Зеленой, Зиновьев и другие. Совещание признало положение угрожающим, назначило мобилизацию рабочих, в первую очередь коммунистов и комсомольцев, чтобы пополнить ряды бойцов и сделать части боеспособными. Решили перестроить систему обороны города и управления войсками, обеспечить снабжение частей армии и флота вооружением, боеприпасами, продовольствием и прежде всего очистить Петроград и тылы от врага. Сталин через СТО и ЦК настойчиво добивается новых пополнений, оружия, боеприпасов, продовольствия для войск 7-й армии. Он выезжает на фронт, знакомится с обстановкой, особенно с настроением войск; помогает командирам и политработникам поднять дисциплину, усилить политико-воспитательную работу в войсках.

Дважды сообщив 19 мая Ленину о положении дел в Петрограде, на следующий день Сталин выехал в Старую Руссу, в штаб Западного фронта. Оттуда он сообщал в Москву о взятии противниками Волосова и Кикерино, о непосредственной опасности Гатчине. Чтобы точно выяснить положение, 22 мая Сталин едет в Гатчину. Приезд его вместе с группой петроградских партийных работников благотворно сказался на боевом духе бойцов.

Затем Сталин с группой партийных работников и командованием Западного фронта отправился на Карельский перешеек. Здесь были осмотрены укрепления, намечены меры по усилению обороны. 25 мая Сталин побывал в Кронштадте, где на площади Революции состоялся многотысячный митинг.

Осмотрев опасные участки, Сталин в этот же день передал по прямому проводу в Москву, Ленину: "Нет сомнения, что дело переброски частей теперь поставлено лучше, чем месяца три назад".

Сталин сообщал также о своем мнении по крайне важному вопросу — о судьбе Балтийского флота. Незадолго до этого Главком Вацетис, поддержанный Троцким, исходя из необходимости экономить топливо, приказал сократить число действующих кораблей, в первую очередь — линкоров. В Кронштадте моряки резко опротестовали это решение, и Сталин встал на их сторону: после совещания он "пришел к убеждению в совершенной неправильности предложения Главкома. Мотивы: пер-

142

вое — крупные единицы, в случае, если они будут превращены в плавучие плоты, лишатся возможности привести в действие орудия, то есть последние просто не будут стрелять, так как между движением корабля и действием пушки имеется прямая связь. Далее Сталин сообщал, что и снаряды для мощных орудий линкоров, и топливо есть, и настаивал на отклонении предложения Вацетиса. Приказ был отменен, и мощные линейные корабли своим артиллерийским огнем немало способствовали защите Петрограда в 1919 году.

28 мая Сталин возвратился в Петроград. Здесь его ждала телеграмма от Ленина: " Вся обстановка белогвардейского наступления на Петроград заставляет предполагать наличность в нашем тылу, а может быть, и на самом фронте организованного предательства... Просьба обратить усиленное внимание на эти обстоятельства, принять экстренные меры для раскрытия заговора".

Сталин пришел к таким же выводам: "Можете быть уверены, — отвечал он, — что будет сделано все, что возможно сделать".

Опасения оправдались вскоре же. На следующий день под Сиверской в районе деревни Выра батальон 3-го Петроградского стрелкового полка, в котором действовала политическая организация бывших офицеров, перебил коммунистов и перешел на сторону врага. Измену эту можно было бы предвидеть, так как полк формировался на основе запасного батальона бывшего лейб-гвардии Семеновского полка.

3 октября Сталин прибыл в село Сергиевское, юго-восточнее Ливен, где находился штаб Южного фронта. Знакомство с делами на Южном фронте показало, что опасения Сталина были обоснованными: он вновь вынужден был исправлять чужие ошибки. Очень ярко обстановка охарактеризована в письме Серго Орджоникидзе, назначенному членом РВС 14-й армии по настоянию Сталина, к Ленину от 15 октября: "...Решил поделиться с Вами теми в высшей степени неважными впечатлениями, которые я вынес из наблюдений за эти два дня в штабе здешних армий. Что-то невероятное, что-то граничащее с предательством. Какое-то легкомысленное отношение к делу, абсолютное непонимание серьезности момента. В штабах никакого намека на порядок, штаб фронта — это балаган. Сталин приступает к наведению порядка".

В таких условиях Егоров, вступивший в должность комфронтом 8 октября, и Сталин начали готовить контрудар. Рано утром (в 5 часов 20 минут) 9 октября они отдали директиву войскам, в которой требовали нанесения решительного удара по врагу. На следующий день ударная группировка красных начала разворачиваться.

Белые тем временем наступали. 6 октября им удалось захватить Воронеж. С 11 октября ударная группировка красных вошла в соприкосновение с белогвардейцами; началось ожесто-

143

ченное сражение. Белые продвигались к северу. 11 октября штаб Южного фронта переехал в Серпухов. 13 октября корниловская дивизия захватила Орел. Но это был последний серьезный успех белых, наступательный порыв иссякал.

Силы же войск Красной Армии возрастали. Вся страна помогала Южному фронту, и перелом вскоре стал очевидным. После упорных боев красные 20 октября отбили Орел. Деникинцы понесли немалые потери.

Добиться пополнений было не так-то и легко. Дело в том, что Ставка (С. С. Каменев и С. И. Гусев), а также И. Т. Смилга

—член РВС Республики и РВС Юго-Восточного фронта — по-прежнему считали главным Юго-Восточный фронт; об этом Смилга писал в ЦК и Ленину 3 ноября. Командование же Южного фронта и, разумеется, Сталин вполне обоснованно полагали, что, поскольку центр тяжести борьбы с Деникиным переместился в район Орла — Воронежа — Курска, главным является Южный фронт. Его войска должны нанести главный удар через Харьков — Донбасс на Ростов, именно Южному фронту следует отдавать основные резервы.

Но развернувшиеся на Южном фронте в первой декаде ноября бои показали, что выделенных Главкомом подкреплений далеко недостаточно. Ставка (Каменев и Гусев) явно недооценивали значения Южного фронта. Юго-Восточный фронт получал большие пополнения, а 10 ноября Главком приказал его командованию подготовить главный удар в направлении через Дон на Новочеркасск.

Сталин шлет 15 ноября обширное письмо Ленину. Оно заслуживает разбора.

В письме Сталин отстаивает план нанесения основного удара по войскам Деникина из района Воронежа через Харьков — Донбасс на Ростов. Аргументация его очень убедительна: "Во-первых, здесь мы будем иметь среду не враждебную, наоборот

симпатизирующую нам, что облегчит наше продвижение. Во-вторых, мы получаем важнейшую железнодорожную сеть(донецкую) и основную артерию, питающую армию Деникина, линию Воронеж — Ростов (без этой линии казачье войско лишается на зиму снабжения, ибо река Дон, по которой снабжается донская армия, замерзнет, а восточно-донецкая дорога Лихая — Царицын будет отрезана). В-третьих, этим продвижением мы рассекаем армию Деникина на две части, из коих:добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу захода им в тыл. В-четвертых, мы получаем возможность поссорить казаков с Деникиным, который(Деникин) в случае нашего успешного продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что большинство казаков не пойдет, если, конечно, к тому времени поставим перед казаками вопрос о мире, о переговорах насчет мира и пр. В-пятых, мы получаем уголь, а Деникин остается без угля".

144

Не все положения и оценки, выдвинутые Сталиным в этом письме, бесспорны. Важно обратить внимание не только на легкость, с которой Сталин оперирует чисто военными понятиями, но и на то, что, оценивая стратегическую обстановку, он исходит также из политико-экономических факторов. Такой подход к решению военно-стратегических вопросов — одна из новинок, принесенных социалистической революцией в военную науку. Сталин и в этой отрасли человеческой деятельности обнаружил несомненные познания и способности. Полтора года гражданской войны и здесь не прошли для него даром.

Заканчивал письмо Сталин достаточно резко; настаивая на осуществлении главного удара на Южном фронте, он писал: "Без этого работа на Южном фронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на Южном фронте".

На письме — пометка Ленина: "В архив. Секретно". Решения Политбюро были проведены в жизнь. 17 ноября Главком сообщал командованию Южного фронта о предстоящей передаче ему 45-й и 52-й стрелковых дивизий; в течение месяца должны были прибыть на Южный фронт еще три дивизии. События на Южном фронте разворачивались благоприятно для красных войск. Они наступали, и одной из главных ударных сил, имевшихся в распоряжении командюжа, была конная армия Буденного.

Среди причин, вызвавших первоначальные неудачи советских войск в столкновениях с армией Деникина, было и отсутствие у красного командования значительных кавалерийских соединений. Гражданская война оказалась маневренной, и наличие у Деникина многочисленной кавалерии давало ему существенные преимущества. В то же время советское командование, и в первую очередь Троцкий недооценивали роль кавалерии. Троцкий считал кавалерию "аристократическим" родом войск и не раз открыто высказывал пренебрежение как к самой кавалерии, так и к кавалерийским военачальникам. В распоряжении же советского командования имелись в достаточном количестве и кадры для кавалерийских соединений, и военачальники-кавалеристы. Среди последних, несомненно, выделялся Семен Михайлович Буденный.

Зимой и весной 1918 — 1919 годов Буденный и его 4-я кавалерийская дивизия, обязанная своим возникновением в значительной степени Сталину, сражалась в составе 10-й армии на царицынском участке фронта и совершила немало славных дел. В начале лета 1919 года к 4-й дивизии присоединили 6-ю кавалерийскую дивизию; они и составили Конный корпус Буденного. В летних и осенних боях кавалеристы не раз побеждали белогвардейские войска, и их командир приобрел весьма лестную

145

репутацию у неоднократно битых им белых генералов. Но громкая, поистине всемирная слава ждала его еще впереди.

В начале октября, только что вступив в должность члена РВС фронта, Сталин в письме Буденному интересовался состоянием корпуса и спрашивал, что нужно сделать, чтобы увеличить его боеспособность. После успеха под Воронежем в конце октября Буденный в письме к Сталину очень подробно охарактеризовал и положение корпуса, и его нужды, предложив создать кавалерийское объединение — Конную армию. Предложение понравилось и Сталину, и Егорову. В заседании РВС фронта 11 ноября было принято решение о создании Конармии.

Но надо было добиться санкции на это решение в РВС Республики. 16 ноября Сталин выехал в Москву и 17 ноября участвовал в заседании РВСР при обсуждении вопроса о создании Конной армии. Выяснилось, что есть сомнения и в возможности, и в целесообразности формирования невиданного в истории современных войн кавалерийского объединения.

Но сомнения эти самым наглядным образом разрушали кавалеристы Буденного. 15 ноября в метель они вдребезги разбили белых под Касторной и продолжали наступать. Возвратившись в штаб фронта, Сталин 19 ноября подписывает приказ РВС Южного фронта о переименовании Конного корпуса в Конную армию. В высших военных инстанциях он самым категорическим образом отстаивал необходимость организации Конармии, и на последующем славном своем пути Буденный и его кавалеристы неизменно встречали понимание и поддержку Сталина.

У людей типа Сталина первые впечатления о людях имеют значение лишь в тех случаях, если последующие события подкрепляют эти впечатления. Буденный понравился Сталину еще летом 1918 года, под Царицыном. Членом РВС Конармии был назначен Ворошилов — тоже давно и хорошо знакомый Сталину. Вскоре кавалеристов Буденного Сталину привелось увидеть в деле.

Командование фронта решило познакомиться со вновь созданным кавалерийским объединением. Связи с Буденным не было: его армия, невзирая на оттепель и раскисшие дороги, преследовала противника. 29 ноября Сталин и Егоров приехали в Воронеж, здесь они встретились с Ворошиловым, Щаденко и Пархоменко, которые тоже направлялись в Конармию. Поехали вместе. До Касторной, однако, удалось добраться лишь ранним утром 5 декабря, а к вечеру этого дня прибыли в Новый Оскол.

Поезд шел крайне медленно, останавливался и стоял подолгу: полотно дороги и мосты были разрушены во время боев, их еще только восстанавливали, и не всегда надежно. Да и весь край был разорен, весь юг России, ставший на несколько лет ареной ожесточеннейших сражений.

146

В Новом Осколе начальство ожидали сани, запряженные тройкой лихих лошадей, и полуэскадрон кавалеристов: так распорядился командарм Конной. Сам он ждал приехавших в Велико-Михайловке. Прибыли туда поздно ночью.

Утром 6 декабря, в присутствии командования фронта, впервые собрался РВС Конной армии. Буденный представил Егорову и Сталину командный и начальствующий состав армии. Затем выступил Егоров. Он объяснил, что на Конармию командование фронта намерено возложить основную тяжесть рассечения армии Деникина. Сталин во время выступления подчеркнул, что Конармии еще предстоит доказать скептикам: решение принято правильное.

—Это задача очень ответственная, — говорил Сталин, — она потребует максимума сил и напряжения. Конной армии придется идти через Донбасс, ее может ожидать отсутствие фуража. Но, с другой стороны, ее будет встречать пролетариат Донбасса, который ждет нас и отдаст все, что может, — с этим фактом нужно считаться. Руководство фронта примет, в свою очередь, все меры к тому, чтобы в кратчайший срок доставить Конной армии необходимый фураж и продовольствие.

Заседали долго, до вечера, с перерывом на обед. Были решены вопросы организации Конармии, ее задачи. В заключение командарма Буденного приняли в партию. Рекомендации он получил весомые: от Сталина, Ворошилова, Щаденко.

На следующий день командование фронта пожелало поехать в район действий армии. Сталин и Егоров ехали в санях, с ними — кинооператор Э. Тиссе. Буденный, Ворошилов, Щаденко, Городовиков верхом. Сзади — резервный кавдивизион. Был ясный, морозный день. Ничто не предвещало опасности — и вдруг пулеметные очереди, разрывы снарядов. Оказалось — угодили ненароком прямо на поле сражения, где в очередной раз конница Мамонтова сошлась с кавалеристами Буденного и в очередной раз была бита.

Сталин и Егоров, поднявшись на холм, в бинокли следили за разворачивающейся картиной боя. Буденный, заметив, что на левом фланге противник обходит его кавалеристов и возникает угроза для командования фронта, стал просить Егорова и Сталина уехать.

—Нет! — коротко и резко ответил Сталин.

Делать нечего — командарм сам, во главе резервного кавдивизиона, пошел в атаку. Отбросили врага. Поле боя осталось за буденновцами.

"После боя, — вспоминал Буденный, — наступила гнетущая тишина, нарушаемая стонами раненых да голосами санитаров, хлопотливо подбиравших их.

Сталин, Ворошилов, Егоров, Щаденко и я медленно проезжали по почерневшим холмам, устланным трупами людей и лошадей.

147

Все молчали, скорбно оглядывали следы жестокой кавалерийской сечи. Тяжело было смотреть на обезображенные шашечными ударами тела людей.

Сталин не выдержал и, обращаясь ко мне, сказал:

— Семен Михайлович, это же чудовищно. Нельзя ли избегать таких страшных жертв? Хотя при чем здесь мы? — И он снова погрузился в раздумье..."

Вечером этого же дня командование фронта уехало. В Серпухов возвратились 12 декабря.

В истории мировой военной мысли громадное значение Первой Конной армии до сих пор не вполне осознано и оценено. Да, в новейшее время крупные кавалерийские соединения не раз действовали, и успешно. Вспомним Зейдлица, Мюрата, Платова. Однако все они входили в состав общевойсковых армий, а не как самостоятельные в оперативном отношении группы войск. Тут возникло принципиально иное — Первая Конная армия. Она новаторски образовалась именно как соединение армейского масштаба, где пехотные части и артиллерийские были приданы и подчинены командованию конницы.

Это не только прообраз, предвестник, но и практическое воплощение крупных подвижных соединений второй мировой войны (немецкие танковые и советские танковые армии).

Одни приписывают это новшество в военной стратегии немецкому танковому генералу Гудериану, а наши борцы с "культом личности" — Тухачевскому (вот уж совсем не по адресу! Он как раз был против). Но объективные историки скажут прямо и недвусмысленно: впервые в мире создали и опробовали в бою подвижные соединения крупного масштаба Буденный, Ворошилов и Сталин.



Глава десятая

На Кавказском фронте (так с 16 января 1920 года стал именоваться Юго-Восточный фронт) в конце января положение осложнилось. Белогвардейские войска вопреки ожиданиям сохранили и часть сил, и волю к сопротивлению. Попытки войск 8-й, 9-й и Конной армий фронтальными ударами опрокинуть врага не удавались. Особенно страдала в этих лобовых атаках через Дон на Батайск ударная сила фронта — Конная армия, детище Сталина. Гибли, и бессмысленно, сотни великолепных бойцов и тысячи лошадей, - успеха не было. Командование Конармии пыталось доказать комфронта В.И. Шорину. что неправильно использовать кавалеристов как общевойсковую армию, что ее усилия не поддерживаются частями соседних армий, но не сумело переубедить комфронта. 1 февраля Буденный и Ворошилов- пишут письмо Ленину, 2 февраля направляют

148

доклад Главкому Каменеву. В этих документах они характеризовали сложившуюся ситуацию и просили помочь. Не ограничиваясь этим, утром 3 февраля они связались с Курском, со Сталиным.

Буденный подробно охарактеризовал обстановку и просил приехать Сталина "хотя бы на 2 - 3 часа". Формально Сталин не имел отношения к делам Кавказского фронта. Но формалистом в скверном смысле этого слова Сталин никогда не был. Он отвечал Буденному: "Дней восемь назад, в бытность мою в Москве, в день получения мной вашей шифротелеграммы, я добился отставки Шорина... В Ревсовет вашего фронта назначен Орджоникидзе, который очень хорошо относится к Конармии. Если у вас нет связи с Саратовом, мы можем вам каждый раз предоставлять провод для разговора с Орджоникидзе, который, безусловно, поможет вам и поддержит вас.

Что касается моего выезда, я, вы знаете, не свободен, назначен председателем Совета труда Юго-Западного фронта, и без согласия Совета Обороны не смогу выехать. Во всяком случае же передам вашу записку Ильичу на заключение, если вы не возражаете. Окончательный ответ могу дать только после переговоров с Ильичем. Об одном прошу: берегите Конную армию, это неоценимое золото Республики. Пусть временно пропадают те или иные города, лишь бы сохранилась Конная армия".

Обнадеженные таким разговором, Буденный и Ворошилов вечером того же дня вновь связались с Курском и спросили Сталина о результатах его переговоров с Москвой. Сталин отвечал: "Результаты таковы, что я к вам пока выехать не могу, — это первое; второе — мы перебрасываем в район Иловайская две лучшие дивизии, из них одна Латышская".

Не ограничиваясь достигнутым, Сталин на следующий день добился разговора с Саратовом — с Орджоникидзе. Известив его о положении дел, Сталин тут же набросал исчерпывающую программу действий, изложенную в четких и предельно кратких формулировках. "Узнав все это, — говорил Сталин, — ЦК партии потребовал от меня немедленного выезда в район правого фланга для разрешения вопросов на месте, но я не мог выехать по некоторым причинам, о которых я здесь говорить не стану. По моему глубокому убеждению, члены Реввоенсовета должны принять следующие меры. Объединить группу Думенко с Конармией в одну мощную силу, подчинив первую последней. Передать Конармии в оперативное подчинение две стрелковые дивизии для опоры на флангах".

Дело действительно наладилось: Тухачевский произвел перегруппировку войск, изменил направление удара Конармии; из района Платовской она начала стремительный прорыв в тыл врага. В нескольких ожесточенных сражениях 19 — 28 февраля Конармия наголову разбила основные кавалерийские соедине-

149

ния белых и тем нанесла решительный удар врагу на Северном Кавказе.

Но под Ростовом белогвардейцы активизировались, и 20 февраля Ленин телеграфировал Сталину, что не исключает возможности потери Ростова и Новочеркасска и потому рассчитывает, что Сталин применит всю свою энергию, помогая Кавказскому фронту. Ответ Сталина был несколько раздраженным, и это, видимо, надо объяснять его крайним переутомлением и болезненным состоянием. Он телеграфировал: "Мне не ясно, почему забота о Кавфронте ложится прежде всего на меня... Забота об укреплении Кавфронта лежит всецело на Реввоенсовете Республики, члены которого, по моим сведениям, вполне здоровы, а не на Сталине, который и так перегружен работой". В тот же день, 20 февраля, Ленин написал ответ: "На Вас ложится забота об ускорении подхода подкреплений с Юго-Запфронта на Кавкфронт. Надо вообще помочь всячески, а не препираться о ведомственных компетенциях".

По сути данного, конкретного дела Ленин был прав, но и в словах Сталина о перегруженности работой заключалась немалая толика истины. Отдыха, как такового, Сталин в годы гражданской войны почти не имел. Лишь иногда он позволял себе загородную поездку на машине, так как любил быструю езду. Вот как вспоминал об этом С. К. Гиль — личный шофер Ленина: "Вызывать машину по телефону или поручать кому-либо сбегать в гараж Сталин не любил. Он обычно сам являлся в гараж и просил свезти его в то или иное место.

—Здравствуйте, — говорил он, входя в гараж, — можно машину получить? Мне только на полчаса...

Бывало и так. В летние сумерки он иногда приходил ко мне в гараж и просил прокатить его за город. Такая прогулка заменяла ему отдых. Закрытых машин он не любил.

—Если можно, товарищ Гиль, — открытую! Есть?

Я выбирал небольшую открытую машину, способную развивать большую скорость. Мне были известны темпы езды товарища Сталина.

Иосиф Виссарионович садился рядом со мной. Ездили мы обычно по Ленинградскому шоссе, до Покровского-Стрешнева и обратно. Дорога была для того времени сравнительно гладкая и позволяла мчать машину быстро. Езда со скоростью 30 — 40 километров в час не удовлетворяла Иосифа Виссарионовича.

Выехав на дорогу, я все увеличивал скорость. Товарищ Сталин следил за счетчиком. Я ждал его указания остановить бег машины на определенной быстроте. Ветер свистел в ушах, скорость достигала 50, затем 60 километров в час, а мой спутник все молчал. Мы переглядывались, улыбались. Иосиф Виссарионович все еще не выражал желания остановиться на достигнутой скорости. Наконец — 70 километров.

150

— Хватит! Вот так поедем! — говорил он, указывая на счетчик.

Быстрая езда доставляла ему, видимо, большое наслаждение. Он улыбался и переводил дух.

Через час-два мы возвращались в Кремль..."

Кроме обязанностей члена ЦК, его Политбюро и Оргбюро, кроме участия в работе СНК и СТО, кроме постов члена РВС Юго-Западного фронта за Сталиным по-прежнему оставались посты наркомнаца и наркомгосконтроля.

Систему контроля решено было реорганизовать. 23 января 1920 года вопрос обсуждался на Политбюро; решили не создавать новых учреждений, а всячески развивать рабочую и крестьянскую инспекцию. На основе этой директивы Ленин на следующий день написал Сталину развернутую инструкцию. 28 января вопрос о Рабоче-Крестьянской инспекции вновь обсуждался в Политбюро, а 31 января Пленум ЦК утвердил решение Политбюро. 7 февраля ВЦИК принял решение реорганизовать Народный комиссариат госконтроля в Народный комиссариат Рабоче-Крестьянской инспекции. Сталин сохранил пост наркома РКИ. Даже и в периоды длительного отсутствия в Москве он руководил работой наркомата. 23 февраля 1920 года он, к примеру, телеграфно потребовал от своего заместителя Аванесова присылать ему каждую неделю краткое сообщение-отчет о делах наркомата и информировать о ходе реорганизации.

Не прекращал Сталин работы и в Наркомнаце. 22 ноября

1919года он выступал на открытии II Всероссийского съезда коммунистических организаций народов Востока. 7 февраля на сессии ВЦИК его включили в комиссию по разработке вопросов федеративного устройства РСФСР.

Прямое отношение к национальной политике партии имела и работа Сталина на Украине. Харьков, где в феврале — марте

1920 года жил Сталин, тогда был столицей Украины. Разногласия среди коммунистов Украины еще не были преодолены до конца, и авторитет Сталина не раз приходился кстати при выработке правильной политической линии. 17 — 23 марта он активно участвовал в работе 1У конференции КП(б)У, несколько раз выступал.

23 марта Сталин выехал в Москву, на IX съезд РКП (б). На съезде его вновь избрали в ЦК, а 5 апреля на Пленуме ЦК утвердили членом Политбюро и Оргбюро.

Центральному Комитету приходилось работать много и напряженно. Достаточно сказать, что с 5 апреля 1920 года по 1 марта 1921 года состоялось 29 заседаний Пленума ЦК, 66 заседаний Политбюро и 102 заседания Оргбюро: в среднем за месяц проходило по три заседания Пленума, по шесть заседаний Политбюро и девять заседаний Оргбюро.

Сталин был одним из наиболее активных работников ЦК партии, но присутствовал он далеко не на всех заседаниях: и в

151

1920 году его на многие недели, а иногда и на месяцы отвлекали военные дела.

Мирная передышка весной 1920 года оказалась кратковременной. Теперь главными противниками Красной Армии были белополяки и Врангель, закрепившийся в Крыму.

Воспользовавшись тяжелым положением Советской Республики, белополяки в 1919 году захватили значительную территорию, населенную украинцами и белорусами, в том числе Минск. Но аппетит, как известно, приходит во время еды, и в правящих кругах Польши стали подумывать о границах, существовавших до 1772 года. На протяжении всей зимы 1919/20 года в строгой тайне на восток перебрасывались войска и военные грузы. К весне польская армия на восточной границе (около 148 тысяч человек) была полностью укомплектована и хорошо оснащена технически. В этом белополякам помогали правительства Франции и Великобритании.

Советское правительство не желало войны и многократно предлагало польскому урегулировать отношения путем переговоров, соглашаясь установить границу с Польшей по линии, проходившей восточнее даже Минска. Но польское правительство уклонялось от переговоров, выставляя совершенно неприемлемые условия, и истолковывало уступчивость советской стороны как признак слабости.

Советское правительство и Главное командование Красной Армии предвидели возможность конфликта. Еще в феврале Ленин затребовал от командования Западного фронта доклад о состоянии войск. 26 февраля командование Юго-Западного фронта (Егоров, Сталин) представили Главкому свои соображения, где среди прочего говорилось: "С поляками, безусловно, придется драться... Полагаем, что при будущих действиях против поляков нельзя ограничиться главным ударом на участке Западного фронта, а необходимо его поддержать со стороны Юго-Западного фронта в направлении Ровно — Брест".

Главное командование, считавшее Западный фронт основным, направляло туда большую часть пополнений. На Юго-Западный фронт была все же направлена Конная армия.

Ее командование — Буденный и Ворошилов — прибыли в начале апреля в Москву. Они настаивали, чтобы переброска Конармии шла походным порядком, предполагая, и справедливо, что по железной дороге эта переброска займет несколько месяцев. Главком Каменев, начальник полевого штаба Лебедев и начальник оперативного управления Шапошников не согласились с предложением командования Конармии. Попытались Буденный и Ворошилов попасть на прием к Троцкому, но тот их не принял, велев передать через секретаря, что занят делами на IX съезде партии.

Помог конармейцам Сталин. Он выслушал их жалобу, пригласил на съезд и обещал организовать встречу с Лениным.

152

Владимир Ильич, надо думать, занят был делами никак не менее Троцкого, но для обстоятельной беседы с Буденным и Ворошиловым оно, конечно, нашлось.

Вот это и есть тот самый Буденный? — спросил Ленин,здороваясь с ним за руку.

Он самый и есть! — подтвердил Сталин.

Как дела, товарищ Буденный?

Слава Богу, — вырвалось у Буденного, и он смутился было.

Значит, хорошо! — рассмеялся Ленин...

Буденный и Ворошилов, поддержанные Сталиным, сумели убедить Ленина, и он велел им передать Главкому, что согласен с мнением командования Конной армии. И 11 апреля с правого берега Кубани армия двинулась на Украину...

25 апреля польская армия начала на Украине широкое наступление. Силы были слишком неравны, и войска 12-й и 14-й армий отступали. 6 мая белополяки захватили Киев.

Ленин заслушал доклад Главкома о контрнаступлении. На заседании Политбюро 26 апреля обсуждалось положение на Украине; было решено снять все, что возможно, с Кавказского фронта и направить на Юго-Западный. Освободив Сталина от обязанностей члена РВС Юго-Западного фронта, Политбюро поручило ему общий контроль за исполнением намеченных на заседании мер по организации отпора врагу и укреплению обоих фронтов. Тем самым ЦК применил очень верный способ взаимодействия фронтов. В годы гражданской войны такие случаи были исключением, но во время Великой Отечественной Сталин применял его часто и с большим успехом.

По поручению Политбюро Сталин вместе с Главкомом уточнил окончательный вариант плана действий и доложил о нем. 28 апреля Политбюро одобрило план Главного командования, по которому основной удар наносили войска Западного фронта севернее Полесья, а вспомогательный — Юго-Западный.

Чтобы нанести контрудар, надо было перевезти много войск, снабдить их боеприпасами, продовольствием. Это требовало и времени, и сил. Сталин энергично принимается за снабжение армии. 10 мая на заседании СТО создается комиссия во главе со Сталиным по снабжению войск Западного фронта одеждой. 14 мая Сталин сделал на заседании СТО доклад по этому вопросу, и тут же его назначили председателем еще одной комиссии — по снабжению армии патронами, винтовками и пулеметами. 17 мая Сталин провел заседание этой комиссии, 21 мая выступил на заседании СТО с сообщением о результатах работы...

На Западном фронте советские армии в середине мая перешли в наступление; оно развивалось поначалу успешно, но вскоре польские войска начали контратаковать. Советские войска вынуждены были сначала остановиться, а затем и попятить-

153

ся. Требовалось ускорить переход в наступление Юго-Западного фронта на Украине.

В третий раз подряд в мае Сталин получает новое назначение: 18 мая его направляют членом РВС Юго-Западного фронта. В то же время его вводят в состав РВС Республики. 26 мая Сталин покинул Москву, на следующий день он был уже в Харькове, где разместился штаб фронта. Пробыв здесь несколько дней и сообщив Ленину о мерах по укреплению Крымского участка Юго-Западного фронта, Сталин выехал в Кременчуг, поближе к наступающим войскам.

Конная армия сосредоточилась к 25 мая в районе Умани.Уже то, что она совершила невиданный в истории современных войн тысячеверстный переход и прибыла в место сосредоточения в полном составе и готовности немедленно идти в бой, -одно это говорило об искусстве и воинском мастерстве ее руководителей. С приходом Конармии силы красных войск на Украине резко возросли. С 27 мая кавалеристы пошли в бой. Надень раньше начала наступление 14-я армия и фастовская группа.Однако в первые дни наступление не принесло успеха.

31 мая Сталин телеграфировал в Москву Ленину: "Теперь, когда я познакомился с положением фронта, могу поделиться с Вами впечатлениями. Основная болезнь Юго-Западного фронта — полное отсутствие пехрезервов, все три армии воюют без резервов... Результат такого положения, осложненного к тому же полным разложением частей Крымской (13-й) армии, может быть только один: пехчасти после первых успехов наступления выдохнутся, наступление будет не нарастать, а ослабевать; Конная армия, оставшаяся без серьезной поддержки со стороны пехоты, ослабнет, само же наступление в целом распылится на ряд мелких стычек..."

Направляя телеграфом ответ 2 июня в Кременчуг ("Вручить только лично Сталину для личного расшифрования), Ленин отмечал: "На Западном фронте положение оказалось хуже, чем думали Тухачевский и Главком, поэтому надо просимые Вами дивизии отдать туда, а с Кавказского фронта больше взять нельзя, ибо там восстания и положение архитревожное... Вы, конечно, помните, что по решению Политбюро наступление на Крым приостановлено впредь до нового решения Политбюро".

Предупреждение Ленина имело глубокий смысл: у командования Юго-Западного фронта, вынужденного вести борьбу на два фронта — против белополяков и пока еще сидевшего в Крыму Врангеля, — появился новый план. На следующий день Сталин в телеграмме Ленину внес на рассмотрение ЦК предложение: либо установить перемирие с Врангелем и получить возможность взять с Крымского фронта одну-две дивизии, либо отбросить всякие переговоры с Врангелем, ударить по нему и, разбив белогвардейцев, высвободить силы для боевых действий

154

против белополяков. Сталин просил Политбюро "принять все меры к тому, чтобы обеспечить перемирие и возможность переброски частей с Крымского фронта, либо, если это не предоставляется возможным по обстановке, санкционировать наше наступление в целях ликвидации крымского вопроса в военном порядке".

На этой телеграмме Ленин, обращаясь к Троцкому, написал:

"Не слишком ли много жертв будет стоить? Уложим тьму наших солдат. Надо десять раз обдумать и примерить. Я предлагаю ответить Сталину: "Ваше предложение о наступлении на Крым так серьезно, что мы должны осведомиться и обдумать архиосторожно. Подождите нашего ответа".

4 июня, видимо, во время заседания СТО Ленин получил новую телеграмму из Кременчуга. Сталин сообщал о намерении Врангеля вскоре начать наступление. На телеграмме Ленин написал Троцкому: "Надо сообщить Главкому и затребовать его заключение. Пришлите мне, получив его мнение, Ваш вывод на заседании Совета Обороны или поговорим (если не поздно кончится) по телефону".

Троцкий, чрезвычайно амбициозный и тщеславный, прочитав телеграмму Сталина, в ответе на записку Ленина не смог удержаться от замечания: мол, Сталин, обращаясь к Ленину непосредственно, тем самым нарушает субординацию (подобные сведения должен был бы направить Главкому Егоров). Ленин пишет вновь: "Не без каприза здесь, пожалуй. Но обсудить надо спешно. А какие чрезвычайные меры?"

Было запрошено мнение Главкома: ЦК партии обсудил предложение командования Юго-Западного фронта и решил, что наступление против Врангеля возможно лишь после тщательной подготовки и с учетом дипломатических обстоятельств. 5 июня в телеграмме на имя Ленина и в РВС Республики Сталин писал: "Значит, нужно готовиться... Понятно, что без санкции ЦК ничего не будет предпринято".

Ленин обязал Главкома ускорить переброску резервов на Юго-Западный фронт. Но готовиться долго не пришлось: 6 июня Врангель вышел из Крыма. Части 13-й армии сопротивлялись упорно. 9 июня белые заняли Мелитополь, 12 июня красные отошли на правый берег Днепра, оставив Каховку. Юго-Западный фронт вынужден был теперь вести боевые действия на двух направлениях.

Но на польском участке фронта обстоятельства складывались, можно сказать, блестяще. Командование Конармии самым тщательным образом учло уроки предыдущих боев. РВС фронта (и Егоров, и Сталин) многое сделали для подготовки мощного удара, и 5 июня Конармия прорвала фронт белополяков.

"Глава польского государства" Пилсудский называл идею организации Конной армии — крупного кавалерийского объе-

155

динения — "стратегической нелепостью". Теперь эта "нелепость" опрокидывала одну за другой лучшие польские дивизии и, вызывая панику в штабах, быстро углублялась в тыл противника. 7 июня кавалеристы Буденного овладели Житомиром, откуда польскому штабу пришлось спешно бежать, и Бердичевом. На следующий день они разбили неприятельскую кавалерию у Белополья и повернули на восток, на Фастов, грозя окружением польским войскам в Киеве. В наступление перешли 12-я и 14-я советские армии, и 12 июня был окончательно освобожден Киев — многострадальный город, в котором за три года революции и гражданской войны власть менялась полтора десятка раз. Советские войска продолжали наступать, белопольский фронт на Украине рушился...

К 20 июня Сталин возвратился в Харьков, а 24 июня выехал в Синельникове Перед отъездом он беседовал с корреспондентом харьковской газеты о положении на Юго-Западном фронте. Рассказав о прорыве фронта белополяков и об успешном наступлении, Сталин считал необходимым подчеркнуть:

" — ...Впереди еще будут бои, и бои жестокие.

Поэтому я считаю неуместным то бахвальство и вредное для дела самодовольство, которое оказалось у некоторых товарищей: одни из них не довольствуются успехами на фронте и кричат о "марше на Варшаву", другие, не довольствуясь обороной нашей Республики от вражеского нападения, горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на "красной советской Варшаве".

Я не буду доказывать, что это бахвальство и это самодовольство совершенно не соответствуют ни политике Советского правительства, ни состоянию сил противника на фронте..."1

В первую очередь слова эти, несомненно, были направлены против Троцкого и его окружения, именно они требовали немедленного "марша на Варшаву" и не склонны были реально оценить обстановку, руководствуясь в основном "сверхреволюционной" фразеологией. Эту же мысль о бахвальстве, "подрывающем энергию наших работников и развивающем вредное для дела самодовольство", Сталин высказал и в беседе с корреспондентом "Правды" в начале июля 1920 года. В Синельникове, на крымском участке фронта, Сталин занимался подготовкой контрнаступления против врангелевцев. К 24 июня их продвижение было остановлено. К началу июля начали наступать и советские войска, но успеха не добились. Это еще раз подтвердило, насколько серьезным противником был Врангель.

3 июля Сталин возвращается в Харьков, а 7-го выезжает в Москву. Наступление советских войск против белополяков на

1 Сталин И.В. Соч. Т.4. С.ЗЗЗ.

156

Украине продолжалось с успехом: к 10 июля Конная армия овладела Ровно, за день до этого 14-я армия очистила Проскуров. 4 июля перешли в наступление и армии Западного фронта. Крупный успех не заставил себя ждать: 11 июля был освобожден Минск, польские войска быстро отходили...

В Москве Сталин участвовал в совещании, где решалось — как быстрее расправиться с Врангелем. Сталин, Главком Каменев, начальник полевого штаба Лебедев и заместитель председателя РВС Республики Склянский пришли к выводу: в ближайшее время на крымский участок фронта следует направить крупные силы. 11 июля Сталин представил Ленину список частей и подразделений, намеченных к переброске, а сам выехал в Харьков.

Ленин очень внимательно следил за ходом дел на крымском участке фронта. 12 июля в телефонограмме он указывал Сталину на необходимость быстрее разгромить Врангеля. 14 июля Сталин выехал на фронт в Волноваху, 16 июля посетил Мариуполь, где ознакомился с Азовской флотилией. Лишь 20 июля он возвратился в Харьков.

Подготовку к наступлению не удалось завершить: в конце июля врангелевцы сами начали наступление в Северной Таврии. Атаки противника заставили красные войска на некоторых участках отступить, но решительного успеха Врангель не достиг.

К началу августа Красная Армия освободила территорию Белоруссии и Украины от польских оккупантов и вышла к границам Польши. Советское правительство хотело бы прекратить кровопролитие и начать мирные переговоры, но не получило в этом согласия правительства Польши, которое шло на поводу у государств Антанты. Оставалось одно: продолжая наступление, окончательно разбить польскую армию.

2 августа Политбюро, рассмотрев обстановку на юге страны, решило создать самостоятельный Южный фронт для борьбы с Врангелем. Сталину поручалось сформировать РВС нового фронта, на пост командующего предполагалось назначить Егорова или Фрунзе. Политбюро постановило также объединить Юго-Западный и Западный фронты.

В этот же день в Лозовой, куда он приехал еще 31 июля, Сталин получил телеграмму от Ленина: "Только что провели в Политбюро разделение фронтов, чтобы Вы исключительно занимались Врангелем. В связи с восстаниями, особенно на Кубани, а затем и в Сибири, опасность Врангеля становится громадной и внутри Цека растет стремление тотчас заключить мир с буржуазной Польшей. Я Вас прошу очень внимательно обсудить положение с Врангелем и дать Ваше заключение. С Главкомом я условился, что он даст Вам больше патронов, подкреплений и аэропланов..."

Сталин немедленно дал ответ: "Жестокие бои продолжаются с возрастающей силой, должно быть, сегодня потеряем Алек-

157

сандровск. Вашу записку о разделении фронтов получил, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками. Я могу работать на фронте еще максимум две недели, нужен отдых, поищите заместителя. Обещаниям Главкома не верю ни на минуту, он своими обещаниями только подводит. Что касается настроения ЦК в пользу мира с Польшей, нельзя не заметить, что наша дипломатия иногда очень удачно срывает результаты наших военных успехов".

Трудно объяснить, чем было вызвано столь резкое высказывание Сталина, видимо, он действительно очень переутомился, а раздражительность была свойственна ему в подобных случаях и впоследствии. Ленин отвечал 3 августа: "Не совсем понимаю, почему Вы недовольны разделением фронтов. Сообщите Ваши мотивы. Мне казалось, что это необходимо, раз опасность Врангеля возрастает. Насчет заместителя сообщите Ваше мнение о кандидате. Также прошу сообщить, с какими обещаниями опаздывает Главком . Наша дипломатия подчинена Цека и никогда не сорвет наших успехов, если опасность Врангеля не вызовет колебаний внутри Цека..."

Видимо, этот ответ подействовал на Сталина, так как в телеграмме в ЦК, отправленной 3 августа, он ничего не писал о своем несогласии с решением разделить Юго-Западный фронт. Сталин настаивал на том, что аппарат и имущество Юго-Западного фронта не следует делить: они остаются новому Южному фронту, а передаваемые Западному фронту 12-я и 1-я Конная армии должны обслуживаться РВС и штабом Западного фронта в их нынешнем виде. В телеграмме говорилось, что такая комбинация "дала бы возможность объединить все антипольские армии в единый Запфронт, чего я добивался и ранее...".

Эти соображения Сталина были одобрены РВС Республики и рассмотрены 5 августа на Пленуме ЦК. Было принято решение: "Утвердить предложенный тов. Сталиным вариант, принимаемый РВСР".

Пленум решал крайне важный вопрос: каковы перспективы войны, наступать ли на Варшаву и Львов? Накануне Ленин запросил мнение членов ЦК и военного командования. Ответ РВСР был категоричным и предельно оптимистичным: 16 августа Красная Армия будет в Варшаве. Между тем Троцкий, как председатель РВСР, должен был знать и, несомненно, знал, что наступавшие советские войска понесли большие потери, что они утомлены и ослаблены, что они оторвались от тылов на двести — четыреста километров, что снабжение войск нарушено...

Кроме того, Троцкий, не сообщив в ЦК об истинном положении в войсках, в то же время чрезвычайно преувеличивал слабость тыла польской армии, не брал в расчет настроение польского населения. Трезвая оценка реальной политической

158

обстановки в Польше подменялась у Троцкого трескучими фразами о "мировой революции".

Степень разгрома белополяков переоценивал и командующий Западным фронтом Тухачевский, и член РВС фронта Смилга, считавший еще в конце июля положение Варшавы безнадежным.

Ленин спрашивал мнение и Сталина. 4 августа в Лозовую полетела телеграмма: "Завтра в шесть вечера назначен Пленум ЦК. Постарайтесь до тех пор прислать Ваше заключение о характере заминок у Буденного и на фронте Врангеля, а равно и о наших военных перспективах на обоих этих фронтах. От Вашего заключения могут зависеть важнейшие политические решения".

В этот же день Сталин дал ответ: "...Я не знаю, для чего, собственно, Вам нужно мое мнение, поэтому я не в состоянии передать Вам требуемого Вами заключения и ограничиваюсь сообщением голых фактов без освещения. Заминка Буденного временная, противник бросил на Буденного литовскую, луцкую и галицкую группы в целях спасения Львова. Буденный уверяет, что он разобьет противника (он уже взял большое количество пленных), но Львов будет взят, очевидно, с некоторым опозданием. Словом, заминка Буденного не означает перелома в пользу противника. Что касается Врангеля, мы теперь хотя и слабы по причинам, изложенным выше, но все же сдерживаем противника; не позднее как через неделю мы пустим в ход 30 тыс. свежих штыков..."

Как видно, Сталин был гораздо более осторожен в выводах и предложениях по сравнению с настроениями, господствовавшими как среди командиров Западного фронта, так и в РВС Республики. К тому же, как только Сталину на следующий день, 5 августа, стали известны новые сведения об упорном сражении Конармии с поляками у Брод, он телеграфировал в Москву о необходимости предоставить ей отдых и пополнение: "В связи с этим Буденный со вчерашнего дня перешел от наступления к обороне, причем на занятие Львова в ближайшие дни нельзя рассчитывать". В отличие от Троцкого, он не суетился.

Пленум ЦК 5 августа одобрил дальнейшее наступление Красной Армии на польском фронте. Конная армия, 12-я и 14-я армии должны были перейти в подчинение командующего Западным фронтом. Но немедленных и недвусмысленных распоряжений на этот счет Главком не сделал. На отдых из боя командование Конармии смогло оттянуть с фронта лишь две дивизии из четырех. Вплоть до 10 августа Главком и командующие фронтами вели переговоры и переписку по организационным вопросам передачи армий. Тухачевский просил временно осуществлять управление передаваемыми ему армиями через оперативный пункт, созданный силами и средствами

159

штаба Юго-Западного фронта. РВС Юго-Западного фронта, не возражая против передачи Конармии, 12-й и 14-й армий, в то же время в телеграмме Главкому от 8 августа отмечал, что создание оперативного пункта повлечет за собой раздробление и дезорганизацию штабного аппарата Юго-Западного фронта.

12 августа РВС Юго-Западного фронта приказал 1-й Конной в кратчайший срок мощным стремительным ударом уничтожить противника на правом берегу Буга, форсировать реку и "на плечах бегущих остатков 3-й и 6-й польских армий захватить город Львов". 1-я Конная армия приступила к выполнению приказа, но сделать это оказалось нелегко, польские войска сопротивлялись отчаянно.

Можно предположить, что до 11 августа Главком рассчитывал на овладение Варшавой силами одного лишь Западного фронта. Но после настоятельных требований Тухачевского 11 августа Каменев отдал Юго-Западному фронту две директивы, в которых категорически предписывалось передать в подчинение командующего Западным фронтом 12-ю и 1-ю Конную армии и соответственно изменить им задачи. Но по техническим причинам директивы эти достигли штаба Юго-Западного фронта только 13 августа, когда 1-я Конная уже ввязалась в бои за Львов.

В ответе РВС Юго-Западного фронта Главкому говорилось: "Доношу, что ваши № №... только что получены и расшифрованы. Причина запоздания выясняется. Армии Югзапфронта выполняют основную задачу овладения районом Львова, Равва-Русская и втянуты уже в дело... Изменение основных задач армиям в данных условиях считаю уже невозможным. Командюгзап Егоров, член РВСР Сталин".

Главком настаивал на исполнении директивы, и Егоров заготовил проект соответствующего приказа, но Сталин отказался его подписать. Без подписи же члена РВС приказ считался недействительным .

Поскольку твердость Сталина при решении принципиальных вопросов была хорошо известна, Егоров не стал его уговаривать, а обратился ко второму члену РВС фронта, Берзину, с предложением подписать приказ. Берзин, ведавший вопросами тыла фронта, поначалу отказывался: если отказался подписать Сталин, который в курсе всех оперативных вопросов, то он, Берзин, в данный момент далек от оперативных вопросов. Только после соответствующих разъяснений зам. председателя РВСР Склянского Берзин подписал приказ.

14 августа Сталин получил телеграмму из секретариата ЦК:"Трения между Вами и Главкомом дошли до того, что (далее нерасшифровано) необходимо выяснение путем совместного обсуждения при личном свидании, поэтому просим возможно скорее приехать в Москву". В тот же день Сталин уехал в Харьков, а 17 августа выехал в Москву.

160

Тем временем 13 августа армии Западного фронта начали операцию по овладению Варшавой. Поначалу советским войскам сопутствовал успех, но 16 августа польские войска перешли в контрнаступление, советские армии не смогли его одержать и начали отступать от Вислы. Взять Варшаву не удалось.

Положение на фронте обсуждалось 19 августа на заседании Политбюро ЦК. Были заслушаны доклады РВСР и Сталина о положении на польском и врангелевском фронтах и принято развернутое решение. Врангелевский фронт был признан главным.

Через несколько дней, 25 августа, Сталин представил в Политбюро записку о создании резервов для армии. Методично, по пунктам, он излагал программу организации и подготовки резервов, и видно, что автор записки глубоко продумал ее. Вопрос обсуждался в ЦК, Троцкий пытался доказать, что подготовка резервов уже налажена. Тогда 30 августа Сталин написал заявление в Политбюро: "Ответ Троцкого о резервах есть отписка.<...> Нужно раз навсегда отказаться от вредной "доктрины", по которой гражданским ведомствам предоставляется снабжать войска, а все остальное — Полевому штабу. ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства, не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, если он не хочет очутиться перед новой катастрофой..." 1

Под катастрофой Сталин подразумевал поражение советских войск на Висле. Причины поражения уже тогда оживленно обсуждались, и диспут этот продолжался в последующие несколько десятилетий.

Причины поражения, несомненно, сложны, и в первую очередь за него ответственны командование Западного фронта, начавшие наступление без соответствующей подготовки, Главком , не обеспечивший должного руководства, и Троцкий, неправильно информировавший ЦК о положении на польском фронте. Но уже и в августе 1920 года находились охотники свалить хотя бы часть вины за поражение с больной головы на здоровую. В частности, раздавались упреки командованию Юго-Западного фронта в задержке 1-й Конной армии под Львовом, что якобы решающим образом отразилось на исходе сражения.

Сталин обратился в ЦК с просьбой освободить его от военной работы. 1 сентября Политбюро решило освободить Сталина от должности члена РВС Юго-Западного фронта. Однако он остался членом РВС Республики.

На несколько недель Сталин получает отпуск и возвращается к делам в конце сентября 1920 года: он принимал участие в ра-

1 Сталин И.В. Соч. Т.4. С.348,349.

161

боте 9-й партийной конференции. С политическим отчетом выступал Ленин, уделивший главное место в нем политике ЦК в войне с Польшей. Ленин отметил, что ошибки, имевшие место во время наступления на Варшаву, следует искать как в области политики, так и стратегии. Делегаты конференции (Ф. Я. Кон, С. К. Минин, М. М. Хатаевич) в выступлениях, стремясь разобраться в причинах поражения, высказывали критические замечания в адрес военного ведомства и в адрес самого ЦК.

Сталин заявил, что если бы до наступления на Варшаву военное командование информировало в полной мере ЦК о тяжелом состоянии войск фронта, то наступление, несомненно, было бы временно отсрочено. Но так как это не было сделано, то и последовало поражение, вину за которое, аргументировал Сталин, несут высшие военные органы и командование Западного фронта. В то же время Сталин защищал позицию командования Юго-Западного фронта. Он говорил, что если бы 1-я Конная армия взяла Львов (а она находилась в восьми километрах от города), то это была бы самая реальная помощь отступающим армиям Западного фронта, однако Тухачевский перебросил армию Буденного из-под Львова.

Теперь, когда военные дела на некоторый срок вышли из сферы деятельности Сталина, он мог отводить больше времени двум подведомственным комиссариатам. 15 октября он выступил с речью при открытии 1-го Всероссийского совещания ответственных работников РКК. Охарактеризовав цели и задачи рабоче-крестьянской инспекции, нарком описал состояние дел, отметив многие недостатки, и так определил ее основную заповедь:

— ...Не щадить отдельных лиц, какое бы они положение ни занимали, щадить только дело, только интересы дела.

Задача эта очень трудная и деликатная, она требует большой выдержки и большой чистоты, безукоризненной чистоты со стороны работников. К прискорбию, я должен сказать, что в ходе нескольких фактических ревизий некоторых учреждений, здесь у нас в Москве, сами агенты контроля оказались не на высоте призвания. Я должен заявить, что против таких агентов комиссариат будет неумолим...1

Больше времени было теперь у Сталина и для работы в Наркомнаце. 10 октября в "Правде" была опубликована его статья о политике Советской власти по национальному вопросу, как бы подводящая итог за три года.

"Требование отделения окраин от России, — писал Сталин, — как форма отношений между центром и окраинами должно быть исключено не только потому, что оно противоречит самой постановке вопроса об установлении союза между центром и

1 Сталин И.В. Соч. Т.4. С. 368. 162

162

окраинами, но прежде всего потому, что оно противоречит в корне интересам народных масс как в центре, так и окраин... Достаточно взглянуть на отделившиеся от России Грузию, Армению, Польшу, Финляндию и т. д., сохранившие лишь видимость независимости, а на деле превратившиеся в безусловных вассалов Антанты, достаточно, наконец, вспомнить недавнюю историю с Украиной и Азербайджаном, когда первая расхищалась немецким капиталом, а второй — Антантой...

либо вместе в Россией, и тогда — освобождение трудовых масс окраин от империалистического гнета;

либо вместе с Антантой, и тогда — неминуемое империалистическое ярмо.

Третьего выхода нет..."1

Теперь, спустя семь десятилетий, эти слова хочется снова и снова перечитывать...

Кавказ оставался сложным узлом противоречий. Кавказское бюро РКП(б) просило ЦК командировать Сталина на Кавказ. 18 октября он был уже в Ростове-на-Дону.

На следующий день он выступил с докладом о задачах РКП(б) в местностях, населенных народами Востока, на заседании Кавбюро, а 21 октября выехал во Владикавказ. Ознакомившись с положением, 26 октября Сталин информировал ЦК о положении дел. С 27 по 29 октября во Владикавказе с участием Сталина состоялось Краевое совещание коммунистических организаций Дона и Кавказа. В докладе о политическом положении Сталин подчеркнул необходимость активнее бороться с происками агентов Антанты. Обратим внимание на следующие слова Сталина, особенно важные в свете дальнейшей деятельности его на важнейших партийных и государственных постах:

— ...Некоторые участники Октябрьского переворота были убеждены в том, что социалистическая революция в России может увенчаться успехом и успех этот может быть прочным лишь в том случае, если непосредственно за революцией в России начнется революционный взрыв на Западе.<...>

Этот взгляд... был опровергнут... ибо социалистическая Россия, не встретившая прямой революционной поддержки со стороны западного пролетариата и окруженная враждебными государствами, с успехом продолжает свое существование и развитие уже три года" 2 .

О поразительных итогах трехлетнего существования Советской власти Сталин говорил и в Баку, куда он выехал 30 октября.

4 ноября при его участии в Баку состоялось заседание Политбюро ЦК КП(б) Азербайджана и Кавбюро ЦК РКП(б), об-

1Сталин И.В. Соч. Т.4. С. 352-353.

2Там же.

163

судившее положение в Армении и линию на переговорах с Грузией. 6 ноября, в канун третьей годовщины Октября, Сталин сделал в Бакинском Совете доклад об этой знаменательной дате.

12 ноября Сталин и Серго Орджоникидзе в теплушке приехали из Баку в Темир-Хан-Шуру. Грохотали орудия — в горах шел бой. Улицы и базар были заполнены вооруженными людьми.

13 ноября в семь часов вечера открылся Чрезвычайный съезд народов Дагестана. Сталин по поручению Советского правительства зачитал Декларацию об автономии Дагестана.

—Дагестан должен быть автономным, — говорил Сталин, —он будет пользоваться внутренним самоуправлением, сохраняя братскую связь с народами России...

Разоблачая националистическое толкование автономии и лживые фразы о "независимости", Сталин заявил, что автономия не означает и не может означать отделение Дагестана от Советской России.

—...Автономия — не представляет независимости. Россия и Дагестан должны сохранить между собой связь, ибо только в этом случае Дагестан сможет сохранить свою свободу1 .

Строительство и укрепление великого в близком будущем Советского Союза неуклонно и целенаправленно продолжалось.

1 Сталин И.В. Соч. Т.4. С. 395 - 396. 164

164



ЧАСТЬ ВТОРАЯ



Глава одиннадцатая

На некоторое время член Политбюро РКП (б) Сталин отошел от военных дел.

Теперь он мог вплотную заняться работой в Наркомнаце и НКРКИ: в годы гражданской войны для этого не всегда удавалось выкроить время. Обстоятельство это было отмечено и Лениным. 17 марта 1921 года в письмах к Иоффе, жаловавшемуся на якобы плохое отношение к нему ЦК, Ленин отвечал, что "судьба" в годы гражданской войны бросала из одного конца страны в другой многих видных коммунистов: "Я это видел на многих работниках. Пример — Сталин. Уж, конечно, он-то бы за себя постоял. Но "судьба" не дала ему ни разу за три с половиной года быть ни наркомом РКИ, ни наркомом национальностей. Это факт".

В начале 1921 года обстановка настоятельно требовала резкого изменения экономической политики. Следовало отказаться от "военного коммунизма". Ленин разработал соответствующие меры в экономике для новых исторических условий; они получили наименование "новой экономической политики" и были утверждены X съездом партии в марте 1921 года.

Сталин на съезде выступал 10 марта с докладом об очередных задачах партии в национальном вопросе. Сталин рассмотрел национальные взаимоотношения в дореволюционное время, их развитие за годы Советской власти; говорил об общем направлении национальной политики партии.

165

—Хотя при советском режиме в России и республиках, — говорил Сталин, — связанных с Россией, нет уже ни господствующих, ни бесправных наций, ни метрополии, ни колоний, ни эксплуатируемых, ни эксплуататоров, тем не менее национальный вопрос все же существует в России. Суть национального вопроса в РСФСР состоит в том, чтобы уничтожить ту фактическую отсталость (хозяйственную, политическую, культурную) некоторых наций, которую они унаследовали от прошлого, чтобы дать возможность отсталым народам догнать центральную Россию и в государственном, и в культурном, и в хозяйственном отношениях 1 .

На съезде Сталина вновь избрали в ЦК. По количеству полученных голосов он прошел шестым, получив 458 голосов из 479. Это было больше, чем получили Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев — люди, с которыми Сталин, отстаивая линию партии, не раз столкнется в ближайшие годы. Единогласно в ЦК прошел только Ленин.

Еще в конце 1920 года троцкисты навязали партии так называемую "дискуссию о профсоюзах". В Центральном Комитете Ленину пришлось крепко поспорить с оппозиционерами — и поначалу перевес был не на его стороне. 7 декабря 1920 года Пленум ЦК обсудил вопрос, но ленинская точка зрения не получила большинства. Троцкого поддержал Бухарин и секретарь ЦК Крестинский. В Политбюро только Сталин поддерживал Ленина, Зиновьев и Каменев колебались.

Пресловутая "дискуссия о профсоюзах" хорошо известна, но ни у нас, ни за рубежом до сих пор нет ни одной научной публикации об этом. Дело в том, что вопрос о профессиональных рабочих организациях был лишь поводом, причем завуалированным, в борьбе за власть над победившей в гражданской войне Советской Россией. Троцкий предлагал "завинтить гайки" в профсоюзах (читай: в Советском государстве), то есть установить прямую военную диктатуру (при своем главенстве, разумеется). Ленин понял, куда ветер дует, и резко выступил против. Сталин не колебался в его поддержке. Во-первых, он всегда высоко чтил авторитет Ленина и в отличие от фанфарона Троцкого даже мысли не имел с ним тягаться. Во-вторых, он-то знал и давно понял Троцкого, пожалуй, лучше, чем сам Ленин.

На X съезде оппозиция была разгромлена. Подавляющим большинством голосов съезд принял предложенную Лениным резолюцию "О единстве партии", воспрещавшую какие-либо проявления фракционной деятельности в партии. Невыполнение этого требования влекло за собой безусловное и немедленное исключение из партии. "Мы — не дискуссионный клуб", —

1 С т а л и н И. В. Соч.-Т .5.- С.39. 166

166

заявил на съезде Ленин. Эту фразу не раз повторит впоследствии Сталин.

На пленуме ЦК он вновь был избран в Политбюро и Оргбюро.

Здоровье Сталина было расшатано беспрерывной и изнурительной работой на износ в годы революции и гражданской войны. Ленин беспокоился за состояние его здоровья. По свидетельству С.К. Гиля, по нескольку раз в день звонил Ленин в Боткинскую больницу, ездил к профессору Розанову, который оперировал Сталина, просил врачей в любое время дня и ночи вызывать его в больницу, если состояние больного ухудшится. Когда операция прошла успешно, Ленин стал советоваться с Розановым.

—Опасность миновала? Очень хорошо! Куда вы советуете отправить его для полного выздоровления? Только не в санаторий. Они у нас еще недостаточно хороши. Может быть, на Юг?Или в горы?

В конце мая Сталин выехал на лечение в Нальчик. Пробыв там месяц, он не выдержал более и в конце июня направился в Тифлис.

Целое десятилетие не видел он родины. Буря революции и гражданской войны оставила глубокие следы и в солнечной Картли, и во всем Закавказье, здесь были свои особенности и трудности. О том, как приступать к строительству нового общества на этой многонациональной окраине страны, каковы ближайшие задачи, и шла речь на пленуме Кавказского бюро ЦК РКП (б) в начале июля 1921 года. Сталин руководил работой пленума.

6 июля на общем собрании тифлисских коммунистов Сталин выступил с докладом "Об очередных задачах коммунизма в Грузии и Закавказье". На основании указаний Ленина и решений X съезда он формулировал эти задачи так: развернуть работу по восстановлению народного хозяйства; создать здоровую атмосферу интернационализма и объединить усилия республик Закавказья; укрепить партийные организации. Примечательна та часть речи Сталина, где он поделился некоторыми своими впечатлениями о Закавказье после гражданской войны:

—Я помню годы 1905 — 1917-е, когда среди рабочих и вообще трудящихся национальностей Закавказья наблюдалась полная братская солидарность, когда узы братства связывали армянских, грузинских, азербайджанских и русских рабочих в одну социалистическую семью. Теперь, по приезде в Тифлис, я был поражен отсутствием былой солидарности между рабочими национальностей Закавказья. Среди рабочих и крестьян развился национализм, усилилось чувство недоверия к своим инонациональным товарищам: антиармянского, антитатарского, антигрузинского, антирусского и всякого другого национализма теперь хоть отбавляй... Очевидно, три года существования нацио-

167

налистических правительств в Грузии (меньшевики), в Азербайджане (мусаватисты), в Армении (дашнаки) не прошли даром.

Ленин по-прежнему следил за состоянием здоровья Сталина. 4 июля он телеграфировал Орджоникидзе: "Удивлен, что вы отрываете Сталина от отдыха. Сталину надо бы еще отдохнуть не меньше 4 или 6 недель. Возьмите письменное заключение хороших врачей..."

Сталин, однако, не мог и не хотел полностью предаться отдыху; 7, 8, 14 июля он участвовал в работе пленума ЦК КП(б) Грузии. По его предложению пленум обстоятельно обсудил вопрос о политике грузинских коммунистов в восстановлении народного хозяйства и укреплении Советской власти.

17 июля Ленин вновь осведомляется у Орджоникидзе о здоровье Сталина; 25 июля Ленин спрашивает, на сколько дней отрывали Сталина от отдыха, и просит сообщить фамилию и адрес доктора, лечившего его. Вторую половину июля Сталин находится в Нальчике и лишь 8 августа выезжает в Москву.

Дела, самые разнообразные дела, вновь овладевают Сталиным. Вот лишь некоторые, наиболее приметные.

18 августа Ленин отдает распоряжение Госплану оказать содействие Сталину в ознакомлении со всеми экономическими материалами, особенно по золотопромышленности. Сталин изучает материалы...

22 августа ЦК поручает ему общее руководство работой отдела агитации и пропаганды: на этом поприще у Сталина немалый опыт...

6 — 8 сентября Сталин участвует в заседании комиссии ЦК по улучшению работы центрального аппарата железнодорожного транспорта; транспорт — больное место в жизни страны...

22 сентября Президиум ВЦИК включает Сталина в комиссию, которая должна распределить на Северном Кавказе земли между чеченцами и казаками...

Но не будет, пожалуй, преувеличением утверждение, что в последние месяцы 1921 года и весь 1922 год больше всего времени Сталин уделял подготовке объединения советских республик в единый Союз.

В пределах РСФСР продолжалось национально-государственное строительство, в 1921 — 1922 годах были образованы новые автономные республики и области. Возглавляемый Сталиным Наркомат национальностей подготавливал основные решения Советского правительства о создании автономных республик и областей, определял их административные границы, разрешал многочисленные и разнообразные споры и недоразумения. С 1921 года Наркомнац все более интересуется экономикой национальных районов, руководит национальными культурными учреждениями. В ведении Наркомнаца состоял Институт востоковедения, Коммунистический университет народов Востока, где Сталин не раз читал доклады. Наркомат

168

представляет правительству заключение по законоположениям, выработанным другими наркоматами, следит за проведением на окраинах кодексов законов, устанавливает связи с Академией наук для изучения национального и племенного состава населения страны, ведет кампанию по борьбе с голодом и т. д..

Советские республики вплотную подошли к созданию многонационального союзного государства. Важным этапом на этом пути было объединение республик в Закавказье. Еще в июле 1921 года Кавбюро ЦК РКП(б) в присутствии Сталина признало необходимым создать комиссию по объединению хозяйственной деятельности Закавказских республик. В начале ноября Кавбюро (в работе его участвовал секретарь ЦК В.М. Молотов) приняло решение о создании Закавказской федерации. Но в ЦК Компартии Грузии сразу же обнаружилась группа националистов во главе с П. Г. Мдивани, упорно противодействующих курсу на сближение народов Закавказья.

Ленин разработал проект решения Политбюро ЦК, в котором, в противовес группе Мдивани, подчеркивалось: "1. Признать федерацию Закавказских республик принципиально абсолютно правильной и безусловно подлежащей осуществлению, но в смысле немедленного практического осуществления преждевременной, т.е. требующей нескольких недель для обсуждения, пропаганды и проведения снизу..."

28 ноября проект этот был прислан Сталину, и он отвечал: "Тов. Ленин. Против вашей резолюции я не возражаю, если согласитесь. принять следующую поправку: вместо слов "требующей нескольких недель обсуждения" в пункте 1 сказать: "требующей известного периода времени для обсуждения" и т. д.., согласно вашей резолюции. Дело в том, что "провести" федерацию в Грузии "снизу" в "советском порядке" в "несколько недель" нельзя, так как в Грузии Советы только начинают строиться. Они еще недостроены. Месяц назад их не было вовсе, и созывать там съезд Советов в "несколько недель" немыслимо, — ну, а Закавказская федерация без Грузии будет бумажной федерацией. Думаю, что нужно положить 2 — 3 месяца на то, чтобы идея федерации одержала победу в широких массах Грузии"1 .

Аргументация Сталина была достаточно убедительной, и Ленин согласился с поправкой. На следующий день ЦК партии одобрил ленинский проект постановления.

Новая экономическая политика оправдывала себя, и об этом шла речь на очередном, XI съезде партии.

Съезд открылся 27 марта 1922 года. В политическом отчете ЦК основное внимание Ленин отвел итогам первого года НЭПа и перспективам, открывающимся перед партией. Сформулированные Лениным и одобренные ЦК выводы и предложения

1 Сталин И. В Соч.-Т .5.- С.229.

169

имели огромное теоретическое и практическое значение; они сохраняют это значение и по сегодня.

На XI съезде не было сколько-нибудь сколоченных оппозиционных группировок. Однако съезду пришлось дать отпор кое-кому из бывших и будущих оппозиционеров, выступавших с нападками на линию партии. Одним из наиболее ретивых был Преображенский, выражавший несогласие со многими положениями доклада Ленина. Преображенский счел необходимым и своевременным напасть и на Сталина:

—Или, товарищи, — разглагольствовал он, — возьмем, например, товарища Сталина, члена Политбюро, который является в то же время наркомом двух наркоматов. Мыслимо ли, чтобы человек был в состоянии отвечать за работу двух комиссариатов и, кроме того, за работу в Политбюро, в Оргбюро и в десятке цекистских комиссий?..

Сам Сталин на съезде не выступал, но за него замолвил весомое словечко Ленин. В заключительном слове он разгромил Преображенского и, среди прочего, сказал:

—Вот Преображенский здесь легко бросал, что Сталин в двух комиссариатах. А кто не грешен из нас? Кто не брал несколько обязанностей сразу? Да и как можно делать иначе? Что мы можем сейчас сделать, чтобы было обеспечено существующее положение в Наркомнаце, чтобы разбираться со всеми туркестанскими, кавказскими и прочими вопросами? Ведь это все политические вопросы!

Пленум вновь избранного ЦК РКП(б) состоялся 3 апреля. Было решено иметь в Секретариате ЦК новую должность — Генерального секретаря. По предложению Ленина на этот пост избрали Сталина. С тех пор на протяжении 31 года Иосиф Виссарионович оставался Генеральным секретарем ЦК партии.

Круг обязанностей его расширился. Правда, в мае 1922 года его освободили от руководства НКРКИ. Но Наркомнац по-прежнему, вплоть до его упразднения в 1923 году, оставался за Сталиным.

Воспоминания А.И. Микояна позволяют судить, каков был метод работы Генерального секретаря уже в первые недели после назначения в новую должность.

В конце апреля 1922 года Микоян был вызван из Нижнего Новгорода, где он работал. Сталин принял его и объяснил, что ЦК имеет намерение направить Микояна секретарем Юго-Восточного бюро ЦК РКП(б). Микоян стал отказываться, ему не хотелось уезжать из Нижнего Новгорода. Внимательно выслушав, Сталин сказал:

—Ты только не прибедняйся. В Нижнем уже многое сделано, и ты можешь спокойно перейти на новое место, которое предлагает ЦК.

Микоян продолжал отказываться, считая, что не справится с работой на Северном Кавказе.

170

—Не преувеличивай трудностей, — отвечал Сталин. — Конечно, они там есть. Секретарем бюро ЦК работает сейчас Виктор Нанейшвили, которого ты должен хорошо знать еще по Баку. Он старый большевик, бывший учитель. Но он и в партийной работе сохранил стиль учителя: больше поучает и разъясняет. Организационно объединить и сплотить людей ему не удалось. Кроме Ставропольской губернии, местные организации не поддерживают бюро ЦК, считая его излишним звеном, средостением между ними и ЦК. Мы же считаем, что при существующих средствах связи и неокрепшем аппарате в самом ЦК из Москвы трудно руководить и решать специфические и действительно порой очень сложные вопросы этого края...

Уговаривать Сталин умел, и Микоян стал соглашаться, выразив только сомнение, сможет ли он сработаться с Ворошиловым, который также входил в состав Юго-Восточного бюро.

—Можешь действовать самостоятельно, — заверил Сталин, —и ничего не опасаться. Я знаю Ворошилова как толкового и умного человека. Он хороший товарищ и не будет мешать тебе в работе. Наоборот, всячески поможет. Обещаю лично поговорить с Ворошиловым.

Завершая беседу, Сталин спросил, почему Микоян так плохо выглядит. Тот объяснил, что с месяц назад около двух недель болел воспалением легких. Сталин немедленно предложил поехать отдыхать за границу — в санаторий ЦК недалеко от Риги на берегу Балтийского моря.

—Там хорошие условия, и ты сумеешь быстро подкрепиться...

Микоян описывает также заседание Пленума ЦК в середине мая 1922 года. Пленум проходил в зале заседаний СНК. За длинным столом располагались члены и кандидаты в члены ЦК, Ленин сидел во главе его, с карманными часами в руке, и строго следил за соблюдением регламента. Обстановка была сугубо деловой, никаких лишних разговоров — Ленин бы их не потерпел. Микояну запомнился спор между Сталиным и Троцким.

Троцкий делал доклад об изъятии из церквей, музеев и учреждений ценностей, не представлявших исторического или научного интереса. Их предполагалось продать за рубеж. В общем, все были согласны с положениями доклада — ценности надо поскорее реализовать, но спор вызвало предложение Троцкого о передаче пяти процентов вырученных сумм в распоряжение РВС Республики. Сталин, — вспоминает Микоян, — который сидел рядом с Троцким, выступил только по этому вопросу с возражением против предложения Троцкого. Он говорил, как обычно, тихо и спокойно, заняв своим выступлением не более одной минуты.

Троцкий, который был очень вспыльчив, тут же, что называется, вскипел и стал горячо спорить со Сталиным, доказывая

171

правильность своего предложения, заняв этим спором более трех минут. Тогда Ленин, показав на часы, сказал:

—Предлагаю соблюдать регламент.

Троцкий подчинился. Сталин вновь попросил слова и опять, заняв не больше минуты, спокойно сказал, что не надо определять твердый процент таких отчислений армии на все время, а надо решать этот вопрос по мере необходимости, смотря на какие цели эти средства потребуются. Вся же сумма выручки должна поступать в распоряжение правительства. Примерно так и порешили...

В конце мая 1922 года состояние здоровья Ленина резко ухудшилось. На некоторое время ему было запрещено врачами заниматься делами, и он отдыхал в Горках. В середине июля — августа 1922 года, когда Ленин стал чувствовать себя лучше, Сталин несколько раз посетил его и в сентябре опубликовал заметки "Товарищ Ленин на отдыхе".

“...Тов, Ленин, — писал он, — во время моего первого свидания с ним в июле, после полуторамесячного перерыва, произвел на меня именно такое впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха. Свежий и обновленный, но со следами усталости, переутомления.”

—"Мне нельзя читать газеты, — иронически замечает тов. Ленин, — мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины".

Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность тов.Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять,что профессиональным политикам, получившим свидание,нельзя не говорить о политике.

Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, не преодолимое рвение к работе...

Совершенно другую картину застал я спустя месяц. На этот раз тов. Ленин окружен грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничения). Нет больше следов усталости, переутомления. Нет признаков нервного рвения к работе, — прошел голод. Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью. Наш старый Ленин, хитро глядящий на собеседника, прищурив глаз..."1 .

Еще в первый свой приезд в Горки Сталин обнаружил свойственную ему предусмотрительность и осторожность. Не доезжая до дома, он вышел из машины и направился вокруг усадьбы. Шофер С. К. Гиль шел следом. Видимо, Сталина привлекли звуки баяна и громкое пение: на опушке парка веселилась

1 Сталин И. ВСоч.-Т.5.- С.134 - 135.172

172

большая группа парней и девушек. Шуму было много. Выяснилось, что гулянка собиралась почти каждый вечер, а в воскресенье начиналась с утра. Ленин, как говорили, запретил тревожить молодежь:

—Не мешайте им. Пусть гуляют, где хотят.Но Сталин решил не так:

—Такие концерты совсем рядом с домом! Так Владимир Ильич никогда не отдохнет!

Результатом прогулки Сталина было появление в скором времени ограды вокруг усадьбы, обеспечившей спокойствие, столь необходимое больному Ленину...

В отсутствие Ленина в начале августа 1922 года состоялась XII Всероссийская партийная конференция. Рассказывая о своих впечатлениях от конференции, Микоян вспоминал спустя полвека: "Во время конференции у меня, да и у ряда других делегатов возникло недоумение, почему Сталин, в ту пору уже Генеральный секретарь ЦК партии, держался на этой конференции подчеркнуто в тени.

Кроме краткого внеочередного выступления о посещении Ленина в связи с нашим приветствием, он не делал на конференции ни одного доклада и не выступал ни по одному из обсуждавшихся вопросов.

Это не могло не броситься в глаза.

Зиновьев, например, выступал на конференции почему-то даже с двумя докладами — об антисоветских партиях и о предстоящем IV конгрессе Коминтерна, в то время как Сталин, бесспорно, мог бы подготовить и доложить вопрос, скажем, об антисоветских партиях ничуть не хуже Зиновьева, поскольку материалов и источников информации у него было не меньше, да и знал он этот вопрос не хуже его. Зиновьев вообще держался на конференции чрезмерно активно, изображая из себя в отсутствие Ленина как бы руководителя партии.

Наконец, если открыл конференцию вступительной речью Каменев, то было бы вполне естественно, чтобы с речью о закрытии конференции выступил Генеральный секретарь ЦК партии, а получилось так, что председательствовавший на последнем заседании Зиновьев почему-то предоставил слово для закрытия конференции Ярославскому.

"Ретивость" Зиновьева я отнес тогда за счет его особой "жадности" на всякие публичные выступления и его стремления непомерно выпячивать свою персону — этим он уже славился.

Но поведение Сталина, как я уже говорил, вызывало недоумение. Я никак не мог понять, почему Сталин так себя ведет. Что это — действительно только скромность? А может быть, тактика? И какая?

Во всяком случае, такое поведение Генерального секретаря, как я понимал, не мешало, а скорее содействовало сплочению

173

сложившегося руководящего ядра партии. Оно повышало в глазах делегатов личный престиж Сталина".

Догадка Микояна верна. Но дело тут вовсе не в "тактике" (мемуарист, всю жизнь высоко ценивший Сталина, тут его невольно принижает). Просто-напросто Сталин был неизмеримо глубже и мудрее тех, кто легкомысленно считал себя его соперником, — Зиновьев, Троцкий, Бухарин. Никогда он не суетился, не выставлял себя, знал: не только бессмысленно это, но и вредно. В отличие от тех, он никогда не считал народ (или партийные массы) быдлом. Он верил в здравомыслие людей, самых простых. Те спешат, забегая вперед с указующим флажком? Пусть, им же хуже. Народ (партия) разберется.

Вопрос о монополии внешней торговли, один из краеугольных в советской государственной политике, оживленно и остро дискутировался на протяжении нескольких месяцев. Имелись активные поборники отмены монополии: Бухарин, Сокольников, Пятаков. Пленум ЦК на заседании 6 октября, где Ленин из-за болезни не присутствовал, принял по докладу Сокольникова постановление о некотором ослаблении монополии внешней торговли. Ленин не был согласен с решением Пленума, считал его крупной ошибкой. 12 октября он беседовал со Сталиным по этому поводу, а на следующий день направил через него письмо членам ЦК. В нем решение от 6 октября было оценено как "срыв монополии внешней торговли"; Ленин требовал отложить решение вопроса на два месяца, до нового пленума ЦК.

Среди членов ЦК не было единства по этому вопросу; Бухарин в письме от 15 октября на имя Сталина настаивал на своей позиции; Зиновьев категорически возражал против пересмотра решения. Сталин же писал членам ЦК: "Письмо т. Ленина не разубедило меня в правильности решения пленума ЦК от 6.Х о внешней торговле... Тем не менее, ввиду настоятельного предложения т. Ленина об отсрочке решения пленума Цека исполнением, я голосую за отсрочку с тем, чтобы вопрос был вновь поставлен на обсуждение следующего пленума с участием т. Ленина". 16 октября опросом членов ЦК было решено поступить так, как требовал Ленин и настоял Сталин.

Другим важнейшим делом, занимавшим мысли и время высших партийных и государственных деятелей во второй половине 1922 года, было создание Союза Советских Социалистических Республик.

11 августа Оргбюро ЦК образовало комиссию, которой надлежало подготовить к пленуму материал о взаимоотношениях РСФСР и независимых национальных советских республик. В комиссию кроме Сталина вошли В.В. Куйбышев, Г.К. Орджоникидзе, Х.Г. Раковский, Г.Я. Сокольников и представители национальных республик: СА. Агамали-оглы (Азербайджан),

174

А.Ф. Мясников (Армения), П.Г. Мдивани (Грузия), Г.И. Петровский (Украина), А.Г. Червяков (Белоруссия) и другие.

Задача комиссии была весьма сложной: следовало выработать такую форму построения государства, которая в наивысшей степени способствовала бы достижению единства советских республик и в то же время не ущемляла бы их прав.

Представленный Сталиным проект предполагал, что единым союзным Советским государством станет РСФСР, а УССР, БССР, Закавказская федерация войдут в нее на правах автономии. Высшим органом власти и управления должны были стать ВЦИК и СНК РСФСР.

Комиссия, заседавшая 23 — 24 сентября под председательством Молотова, приняла за основу проект Сталина. 25 сентября материалы комиссии были направлены Ленину в Горки. Познакомившись с ними, Ленин выступил с критикой проекта "автономизации". 26 сентября он беседовал по этому поводу со Сталиным, в последующие дни принял ряд руководящих работников Закавказья.

В письме членам Политбюро от 26 сентября Ленин изложил и обосновал принцип образования СССР на началах полного равноправия всех союзных республик. "Мы признаем себя равноправными, — писал он, — с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию...".

6 октября Пленум ЦК утвердил новый проект; тогда же была создана комиссия под председательством Сталина, которой поручалось руководить подготовкой к образованию СССР и разработать основы его конституции. В конце ноября проект основных пунктов Конституции был готов, и 30 ноября Политбюро одобрило его.

18 декабря Пленум ЦК, рассмотрев проект Союзного договора об образовании СССР, высказался за созыв первого съезда Советов СССР. 30 декабря 1922 года в Москве и открылся этот съезд. С докладом об образовании СССР выступил Сталин.

— Товарищи! — говорил он. — В истории Советской власти сегодняшний день является переломным. Он кладет вехи между старым, уже пройденным периодом, когда советские республики хотя и действовали вместе, но шли врозь, занятые прежде всего вопросом своего существования, и новым, уже открывшимся периодом, когда отдельному существованию Советских республик кладется конец, когда республики объединяются в единое союзное государство...

Нас, коммунистов, — продолжал Сталин, — часто ругают, утверждая, что мы неспособны строить. Пусть история Советской власти за пять лет ее существования послужит доказательством того, что коммунисты умеют также и строить...1

1Сталин И. В Соч.-Т .5.- С.156,158.

175

Затем Сталин зачитал Декларацию и Договор об образовании СССР. 2215 делегатов утвердили их...

Так возник первый серьезный спор меж Лениным и Сталиным, причем по вопросу, имевшему, как оказалось, судьбоносное значение в истории Советского государства. Бесспорно, что Сталин был тут прав. Пресловутое "право наций на самоопределение вплоть до полного отделения", рожденное в недрах космополитического марксизма, оказалось динамитом, заложенным под государственный фундамент. Не случайно ни в одной конституции сколько-нибудь значительных государств такой самоубийственный принцип не значится.

Здесь надо сказать прямо: в данном случае Ленин-государственник уступил Ленину-русофобу. Да, так было, достаточно прочесть его сочинения по поводу российских неудач во время русско-японской или первой мировой войны. Отчего же так? С одной стороны, Ленин был воспитан на так называемой "революционной традиции", где принято было принижать все русское и православное. С другой, Владимир Ульянов, рано потеряв отца, воспитывался матерью, дочерью выкреста, и ее родней. Это тоже не увеличивало его любви к исторической родине — России.

Ну, а Сталин — почему он, одержав после смерти Ленина победу над своими космополитическими противниками, почему он не изменил опасное ленинское положение в конституции 36-го года? Во-первых, за все тридцать лет после кончины Ленина он никогда не покушался на его наследие и память, а разногласия их 22-го года были достаточно хорошо известны. Во-вторых, создав крепкое централизованное государство, он мог не беспокоиться за его прочность. Даже в страшном сне не могло померещиться Сталину, что через тридцать лет после его смерти в Кремле засядут предатели и агенты иностранных спецслужб...

Но заметим: именно Сталин руководил образованием СССР и объявил на съезде о создании нового государства. Почему же это доверили именно ему, возражавшему Ленину в данном вопросе? А потому, что Ленин в любых случаях мог на него твердо положиться.

Ленин от рождения был крепок здоровьем и позже поддерживал его физическими нагрузками: страстный охотник, любитель велосипеда и пеших прогулок, особенно в горах. Никогда не курил, крайне редко и неохотно принимал пиво или хорошее вино.

Заметим попутно, что Сталин, напротив, здоровья был не весьма крепкого, никогда не развлекался охотой или путешествиями (каторжные переходы или ловля рыбы на Енисее для прокормления — это не "спорт"). Пил тоже мало, только добрые вина, причем нередко разбавлял их холодной водой. Рассказы Хрущева о пьянстве на сталинских застольях — ложь, причем

176

простоватая. Сталин очень много курил, даже по ночам. Но никакие физические слабости не мешали его неописуемой работоспособности, а также сдержанности, нервы его подводили редко, хотя случалось и такое.

Для Сталина тяжкие хлопоты в Питере не стали резким переходом от тягот в Туруханске.

Невероятное напряжение не могло не сказаться даже и на крепком здоровье Ленина. Удар пришелся, как водится, по слабому месту: нервы, головной мозг.

Ленин и вообще был весьма несдержанным и нервным. Недавно опубликованы данные, что к психиатрам он обращался еще в Лейпциге в 1900 году. До революции он лет пятнадцать провел в благополучных Франции, Австрии, Швейцарии, жил как политик и журналист довольно свободно, а с приездом в революционный Петроград сверх головы погрузился в организационную работу. После Октября к этому добавилось руководство огромной страной.

В мае 1922 года Ленина настиг первый приступ, временно резко ослабли речь и память. В опубликованных семьдесят лет спустя записках Марии Ульяновой говорится: 30 мая "врачи предложили ему помножить 12 на 7, и он не смог этого сделать..." Позже ему заново пришлось учиться писать.

К кому прежде всего обратился Ленин с просьбой о помощи после относительного облегчения? Ясно, к кому: "Т. Сталин! Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения... Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и компетентных разговоров. Вы поймете это, и дурака немецкого профессора и К0 отошьете. О пленуме ЦК непременно приезжайте рассказать..."

Облегчение длилось недолго. 16 декабря врачи дружно заключают: "Состояние ухудшилось". Однако больной Ленин 24, 25 и 26 декабря и 4 января диктует заявления, которые совершенно неправильно именуются в лексиконе "борцов с культом личности" его "завещанием". Нет, это лишь краткие и несколько сбивчивые отзывы о некоторых деятелях из ленинского окружения. Не более того. Подлинное завещание создателя государства Советов — совокупность его мыслей и свершений.

Больной и находившийся в крайне нервном напряжении Ленин продиктовал несколько записок в ЦК, которые хорошо известны, их не надо подробно излагать. Касаются они в основном Сталина и Троцкого, а также ряда иных тогдашних вождей партии. Эти документы — что немаловажно — не рукопись Ленина, а машинописные отпечатки, им не подписанные. Почему так получилось, вряд ли удастся когда-либо установить, но вышли на авансцену истории эти тексты именно в таком виде.

"Я думаю, — "писал" Ленин, — что основными в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий.:.

177

Тов. Сталин, сделавшись Генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела".

Весь сюжет этот настолько волновал Ленина, что он возвращается к нему 4 января 1923 года. Эта запись целиком посвящена Сталину: "Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности Генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от товарища Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение".

Задумаемся тут над определениями. "Мелочь" — это слово понятно, можно было бы о том и не диктовать секретаршам. Но вот что значит "ничтожная мелочь"? Это уже совсем не очень понятно. Напомним, что это кому-то высказал тяжело больной человек. Он же тогда продиктовал "письмо", названное позже "К вопросу о национальностях или об "автономизации". И тут нужно отступление.

Поводом к написанию Лениным этого "письма" послужил конфликт между Закавказским краевым комитетом РКП(б), возглавляемым Орджоникидзе, и группой П.Г. Мдивани в ЦК Грузии. Заккрайком проводил правильную линию, добиваясь сплочения Закавказских республик, и встречал в этом постоянную и настойчивую оппозицию сторонников Мдивани. Когда последние и после октябрьского 1922 года Пленума ЦК РКП (б) продолжали настаивать на том, чтобы Грузия непосредственно, а не через Закавказскую федерацию, вошла в состав СССР, Ленин, и до того интересовавшийся ходом дела в Закавказье, в телеграмме кавказским товарищам от 21 октября выразил недовольство действиями сторонников Мдивани и решительно осудил их "брань против Орджоникидзе".

Но ошибки допускал и Орджоникидзе. Он иногда спешил, прибегал к чисто административным мерам, и вдобавок не проявил выдержки во взаимоотношениях с группой Мдивани.

178

По свидетельству Микояна, один из местных уклонистов, некий Кобахидзе, во время горячего разговора обвинил Орджоникидзе в коррупции. Кристально честный и чистый Серго, сохранявший выдержку в самых отчаянных делах, становился яростным, когда сталкивался с несправедливостью и ложью: читатель, видимо, помнит исход его "дискуссии" с эсерами в Баиловской тюрьме. Вот и на этот раз он не сдержался и дал пощечину обидчику.

Сторонники Мдивани обратились с жалобой на действия Заккрайкома в ЦК РКП(б). 25 ноября 1922 года Политбюро решило направить в Грузию комиссию во главе с Дзержинским.

Ленина очень беспокоил "грузинский вопрос". 12 декабря, сразу же по возвращении Дзержинского, Ленин имел с ним длительную беседу и, видимо, остался недоволен выводами Дзержинского, согласного с линией Сталина.

30 декабря, в день открытия I съезда Советов СССР, Ленин и продиктовал письмо, в котором рассматривал вопросы национальных взаимоотношений в только что созданном Союзе. Ленина волновало, приняты ли достаточные меры, "чтобы действительно защитить инородцев от истинно русского держиморды? Я думаю, что мы этих мер не приняли, хотя и должны были принять.

Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого "социал-национализма...".

На следующий день Ленин продолжил диктовку, изложив свои взгляды на постановку вопроса о национализме и перечислив меры, необходимые для устранения ошибок. Среди этих мер он отмечал: "Нужно примерно наказать тов. Орджоникидзе (говорю это с тем большим сожалением, что лично принадлежу к числу его друзей...) Политически ответственным за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского..."

И в последующие недели Ленин глубоко интересовался этим делом. Узнав, что 25 января 1923 года Политбюро утвердило в основном выводы комиссии Дзержинского, Ленин затребовал материалы к себе, поручил своим секретарям изучить их, дать ему заключение. На очередном, XII съезде Ленин собирался выступить по этому вопросу, но не смог — не позволило состояние здоровья.

Ленин, к сожалению, всю жизнь слабо ценил Россию и русский народ, отсюда и следует искать причины его явно ошибочных оценок "закавказского дела": по сути, он поддержал грузинских националистов против твердых государственников Сталина и Дзержинского.

Так-то оно так, однако Ленин в последние сроки свои, борясь со страшным недугом, доверял Сталину более, чем кому-либо из своих соратников. Теперь точно установлено, что Ста-

179

лин посещал Горки не только чаще других, но едва ли не столько же, сколько другие члены Политбюро, вместе взятые. Только с мая по начало октября 1922 года он навестил Ленина двенадцать раз.

Личное доверие Ленина к Сталину особенно заметно в трагическом случае, когда вождь революции, чувствуя приближение смерти, просил соратника дать ему яду, чтобы избегнуть страшных мучений (которые его все же настигли). Случай этот с подачи Троцкого еще в начале 30-х годов оброс нечистыми сплетнями. Теперь документы опубликованы, все стало ясно. Сталин от этой просьбы пришел в ужас: "Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда будет нужно, я без колебаний исполню его требования". Достойные, истинно мужские слова. Сталин строго секретно известил об этом других членов Политбюро: не везти в Горки цианистый калий... Кто же был Ленину более верен в Кремле?

Не случайно особым решением Политбюро от 18 декабря 1922 года именно на Сталина возлагалась личная ответственность за соблюдение режима, установленного врачами для Ленина. И тут произошел весьма досадный случай. В записках Марии Ульяновой, не отходившей от больного брата и заботившейся о нем куда более умело и спокойно, чем Крупская, отмечено (записи эти лишь недавно преданы гласности): 22 декабря "Сталин вызвал ее (Крупскую. — Авт.) к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, видимо, что до В. И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В. И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет. Н. К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу!1.

Есть основания полагать, что Сталин тут же извинился и Крупская в тот момент ничего не сказала Ленину. Судя по всему, она поделилась с ним лишь в начале марта 1923 года. Узнав о происшедшем, Ленин продиктовал 5 марта письмо — это предпоследний ленинский документ, известный нам. К несчастью, он отмечен гневом и пристрастностью:

"Товарищу Сталину

Строго секретно

Лично Копия тт. Каменеву и Зиновьеву

Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин"}.

180

Сталин, разумеется, немедленно извинился, и об этом имеется свидетельство М. И. Ульяновой, представленное в президиум июльского (1926 год) пленума ЦК, на котором один из лидеров "новой оппозиции" Зиновьев поднял этот вопрос, пытаясь извлечь политическую выгоду из ошибки, допущенной Сталиным.

Выступать на XII съезде Ленину не пришлось: с 10 марта 1923 года наступило очередное ухудшение его здоровья. Это был первый съезд с момента завоевания власти большевиками, на котором вождь партии не мог присутствовать.

Троцкий и его сторонники, на время прервавшие было борьбу в партии, теперь начинали ее вновь. На несколько лет одной из главных задач партии, ее ЦК, ее Генерального секретаря стало отражение наскоков оппозиционеров.

В решениях съездов и конференций партии той поры, в докладах и выступлениях виднейших партийных и государственных деятелей, и в особенности — И.В. Сталина, оппозиция характеризовалась как отрыжка меньшевизма в нашей партии. Эта характеристика, безусловно, справедлива не только для таких людей, как Троцкий, который на протяжении десятилетий боролся с ленинизмом и примкнул в августе 1917 года к большевикам в сугубо карьеристских целях. Но и люди типа Зиновьева и Каменева, длительное время числившиеся большевиками, не знали нашей страны и ее народа. Они были вынуждены подчиняться решениям партии при жизни Ленина (иначе он не потерпел бы их присутствия). В тени его фигуры они умели пользоваться моментом, чтобы обеспечить себе положение и известность. Правда, зачастую они не выдерживали и, обнаруживая свое нутро, выступали против Ленина — и всегда были биты. Теперь же, когда Ленин заболел, они сочли, что пришел момент выйти на авансцену и, выдавая себя за верных ленинцев, истолкователей и наследников ленинизма, попытаться захватить власть в партии и государстве.

Нападая на ЦК, Троцкий в то же время отказывался выполнять его указания и поручения. "Уже не месяц и не два, а, пожалуй, года два, — писали члены Политбюро и среди них Сталин в марте 1923 года, — продолжается такое отношение т. Троцкого к Политбюро. Не раз и не два мы выслушивали такие огульные отрицательные характеристики работы Политбюро и в то время, когда эти работы происходили под председательством Владимира Ильича. Тов. Троцкий не раз заявлял, что он "воздерживается" при разрешении 9/10 текущих хозяйственных вопросов в Политбюро". Впоследствии этот наглец писал в автобиографии: "Я не гожусь для поручений: либо рядом с Лениным, если бы ему удалось поправиться, либо на его месте, если бы болезнь одолела его".

181

На пленуме ЦК перед съездом, когда обсуждалось, кому и с каким докладом выступать, Сталин предложил выступить с политическим отчетом ЦК Троцкому. Тот отказался, предложив эту честь в свою очередь Сталину. Но, поскольку Сталину предстояло докладывать съезду по организационному и национальному вопросам, он тоже отказался. Выступить с политическим отчетом с охотой взялся Зиновьев: этого человека прямо-таки распирало желание выступать, выступать, изображать вождя... Он всеми силами искал популярности и завидовал тем (и в частности — Троцкому), кто, по его мнению, располагал такой популярностью. Сталина, видимо, Зиновьев в расчет не брал.

В докладе на съезде, открывшемся 17 апреля 1923 года, Зиновьев допустил несколько ошибок; среди них был тезис о "диктатуре партии", о чем Ленин писал еще в книге "Детская болезнь "левизны" в коммунизме" вполне отрицательно.

Сталин в организационном отчете ЦК говорил о проделанной работе по укреплению единства партии, по улучшению ее состава, о расширении связи с массами.

Сталин также отстаивал предложение Ленина о расширении состава ЦК. Зная об отрицательном отношении Троцкого к этому предложению Ленина, Сталин, видимо, предполагая, что Троцкий будет выступать на съезде против расширения ЦК, сказал:

— ...Есть некоторые члены ЦК, которые думают, что следовало бы не расширять, а даже сократить число членов ЦК. Я их мотивов не излагаю: пусть товарищи сами выскажутся. Я вкратце изложу мотивы в пользу расширения ЦК 1 .

И Сталин изложил эти мотивы. Но Троцкий вызова не принял. Съезд выполнил волю Ленина: в ЦК было выбрано 57 членов и кандидатов, в ЦКК — 60.

Тут надо остановиться. Предложение Ленина о резком увеличении числа членов ЦК обычно связывают с опасностью бюрократизации. Это близорукая оценка. Замысел Ленина был, несомненно, глубже. Он уже видел недостатки окружавших его партийных руководителей. Например, Зиновьева, с которым долго жил в Швейцарии и скрывался в Разливе, он последние месяцы почти не принимал. Значит, Ленин задумывал "разбавить" состав ЦК численно, чтобы из новых его членов создать новую руководящую "команду".

С этим же связано и неожиданное внешне письмо Ленина с характеристиками виднейших членов ЦК. Оно хорошо известно, однако толкуется поверхностно, вкривь и вкось. Там есть странные оценки (например, Бухарин никогда не был "любимцем партии", сам Ленин его часто и жестко осуждал, в

1 С т а л и н И. В. Соч. Т .5. С.218. 182

182

том числе и в данном документе). Но дело не в этом. Несомненно, что Ленин стал готовить им всем замену.

Ну, а Сталин? О нем говорится: "Сталин груб... Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина... и назначить на это место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.."

Присмотримся к дате записки, продиктованной полупарализованным Лениным, - 4 января 1923 года. После истерики, учиненной Крупской по поводу звонка Сталина... Измученный приступами боли, нервный Ленин, бесспорно, поддался настроениям супруги. Ранее с ним такого не случалось. Так верный ученик Ленина Сталин оказался в числе других, оцененных отрицательно.

Второй доклад Сталина на XII съезде — о национальных моментах в партийном и государственном строительстве.

Доклад по национальному вопросу вызвал бурные прения; в особенности старались националисты из группы Мдивани: им всем, кто желал выступить, такая возможность была предоставлена.

Напротив, в выступлениях Енукидзе, Орахелашвили, Орджоникидзе, Фрунзе, Элиавы, Стуруа и других, отстаивавших линию партии, был приведен яркий и богатый фактический материал, несомненно, свидетельствующий о националистических ошибках группы Мдивани.

На пленуме после съезда Сталин вновь был утвержден в должности Генерального секретаря. Известно, что в связи с критикой его Лениным Сталин отказывался от этого поста. Но пленум счел возможным и необходимым сохранить за ним секретариатство.

Вскоре после съезда (9 - 12 июня 1923 года) ЦК РКП(б) собрал совещание ответственных работников национальных республик и областей, где были развиты и конкретизированы директивы XII съезда по национальному вопросу. Сталин представил на это совещание проект платформы, выступал 10 июня с докладом.

Одним из пунктов программы совещания было так называемое "дело Султан-Галиева" — буржуазного националиста. Султан-Галиев и его сторонники в Татарии, Башкирии, Крыму, Туркестане стали создавать пантюркистскую националистическую организацию. Бывшие "левые" из Наркомнаца припомнили, что Сталин когда-то поддерживал Султан-Галиева. Троцкий также попытался использовать это дело, чтобы скомпрометировать линию ЦК в национальном вопросе и в особенности лично Сталина. Выступая на совещании, он настойчиво подчеркивал то обстоятельство, что Султан-Галиев был членом коллегии Наркомнаца. Выступление Сталина по этому пункту совещания

183

свидетельствует, как внимательно подходил нарком к национальным кадрам. Сталин говорил:

— ...Меня упрекали "левые" товарищи еще в начале 1919 года, что я поддерживаю Султан-Галиева, берегу его для партии, жалею, в надежде, что он перестанет быть националистом, сделается марксистом. Я, действительно, считал своей обязанностью поддерживать его до поры до времени. Интеллигентов, мыслящих людей, даже вообще грамотных в восточных республиках и областях так мало, что по пальцам можно пересчитать, — как же после этого не дорожить ими?..

Но все имеет предел. А предел этот наступил в тот момент, когда Султан-Галиев перешагнул из лагеря коммунистов в лагерь басмачей. С этого времени он перестал существовать для партии. Вот почему турецкий посол оказался для него более приемлемым, чем ЦК нашей партии1.

Национальное и государственное строительство по-прежнему занимает много времени и сил Сталина. Он руководил работой комиссии, разрабатывавшей Конституцию СССР, на пленуме ЦК 26 июня 1923 года делал доклад о проекте Конституции. Сессия ЦИК СССР 6 июля 1923 года единогласно утвердила Основной Закон (Конституцию) СССР, в разработке которого роль Сталина весьма и весьма значительна.

В Политбюро Троцкий по-прежнему занимался обструкцией. Открыто высказывая свое недовольство работой Политбюро и ЦК, он в период между XII и XIII съездами присутствовал только на 49 заседаниях Политбюро из 88 имевших место. Это не было случайностью: за больший отрезок времени (с 1923 по 1926 год) Троцкий из 287 заседаний Политбюро посетил только 151. Слово "посетил" здесь совершенно оправданно: приезжая на заседания Политбюро, Троцкий обычно не участвовал в обсуждении, а читал французские и английские романы или же записывал все случайные ошибки, оговорки. Затем он "обобщал" их в "критических" письмах, которые рассылал единомышленникам .

Такое поведение было тем более вызывающим, что работа в Политбюро и теперь шла строго по заведенному Лениным порядку. Заседания Политбюро проходили раз в неделю, по четвергам, с 12 до 17 часов. Регламент был следующий: основной доклад — пять-десять минут, второй доклад, менее важный, — три-пять минут; выступление не более двух раз.

Имевший возможность наблюдать работу Политбюро свидетель, настроенный резко антисталински и потому заслуживающий в данном случае доверия, с удивлением описывал, как спокойно и приветливо встретил Сталин вошедшего в зал заседаний Троцкого: он пошел навстречу, подал руку... Зиновьев и

1 Сталин И. В Соч. Т .5. С. 303 - 304. 184

184

Каменев, состоявшие тогда внешне в плохих отношениях с Троцким, входя в зал, с Троцким не здоровались, хотя с Каменевым они были даже родственниками: женаты на родных сестрах.

Нащупывать контакты для совместного выступления Зиновьев и Каменев начали в том же 1923 году. Летом на отдыхе в Кисловодске собралось несколько членов ЦК. На досуге Зиновьев замыслил некую политическую комбинацию и для ее оформления решил собрать "частное совещание" членов ЦК.

Во время курортного моциона, собравшись — прохлады ради — в какой-то пещере, Зиновьев, Бухарин, Лашевич, Евдокимов, Ворошилов стали обсуждать вопрос о руководстве в партии. Зиновьев утверждал, что Генеральный секретарь получил чересчур много власти, необходимо реорганизовать руководство партией — создать "политический секретариат" из трех человек — Троцкого, Сталина и Каменева (Зиновьева или Бухарина). На этом предложении сошлись все, кроме Ворошилова, заявившего, что из этой комбинации ничего, кроме конфуза, не получится.

— Из этой платформы ничего не вышло, — говорил Сталин позднее, на XIV съезде партии. — <...> На вопрос, заданный мне в письменной форме из недр Кисловодска, я ответил отрицательно, заявив, что если товарищи настаивают, я готов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой.

На Пленуме в сентябре 1923 года, при обсуждении революционных . событий в Германии, Троцкий потребовал ни много ни мало как разработать "календарную программу подготовки и проведения германской революции". Этот авантюрист предлагал послать регулярные части Красной Армии в Германию, с тем чтобы разжечь "пламя пролетарской революции" в Европе! Естественно, что эта бредовая идея была отвергнута Пленумом. Члены ЦК стали критиковать Троцкого за то, что он, будучи председателем РВСР, передоверил всю работу своему заместителю Э. М. Склянскому и потребовали введения в состав РВСР видных партийных работников. Троцкий ультимативно заявил, что при новом составе РВСР он отказывается нести ответственность за военное дело. Когда же Н. П. Комаров резонно заметил, что члены ЦК обязаны подчиняться решению ЦК, Троцкий демонстративно покинул зал заседаний. Несмотря на то что к нему была послана делегация с просьбой вернуться, Троцкий отказался сделать это, проявив полное неуважение к

8 октября он направил в секретариат ЦК письмо, в котором порочил политику партии. Вслед за ним в ЦК поступило "заявление 46-ти" — Серебрякова, Преображенского, Пятакова, Сапронова, Дробниса, Данишевского, Эльциса, Альского, Осинского, Рафаила, Богуславского и других — по содержанию и политической направленности созвучное письму Троцкого. За

185

пышной, сверхреволюционной фразеологией троцкистов, их требованиями "установить диктатуру промышленности", "завинчивать гайки", "разворачивать мировую революцию" скрывался весьма прозаический смысл: эти люди — вечные эмигранты в своей стране — были чужды России, они не дорожили ею, не верили в будущность Российского государства.

—Едва ли можно сомневаться в том, — говорил Сталин, —что попытка Троцкого поиграть с идеей "развернутой демократии" будет встречена с улыбкой во всей партии...

Поскольку среди троцкистов было немало опытных демагогов, поднаторевших в жонглировании цитатами и лозунгами, дискуссия в низовых организациях приобретала весьма острый характер, и это тревожило людей, беспокоившихся о единстве (Партии. А.И. Микоян, побывавший на нескольких дискуссионных собраниях в Москве, в том числе и в МГУ, позднее, зайдя на квартиру к Сталину, с возмущением рассказывал о разнузданных антипартийных выходках оппозиционеров.

—Я был сильно возбужден, — вспоминает Микоян, — и выразил свое недовольство поведением ЦК, который, как мне казалось, самоустранился от фактически уже начавшейся в столице дискуссии и тем облегчает троцкистам возможность запутать неопытных и добиваться легких побед. Спросил Сталина, почему ЦК до сих пор молчит, когда собирается выступить и как.Помню, с каким невозмутимым, поразившим меня спокойствием выслушал все это Сталин. Он сказал, что особых оснований для волнений нет.

С тех пор вот уже семьдесят лет излюбленным поношением Сталина со стороны "демократов" является его так называемый "антидемократизм". Словно предвидя подобное, Сталин говорил тогда:

—В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородое,"демократизм" которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от "демократизма" которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков,от "демократизма" которого не кричал, а выл Донбасс; Бык, от"демократизма" которого до сих пор воет Хорезм...

Тут требуются пояснения. Именно "демократ" Белобородое,как глава Уральского Совета, подписал 12 июля 1918 года решение о казни царской семьи, всех детей и прочих из числа их окружения. Он же был в апреле 1919 года послан в Ростов подавлять описанное в "Тихом Доне" Вешенское восстание."Демократ" Розенгольц помогал Троцкому "завинчивать гайки"на транспорте. "Демократ" Пятаков "завинчивал" те же самые"гайки" в Донбассе. Наконец Иосиф Бык (еврей из Одессы),недолгие годы находившийся на высоких партийных постах,жестоко орудовал в Средней Азии. А Сталин вот был по отношению к этим злодеям, видите ли, недемократичен...

186

В итоге споров за линию ЦК проголосовало 98,7% партийцев, за оппозицию — 1,3%, причем троцкисты получили поддержку главным образом в учрежденческих и вузовских организациях.

Окончательные итоги дискуссии были подведены на XIII конференции РКП(б) 16 — 18 января 1924 года.

Так как сторонники Троцкого на конференции не стеснялись ни в выражениях, ни в методах полемики, то в своем заключительном слове Сталин был гораздо более резок, хотя тон речи, как и всегда, оставался внешне спокойным. Сталин еще раз очень четко изложил историю разногласий с троцкистами. В этот день — 18 января — он был явно в ударе, и его характеристики оппозиционеров стоят того, чтобы их процитировать.

—Оппозиция взяла себе за правило превозносить тов. Ленина гениальнейшим из гениальных людей. Боюсь, что похвала эта неискренняя, и тут тоже кроется стратегическая хитрость:хотят шумом о гениальности тов. Ленина прикрыть свой отход от Ленина и подчеркнуть одновременно слабость его учеников.

А Сапронов, который фальшиво, фарисейски расхваливает теперь тов. Ленина, тот самый Сапронов, который имел нахальство на одном из съездов обозвать тов. Ленина "невеждой" и "олигархом"! Почему он не поддержал гениального Ленина, скажем, на X съезде, почему он в трудные минуты неизменно оказывался в противоположном лагере, если он в самом деле думает, что тов. Ленин является гениальным из гениальных? Знает ли Сапронов, что товарищ Ленин, внося на X съезд резолюцию об единстве, требующую исключения фракционеров из партии, имел в виду, между прочим, и Сапронова?

Или еще: почему Преображенский не только в период Брестского мира, но и впоследствии, в период профдискуссии, оказался в лагере противников гениальнейшего Ленина? Случайно ли все это? Нет ли тут некоторой закономерности?

(Преображенский: "Своим умом пытался работать!")

—Это очень похвально, Преображенский, что вы своим умом хотели работать. Но глядите, что получается: по брестскому вопросу работали вы своим умом и промахнулись; потом при дискуссии о профсоюзах опять пытались своим умом работать и опять промахнулись; теперь я не знаю, своим ли умом вы работаете или чужим, но ведь опять промахнулись будто...1 .

Смех в зале покрыл эти слова.

Чуть позднее в речи Сталин дал портрет Радека — одного из активнейших троцкистов, беззастенчивого демагога:

—Перехожу к Радеку. "Есть люди, которые имеют язык для того, чтобы владеть и управлять им. Это — люди обыкновенные. И есть люди, которые сами подчинены своему языку и управ-

1 С т а л и н И. В. Соч. Т .6. С.34 - 35.

187

ляются им. Это — люди необыкновенные. К такого рода необыкновенным людям принадлежит Радек. Человек, которому дан язык не для того, чтобы управлять им, а для того, чтобы самому подчиниться своему собственному языку, не будет в состоянии знать, когда и что сболтнет язык..."1

В резолюции конференции была дана исчерпывающая характеристика классовой сущности троцкистской оппозиции.

Через три дня после окончания конференции партию постиг тяжелый удар: 21 января 1924 года в 18.50 скончался Ленин. В половине десятого вечера Сталин вместе с другими членами Политбюро на аэросанях выехал в Горки...

Стоял лютый мороз, когда утром 23 января гроб с телом Ленина члены ЦК и Правительства перенесли на руках к железнодорожной станции. В час дня прибыли в Москву.

Вечером 26 января на траурном заседании II съезда Советов СССР выступил Сталин:

— Товарищи! Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии. Нет ничего выше, как звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин. Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии. Сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны неимоверных лишений и героических усилий — вот кто, прежде всего, должны быть членами такой партии.

Троцкий на похороны Ленина не приехал: он недавно перенес грипп, и врачи, надзиравшие за его здоровьем, настоятельно рекомендовали провести зимние месяцы у берега теплого моря, в Сухуми. Такая поездка имела и тактический смысл: Троцкий не пожелал присутствовать при разгроме оппозиции на XIII партконференции. Сталин разговаривал по прямому проводу с Троцким.

Узнав, что похороны состоятся 27 января, тот заявил, что не успеет приехать. Так он остался в Сухуми — "ждать у моря погоды", как говорили тогда.

Троцкий надеялся — настал его час. Смерть Ленина должна была, по его представлениям, вызвать в руководстве партии и государства разброд; вот тогда-то его призовут в Москву... Самомнение этого человека не имело предела. В книге "Моя жизнь" он писал, что в день похорон Ленина он думал о будущем: "Вместе с дыханием моря я всем существом своим ассимилировал уверенность в своей исторической правоте!"

1 Сталин И. В. Соч. Т 6. С.41 -42. 188

188

Но никто почему-то не спешил вручать Троцкому руководство партией и государством. Более того, при ближайшем рассмотрении оказалось, что и с порученным ему делом — руководством армией и флотом — Троцкий явно не справлялся.

Положение Красной Армии давно уже вызывало тревогу в партии. Наша страна жила тогда трудно, что и говорить. Но и на общем фоне состояние армии, защитника нашего Отечества, бросалось в глаза. В 1929 году Ворошилов говорил по этому поводу:

—Внутрипартийная борьба 1923 — 1924 годов характерна тем, что Троцкий вместе с рядом своих единомышленников —военных работников, увлеченный борьбой против партии, проглядел внутриармейские проблемы, вставшие перед нами во всей своей остроте. Красная Армия, перешедшая к этому времени на мирное положение, переживала внутренний кризис.

Проблемы армии стали предметом рассмотрения специальной комиссии, которую сначала возглавил В. В. Куйбышев, а затем С. И. Гусев (Я. Д. Драбкин). На Пленуме ЦК партии 3 февраля 1924 года был заслушан доклад Гусева. Выводы комиссии оказались весьма неутешительными, виновниками тяжелого положения армии в значительной мере были Троцкий и его сторонники, занимавшие в армии видные командные и политические посты. Один за другим ораторы, выступавшие на Пленуме, резко оценивали создавшееся положение:

— Армия фактически превратилась в проходной двор, — докладывал Гусев...

— Политическое состояние Красной Армии и ее боеспособность постоянно падают, — заявил И. С. Уншлихт...

— Положение нашей Красной Армии чрезвычайно тяжелое,- говорил М.В. Фрунзе, — и считать армию боеспособной мы не можем...

Сталин характеризовал состояние армии в следующих словах:

— Если бы Бог нам не помог... и нам пришлось бы впутатьсяв войну, нас распушили бы в пух и прах!

В свете фактов, обнародованных на Пленуме, прошлогоднее предложение Троцкого ввести части Красной Армии в Германию для разжигания пламени "пролетарской революции в Европе" трудно расценивать иначе как провокацию.

Пленум ЦК решил обновить и укрепить руководство Вооруженными Силами страны. И марта 1924 года заместителем председателя РВС СССР был назначен М. В. Фрунзе. В марте же был образован новый состав РВС, в который вошли А. С. Бубнов, С. М. Буденный, К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе, М. Н. Тухачевский и другие.

XIII съезд РКП(б), состоявшийся 23 — 31 мая 1924 года, открывался в тревожной обстановке.

189

Политический отчет ЦК и на этот раз делал Зиновьев. С орготчетом выступал Сталин. Он убедительно доказал несостоятельность заявлений оппозиции о "замирании" партии, о ее отрыве от трудящихся, о перерождении руководящих кадров партии.

Попытки оппозиционеров навязать съезду свою линию провалились. Многие делегаты съезда — Д. 3. Мануильский, В.В. Куйбышев, Я. Э. Рудзутак, Е. М. Ярославский и другие разоблачили стремления троцкистов замаскироваться под "борцов за демократию", наглядно показали ошибочность и вредность их линии. В заключительном слове Сталин подробно остановился на дискуссии с троцкистами.

—В своем отчете, — говорил он, — я намеренно не коснулся наших разногласий внутри партии, не коснулся потому, что не хотел бередить раны, которые, казалось, зажили. Но после того,как Троцкий и Преображенский коснулись этих вопросов, допустили ряд неточностей и сделали вызов, — молчать не следует. При таком положении молчание было бы непонятно...1

Далее Сталин со свойственной ему в таких случаях методичностью подробно изложил ход дискуссии, рассмотрел по пунктам и опроверг каждое из обвинений.

—Если не будете настаивать, товарищи из оппозиции, — говорил Сталин в конце заключительной речи, — на этом мелкобуржуазном уклоне, на этих небольших ошибках, — все будет исправлено и работа партии пойдет вперед. Если же будете настаивать, — мелкобуржуазный уклон может развиться в мелкобуржуазную политику. От вас, стало быть, зависит все дело, товарищи из оппозиции.

Каковы же выводы? А выводы таковы, что мы должны и впредь повести работу внутри партии на основе полного единства партии.

Съезд одобрил деятельность ЦК в борьбе с оппозицией. Поражение отрезвило часть оппозиционеров, таких, как А. Бубнов, они отошли от троцкизма. Этому способствовала линия ЦК, направленная на устранение разногласий. Сталин в письме Демьяну Бедному в июле 1924 года высказывался на этот счет так: "Я думаю, что после того как разбили вдребезги лидеров оппозиции, мы, т.е. партия, обязаны смягчить тон в отношении рядовых и средних оппозиционеров для того, чтобы облегчить им отход от лидеров оппозиции. Оставить генералов без армии — в этом вся музыка... Так, и только так, можно разрушить оппозицию, после того как ее лидеры осрамлены на весь свет"2 .

Но главные руководители оппозиции принадлежали к числу людей, считавших, что "стыд—не дым, глаза не ест". Троцкий,

1 С т а л и н И. В. Соч. Т .6. С.220.

2 С т а л и н И. В. Соч. Т .6. С.274.

190

Преображенский, Пятаков, Сапронов, Радек и другие отнюдь не разоружились...

Несомненно, что Сталину на XIII съезде довелось пережить и очень неприятные минуты: речь идет об обсуждении на съезде ленинского "Письма к съезду". Крупская в соответствии с волей Ленина 18 мая 1924 года передала эти записи в ЦК. Пленум ЦК 21 мая решил довести эти документы до сведения делегатов, огласив их по делегациям, что и было сделано.

Характеристики членам ЦК, данные Лениным, делегаты восприняли по-деловому, как призыв к укреплению коллегиальности руководства и единства партии. Учитывая обострившуюся борьбу с троцкизмом и внутри РКП(б), и в международном коммунистическом движении, имея в виду твердость и принципиальность Сталина в борьбе с оппозиционерами и надеясь, что он учтет критические замечания Ленина, все без исключения делегации высказались за оставление Сталина на посту Генерального секретаря. Не возражали даже оппозиционеры. Сталин поначалу отказывался от этого поста, но в конце концов подчинился воле партии.

Троцкий, Радек, Преображенский вскоре после смерти Ленина стали публиковать статьи, в которых пытались принизить роль Ленина и в то же время всячески возвеличить Троцкого. Сам Троцкий в мае 1924 года выпустил книгу "О Ленине", где беззастенчиво восхвалял собственную персону. Основной смысл его упражнений в истории и теории большевизма состоял в защите оппортунистических взглядов и утверждении своей "особой" роли в революции. К примеру, по Троцкому выходило, что в решающие моменты подготовки и проведения Октябрьского вооруженного восстания якобы только он был рядом с Лениным, в то время как все другие члены ЦК колебались, заблуждались и ошибались. Впрочем, Троцкий заявлял, что часто и сам Ленин ошибался и только он, Троцкий, всегда был прав.

С разоблачением антиленинских построений выступили А. А. Андреев, Ф. Э. Дзержинский, М. И. Калинин, С. М. Киров, Н.К. Крупская, В. В. Куйбышев, В. М. Молотов, Г. К. Орджоникидзе, М. В. Фрунзе и другие. Но, несомненно, наиболее крупный, весомый вклад в идейный разгром троцкизма внес Сталин.

В апреле—мае 1924 года он прочитал в Университете имени Свердлова цикл лекций, получивший название "Об основах ленинизма". Чрезвычайно последовательно, доходчиво, популярно (но без вульгаризации) Сталин изложил основы учения Ленина. Поскольку в то время не существовало сколь-нибудь удовлетворительных учебников ни по истории партии, ни по марксистской философии, курс лекций Сталина был очень важен.

В речи 19 ноября Сталин, охарактеризовав троцкизм, отметил своеобразие методов его борьбы с ленинизмом. Неизменно оставаясь враждебным ленинизму, троцкизм уже не решается

191

"выступать против ленинизма, как воинствующая сила, он предпочитает орудовать под общим флагом ленинизма, подвизаясь под лозунгом истолкования, улучшения ленинизма"1 . Завершая речь, Сталин сказал:

—Троцкизм выступает теперь для того, чтобы развенчать большевизм и подорвать его основы. Задача партии состоит в том, чтобы похоронить троцкизм, как идейное течение2 .

Сталин отстаивал ленинскую постановку вопроса о перспективах социалистического строительства в СССР, выделяя при рассмотрении этого вопроса две стороны—внутреннюю и внешнюю. Особо надо подчеркнуть, что в этой статье Сталина впервые после смерти Ленина был повторен основной ленинский тезис, на который нападали троцкисты: о возможности победы социалистического строительства в нашей стране при сохранении капиталистического окружения.

Итоги борьбы с троцкистскими вылазками были подведены на пленуме ЦК 17 - 20 января 1925 года. Троцкий, сославшись на болезнь, на Пленум не приехал, но прислал письмо, в котором заявлял, что отказывается от полемики и просит освободить его от обязанностей председателя РВС СССР. И содержание, и тон письма свидетельствовали: опытный интриган просто считал невыгодным выступать против руководства РКП(б) в проигранной ситуации.

—Начал дискуссию Троцкий, — говорил Сталин в выступлении 17 января. — Дискуссия была навязана партии.

Пленум ЦК решил снять Троцкого с поста предреввоенсовета и назначить вместо него М.В. Фрунзе. Последний здесь же, на Пленуме, выдвинул ряд предложений, направленных на улучшение состояния армии. Сталин решительно поддержал их.

—Я должен сказать, — говорил он 19 января, — что в последнее время в связи с некоторыми возросшими потребностями наших хозяйственных органов, в связи с тем, что хозяйственно-культурные потребности перерастают наши возможности, у нас сложилось некоторое ликвидаторское настроение в отношении армии.

Сталин охарактеризовал международную обстановку как чреватую осложнениями и подчеркнул:

—...Быть готовыми ко всему, готовить свою армию, обуть и одеть ее, обучить, улучшить технику, улучшить химию, авиацию и вообще поднять нашу Красную Армию на должную высоту. Этого требует от нас международная обстановка...3

Потерпев банкротство в дискуссии, Троцкий на время притих. С ноября 1924 года по июнь 1925 года он не присутствовал

1Сталин И. В. Соч. Т .6. С.352.

2Там же. С.357.

3Сталин И.В. Соч. Т .71. С. 14.

192

на заседаниях Политбюро, не появлялся на пленумах ЦК, не участвовал в подготовке XIV партконференции. Его отсутствие, казалось, могло улучшить саму атмосферу в Политбюро. Но с первых месяцев 1925 года обнаружились новые разногласия. На этот раз борьбу за захват власти повели Зиновьев и Каменев.

Но начали они с "борьбы" против Троцкого. В первые же месяцы 1925 года, сводя с Троцким счеты за статью "Уроки Октября", где он язвительно описал их ошибки в октябре 1917 года, Зиновьев и Каменев потребовали немедленно исключить Троцкого из Политбюро и стали обвинять ЦК, и в первую очередь — Сталина, в примиренческом отношении к Троцкому. Подоплекой этих действий было желание изменить состав Политбюро в свою пользу.

А немного позже комиссия ЦК партии во главе со Сталиным и председателем ЦКК Куйбышевым была вынуждена расследовать фракционные поползновения членов ЦК комсомола. 5 марта Политбюро признало необходимым снять с постов членов бюро ЦК РЛКСМ четырех сторонников Зиновьева — Цейтлина, Файвиловича, Гессена, Касименко. Одновременно получили взыскания работники Ленинградского губкома партии Залуцкий и Сафаров. Выяснилось, что в абстрактной форме Зиновьев признавал возможность строительства социализма в СССР, но оставлял открытым вопрос — можно ли завершить его успешно. По Зиновьеву выходило, что строить социализм можно, а построить — нельзя.

Стремясь к дешевой популярности, Зиновьев, Каменев и Сокольников в выступлениях стали раздавать необоснованные обещания: повысить уже в 1925 году заработную плату до довоенного уровня, дать каждому крестьянину-бедняку по лошади, вновь снизить сельхозналог и т. д..

В августе 1925 года, когда большая часть членов Политбюро . не была в Москве, Зиновьев направил в "Правду" статью "Философия эпохи", насквозь демагогическую и глубоко ошибочную. Члены ЦК Калинин и Андреев решительно высказались против нее.

Сталина тоже не было в Москве: с середины июля он находился в отпуске, уехал в Грузию. Только отдыхать он не умел, поэтому вместе с Орджоникидзе и Микояном ездил в Кутаиси и другие районы Грузии. В начале сентября Молотов прислал статью Зиновьева. О своих впечатлениях Сталин рассказывал на XIV съезде:

— ...Там есть деревенская беднота, есть кулак, есть капиталист, есть выпады по адресу Бухарина, есть эсеровское равенство, есть Устрялов, но нет середняка и кооперативного плана Ленина, хотя статья и называется "Философия эпохи". Когда товарищ Молотов прислал мне эту статью (я был тогда в отъезде), я ответил грубой и резкой критикой. Да, товарищи, человек

193

я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю. (Смех в зале.) 1 .

Накануне октябрьского Пленума в ЦК поступило письмо, подписанное Зиновьевым, Каменевым, Сокольниковым и Крупской, выступавшей по ряду вопросов вместе с оппозицией. Основные установки оппозиции сводились к обвинениям ЦК в "либеральном" отношении к правым и нежелании считаться с увеличивавшейся якобы опасностью роста капиталистических элементов. Авторы платформы требовали общепартийной дискуссии. Пленум отверг это требование, осудил как правый уклон, так и "левый", который выражала "новая оппозиция".

XIV съезд партии открылся 18 декабря. Сталин выступил с политическим отчетом ЦК. Начал он доклад с внешнего положения страны:

—Я этот обычай нарушать не буду. Я также начну с внешнего положения...

Перейдя к внутреннему положению, Сталин рассмотрел возможные линии развития народного хозяйства:

—Есть две генеральные линии: одни исходит из того, что наша страна должна остаться еще долго страной аграрной, должна вывозить сельскохозяйственные продукты и привозить оборудование, что на этом надо стоять, по этому пути развиваться и впредь. Эта линия требует, по сути дела, свертывания нашей индустрии...

Это была линия оппозиции, ее отстаивал на съезде Сокольников. Сталин продолжал:

—...Эта линия ведет к тому, что наша страна никогда, или почти никогда, не могла бы по-настоящему индустриализоваться, наша страна из экономически самостоятельной единицы, опирающейся на внутренний рынок, должна была бы объективно превратиться в придаток общей капиталистической системы. Эта линия означает отход от задач нашего строительства.

Это не наша линия 2 .

Завершая доклад, Сталин говорил, что существующие внутри страны противоречия на пути строительства социализма должны быть преодолены и будут партией и народом преодолены:

— Кто не верит в это дело — тот ликвидатор, тот не верит в социалистическое строительство. Эти противоречия мы преодолеем, мы их уже преодолеваем... И без помощи со стороны мы унывать не станем, караул кричать не будем, своей работы не бросим и трудностей не убоимся. Кто устал, кого пугают трудности, кто теряет голову, — пусть даст дорогу тем, кто сохранил мужество и твердость. Мы не из тех, кого пугают трудности. На

1 С т а л и н И. В. Соч. Т .7. С.375.

2 Сталин И. В. Соч. Т .7. С.298 - 299.

194

то и большевики мы, на то и получили ленинскую закалку, чтобы не избегать, а идти навстречу трудностям и преодолевать их. (В зале голоса: "Правильно!" — и аплодисменты.)

—Я говорил далее, товарищи, об успехах и об ошибках нашей партии. Этих ошибок было немало. И по части внешнего товарооборота, по части заготовок, и по некоторым другим областям работы ошибок было у нас немало. Ильич учил нас не зазнаваться. Мы зазнаваться не будем. Ошибок было немало. Но есть и успехи 1 .

Содоклад Зиновьева был путаным, состоял в основном из цитат, набранных к месту и не к месту, и не содержал никакой положительной программы. Не в бровь, а в глаз Зиновьеву был выкрик с места, что он в докладе "крохоборством занимался".

Выступление (а по сути дела — доклад) Каменева был более логичен, более академичен, что ли. Выставив против партии и ЦК весь набор обвинений, Каменев лишь в самом конце двухчасовой речи обнародовал то главное, что вело "новую оппозицию" в бой: желание изменить руководство партии и в первую очередь убрать Сталина с поста Генерального секретаря. Под шум и выкрики делегатов с мест Каменев говорил:

—Я должен договорить до конца. Именно потому, что я неоднократно говорил товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба...

Каменев, конечно, не ожидал той реакции слушателей, которая последовала за этими словами. Поднялся шум, делегаты кричали с мест: "Неверно!", "Чепуха!", "Вот оно в чем дело!", "Раскрыли карты!" В то время, как ленинградская делегация аплодировала Каменеву, другие делегаты кричали: "Мы не дадим вам командных высот!", "Сталина! Сталина!" Затем весь зал встал с мест и приветствовал Сталина. Послышались возгласы:

Вот где объединилась партия!

Большевистский штаб должен объединиться!.. Вот что говорил Ворошилов:

— Товарищ Сталин, являясь Генеральным секретарем, конечно, состоит членом Секретариата, но вместе с тем является членом Политбюро. Товарищи, к сожалению, не все присутствовали хоть когда-нибудь, хоть один раз на заседаниях Секретариата, Оргбюро и Политбюро. Но мы, члены Центрального Комитета, бываем на заседаниях Политического бюро, то есть того органа, который, по мысли товарища Каменева, должен стать выше всех органов, практически проводящих в жизнь ре-

1 Сталин И. В. Соч.Т.7 С.349 - 350.

195

шения нашей партии. Политику, товарищи, определяет наше Политбюро.

Член Центральной контрольной комиссии Гусев в выступлении отверг абстрактную постановку оппозиционерами вопроса о "необъятности" власти Генерального секретаря:

—Нужно учитывать опыт. Вот посмотрим, что говорит опыт на этот счет. Были ли злоупотребления этой властью или нет? Покажите хоть один факт злоупотребления этой властью. Кто привел такой факт злоупотребления?

Сталин в начале заключительного слова не стал оправдываться:

—...На личные нападки и всякого рода выходки чисто личного характера я не намерен отвечать, так как полагаю, что у съезда имеется достаточно материалов для того, чтобы проверить мотивы и подоплеку этих нападок... 1 .

Пункт за пунктом разбил Сталин "теоретические" утверждения Зиновьева, Каменева, Сокольникова. Завершая выступление, Сталин говорил:

—Партия хочет единства, И она добьется его вместе с Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них — если они этого не захотят. (Возгласы: "Правильно!" Аплодисменты.)

—Единство, - продолжал он, - у нас должно быть, и оно будет, если партия, если съезд проявит характер и не поддастся запугиванию. (Голоса: "Не поддадимся, тут народ стреляный".)Если кто-либо из нас будет зарываться, нас будут призывать к порядку, - это необходимо, это нужно. Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича(аплодисменты), глупо об этом говорить.

Съезд выразил доверие Сталину. Против кандидатуры Сталина при выборах в ЦК было подано около 60 голосов, то есть примерно столько, сколько голосов имела оппозиция. Доверие съезда к Сталину определялось его непримиримым отношением к ней.

1 января 1926 года Сталин был вновь утвержден Пленумом на посту Генерального секретаря.

Будучи разгромленной на съезде, "новая оппозиция" не собиралась складывать оружие; совершенно естественно, что оппозиционеры стали искать союзников, и совершенно логично, что они нашли их в лице троцкистов и участников других антипартийных групп.

Сталин говорил на Пленуме:

—Мы не можем растянуть строительство индустрии на сто лет!..

1 Сталин И. В.Соч. Т .7 С.353.

196

После Пленума процесс объединения двух антипартийных группировок ускорился. Троцкий, Зиновьев, Каменев в Политбюро, теперь уже совместно, пытались дезорганизовать работу руководящего штаба партии, втягивали его членов во все новые и новые, бесконечные дискуссии, устраивали обструкции, заставляли по нескольку раз переносить одни и те же вопросы от заседания к заседанию.

Оппозиционеры рангом пониже устраивали нелегальные собрания, создавали подпольные группы, распространяли фракционные документы. Вопиющим нарушением Устава ВКП(б) было собрание, проведенное оппозиционерами 6 июня 1926 года в лесу под Москвой. Главный организатор собрания Беленький — работник Коминтерна — позаботился о пароле, патрулях, других средствах конспирации. Зиновьев также был причастен к организации собрания, а кандидат в члены ЦК и заместитель председателя РВС СССР Лашевич на собрании призывал к борьбе с Центральным Комитетом.

В конце мая Сталин уехал в Грузию. Прибыв в Тифлис 1 июня, 2-го числа он отправился смотреть Земо-Авчальскую ГЭС — первенца гидростроения Закавказья. Осмотрев станцию, Сталин записал в Книге почетных посетителей на грузинском языке: "Да здравствует наше строительство и рабочие, техники, инженеры, работающие на нем!"

Вечером 3 июня Сталин посетил спектакль Тифлисского театра государственной оперы. В антракте он беседовал с композитором Баланчивадзе о его опере "Тамар Цбиере" и вообще о грузинской оперной музыке. Сталин заметил, что влияние произведений русских композиторов, в особенности Чайковского, на творчество грузинских композиторов очень заметно и это наиболее верный, плодотворный путь для грузинской музыки.

8 июня на собрании рабочих Главных железнодорожных мастерских Тифлиса, там, где он когда-то начинал путь революционера, Сталин выступил с речью о международном положении и внешней политике.

В Москву Сталин выехал 4 июля. Там его ждали важные дела.

Оппозиционеры выступили единым блоком на Пленуме ЦК 14 — 23 июля. Сталин брал слово несколько раз. В речи 22 июля он, отвергая требование Зиновьева отменить резолюции X съезда "О единстве партии", показал, что линия троцкистско-зиновьевского блока не имеет ничего общего с ленинизмом, а требование свободы фракций и группировок тождественно лишению партии возможности руководить политической и экономической жизнью страны с классовых, пролетарских позиций. Сталин подчеркивал:

— Партия может и должна допустить в своей среде критику, борьбу мнений. Но она не может допустить того, чтобы ее ре-

197

шения срывались, ее рамки ломались, основы единства разрушались...

По поручению Политбюро Сталин зачитал на Пленуме полный текст письма Ленина "К съезду". Дело в том, что оппозиция пыталась использовать содержащуюся в этом письме критику особенностей характера Сталина, надеясь таким образом подорвать его авторитет.

Разумеется, фракционеры распространяли "Завещание" Ленина (так они называли письмо) без соответствующих мест, в которых указывалось на небольшевизм Троцкого и предательское поведение Зиновьева и Каменева в октябре 1917 года.

Прения на Пленуме были длительными и горячими. С разоблачениями оппозиционеров выступили С. М. Киров, В. М. Молотов, Г. К. Орджоникидзе, Я. Э. Рудзутак и многие другие. Оппозиционеры получили серьезное предупреждение: Зиновьев был выведен из Политбюро, Лашевич исключен из состава ЦК и снят с поста заместителя председателя РВС СССР, другие участники нелегального собрания в лесу под Москвой получили взыскания.

В октябре 1926 года оппозиционеры попытались "пойти в народ". Итог был плачевным: из 87 388 коммунистов, присутствовавших на собраниях в Москве и Ленинграде с 1 по 8 октября, за оппозиционеров голосовало лишь 496 человек.

На заседании Политбюро 11 октября 1926 года Сталин говорил:

— Не подлежит сомнению, что оппозиция потерпела жестокое поражение. Ясно также, что возмущение в рядах партии против оппозиции растет.

Под давлением обстоятельств 16 октября оппозиционеры обещали оказать партии содействие в ликвидации фракционной борьбы, но обещания не сдержали. Пленум ЦК в конце октября признал невозможным дальнейшее пребывание Зиновьева в Коминтерне, а Каменева и Троцкого — в составе Политбюро.

198

Тут впервые в истории большевистской партии возник пресловутый "еврейский вопрос". Дело в том, что среди троцкистско-зиновьевских присных преобладание евреев было уж слишком очевидным. Осмотрительный Сталин не преминул сделать по этому поводу оговорку: "Мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры". Среди исключенных тогда из партии деятелей пестрели имена: Ауссем, Гессен, Гордон, Гертик, Гуральский, Дробнис, Зорин, Касперский, Командир, Левин, Лелозол, Лилина, Натансон, Паульсон, Рейнгольд, Равич, Роцкан, Рафаил, Смидовер, Устимчик, Шрайбер и далее до бесконечности. И эти люди занимали в ту пору видные посты в партии! Шло явное освобождение правящей партии российских большевиков от космополитов, Россию презиравших.

Тут возникает неизбежный вопрос: был ли Сталин антисемитом? Ну, "борцы с культом" на всей планете судят однозначно: да, и еще каким! Твердо возразим: нет, не был. Конечно, как человек, выросший в недрах православной культуры, и человек, широко, истинно образованный, он не мог не знать и не понимать, какова роль мирового еврейства, точнее — сионизма. Но это совсем не то, что примитивный антисемитизм, в котором его облыжно упрекают. Открыты, наконец, архивы, опубликованы его письма и заметки, порой самые интимные, но ничего подобного там не отыскать. И еще: ближайшими сподвижниками Сталина в течение всего его долгого государственного правления были местечковый еврей Каганович, а также Ворошилов и Молотов, женатые на еврейках и очень любившие своих жен. С "антисемитами" подобных метаморфоз не случалось.

1 ноября 1926 года Сталин выступил на XV конференции ВКП(б) с большим докладом.

—Могут спросить: к чему все эти споры о характере и перспективах нашей революции, к чему споры о том, что будет в будущем или что может быть в будущем, — не лучше ли отбросить все эти споры в сторону и заняться практической работой?

Я считаю, товарищи, что такая постановка вопроса в корне неправильна 1 .

И всегда Сталин, будь то выступления или статьи, был склонен к сарказму, некоей издевке над оппонентами. Во время речи 1 ноября и заключительного слова 3 ноября зал то и дело отвечал смехом на его едкие замечания и определения. Вот Сталин характеризует выступление Каменева на конференции:

—...Каменев взял на себя "труд" доказать, что основная статья Ленина (1915 г.), трактующая о возможности победы социализма в одной стране, не касается будто бы России, что Ленин, говоря о такой возможности, имел в виду не Россию, а другие капиталистические страны. Каменев взял на себя этот сомнительный "труд" для того, чтобы прочистить, таким образом, путь Троцкому, "схему" которого убивает, и не может не убивать, статья Ленина, написанная в 1915 году.

Грубо говоря, Каменев взял на себя роль, так сказать, дворника у Троцкого (смех), прочищающего ему дорогу. Конечно, печально видеть директора Института Ленина в роли дворника У Троцкого не потому, что труд дворника представляет что-либо плохое, а потому, что Каменев, человек, несомненно, квалифицированный, я думаю, мог бы заняться другим, более квалифицированным трудом. (Смех.) Но он взял на себя эту роль добровольно, на что он имел, конечно, полное право, и с этим ничего не поделаешь...2.

1С т а л и н И. В. Соч. Т .8. С.234 - 297.

2Сталин И. В. Соч.Т .8. С.316 - 317.

199

Далее Сталин, уже серьезно, без шуток, а фактами и ссылками на работы Ленина доказал беспочвенность устремлений "дворника" Каменева и "хозяина" Троцкого. Закончил он так:

— Зиновьев хвастал одно время, что он умеет прикладывать ухо к земле (смех), и когда он прикладывает его к земле, то он слышит шаги истории. Очень может быть, что это так и есть на самом деле. Но одно все-таки надо признать, что Зиновьев, умеющий прикладывать ухо к земле и слышать шаги истории, не слышит иногда некоторых "мелочей". Может быть, оппозиция и умеет, действительно, прикладывать уши к земле и слышать такие великолепные вещи, как шаги истории. Но нельзя не признать, что, умея слышать великолепные вещи, она не сумела услышать ту "мелочь", что партия давно уже повернулась спиной к оппозиции, а оппозиция осталась на мели. Этого они не услышали. (Голоса: "Правильно!")

Что же из этого следует? А то, что у оппозиции, очевидно, уши не в порядке. (Смех.)

Отсюда мой совет: уважаемые оппозиционеры, лечите свои уши! (Бурные, продолжительные аплодисменты. Конференция, стоя, провожает тов. Сталина.) 1

7 декабря на Пленуме с докладом "Внутрипартийные вопросы ВКП(б) выступил Сталин. Вместе с заключительным словом от 16 декабря доклад составил работу "Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии".

Разумеется, вопрос о возможности строительства социализма был главным в докладе Сталина. Он говорил:

— Оппозиция думает, что вопрос о строительстве социализма в СССР имеет лишь теоретический интерес. Это неверно. Это глубочайшее заблуждение. Такая трактовка вопроса может быть объяснена лишь полной оторванностью оппозиции от нашей партийной практики, от нашего хозяйственного строительства.

Наряду с обострением трудностей внутри страны (о них речь впереди), осложнилось и внешнеполитическое положение СССР. В конце февраля 1927 года правительство Великобритании опубликовало грубую ноту, в которой выражало недовольство помощью трудящихся СССР английским горнякам; 6 апреля китайские милитаристы совершили налет на советское посольство в Пекине; через день русские белогвардейцы напали на советские торгово-банковские учреждения в Тяньшине; 12 мая английские полицейские разгромили в Лондоне помещение советского торгпредства и Аркоса (Англо-русского кооперативного торгового общества), а 27 мая английское правительство разорвало дипломатические отношения с СССР.

1 С т а л и н И. В. Соч. Т 8. С.355 - 356.

200

Именно в такое время оппозиция нашла уместным усилить свои нападки на партию. В этом нет ничего удивительного: оппозиционеры, ослепленные своей ненавистью, желали использовать подходящую возможность для изменения руководства партии и страны, в достижении этой цели они не стали бы гнушаться ничем. Благо же нашей Родины, спокойствие и мирный труд нашего народа для Троцкого, Каменева, Зиновьева и иже с ними ровным счетом ничего не значили.

9 июня Троцкий и Зиновьев приняли участие в политической антипартийной демонстрации, организованной на Ярославском вокзале в Москве под предлогом проводов троцкиста Смилги, уезжавшего на Дальний Восток. Троцкий произнес речь, изобиловавшую нападками на Сталина.

11 июля Троцкий в письме председателю ЦКК Орджоникидзе, отвечая на вопрос, как он понимает обязанности обороны СССР, имел наглость провести чудовищную аналогию. Поскольку ВКП(б) переродилась, поскольку, по Троцкому, наступил "Термидор", то и вопрос об обороне СССР следует ставить в прямую связь со сменой руководства в партии. Троцкий сравнивал сложившуюся ситуацию с положением во Франции в начале первой мировой войны, когда германские войска находились в восьмидесяти километрах от Парижа.

Теперь представим, что в ноябре 1941 года, когда немецко-фашистские войска находились даже не в восьмидесяти, а в тридцати километрах от Москвы, в ЦК ВКП(б), в Советском правительстве имелись бы люди, подобные Троцкому, Зиновьеву, Каменеву. Можно не сомневаться, что и в этот, исключительно опасный и трагический для нашей Родины час такие люди поставили бы свои корыстные интересы выше блага Отечества и начали бы борьбу за власть, играя тем самым на руку врагам. Но... таких людей в ЦК ВКП(б), в Советском правительстве в ноябре 1941 года не было и быть не могло: партия, ее Центральный Комитет задолго до войны разоблачили Троцкого и К0, лишили их возможности влиять на судьбу нашей страны. Сталин сыграл в этом важнейшем деле не последнюю роль.

Вот он выступает на Пленуме ЦК 1 августа:

Революционер тот, кто без оговорок, безусловно, открыто и честно, без тайных военных совещаний готов защищать, оборонять СССР, ибо СССР есть первое в мире пролетарское революционное государство, строящее социализм. Интернационалист тот, кто безоговорочно, без колебаний, без условий готов защищать СССР, потому, что СССР есть база мирового революционного движения, а защищать, двигать вперед это революционное движение невозможно, не защищая СССР...

Далее следовали слова, звучащие особенно актуально ныне:

201

—Ибо кто думает защищать мировое революционное движение помимо и против СССР, тот идет против революции, тот обязательно скатывается в лагерь врагов революции... 1 .

Зачитав пространный отрывок из письма Троцкого к Орджоникидзе, в котором и развивался этот "тезис о Клемансо", Сталин продолжал:

—"Мелкобуржуазная дряблость и нерешительность" — это, оказывается, большинство нашей партии, большинство нашего ЦК, большинство нашего правительства. Клемансо — это Троцкий с его группой. (Смех.) Если враг подойдет к стенам Кремля километров на восемьдесят, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, сначала свергнуть нынешнее большинство именно потому, что враг стоит в восьмидесяти километрах от Кремля, а потом взяться за оборону...

3 сентября 1927 года лидеры оппозиции направили в ЦК ВКП(б) новый документ — "платформу 13-ти" за подписями Троцкого, Зиновьева, Каменева и других. Выдвигая в ней ряд прежних обвинений и присовокупив к ним новые, они требовали опубликовать "платформу" в печати и немедленно начать предсъездовскую дискуссию. Когда им было резонно отказано в этом, оппозиционеры начали создавать подпольные типографии в Москве, Ленинграде, Харькове и печатать в них свои антипартийные материалы Одну такую типографию, к обслуживанию которой они привлекли и беспартийных (в том числе представителей враждебных классов), органы ОГПУ обнаружили в Москве на квартире родственников Троцкого. Оппозиционера Мрачковского пришлось арестовать, так как он вел самую настоящую подпольную работу и вошел в контакт с белогвардейскими офицерами. Оппозиция явно перешла границы советской законности, но это не смущало ее вожаков: на заседании Президиума ИККИ 27 сентября 1927 года Троцкий демонстративно солидаризировался с организаторами подпольной типографии и восхвалял их деятельность.

На этом заседании Сталин говорил: — Троцкий не понимает нашей партии. У него нет правильного представления о нашей партии. Он смотрит на нашу партию так же, как дворянин на чернь или как бюрократ на подчиненных. Иначе бы он не утверждал, что в миллионной партии, в ВКП(б) можно "захватить" власть, "узурпировать" власть отдельным лицам, отдельным руководителям. "Захватить" власть в миллионной партии, проделавшей три революции и потрясающей ныне основы мирового империализма, — вот до какой глупости договорился Троцкий!

1 Сталин И. В. Соч. Т .10. С.51

202

Объединенный Пленум ЦК и ЦКК 21 — 23 октября вновь был вынужден рассмотреть вопрос об оппозиционном блоке. Был заслушан доклад ЦКК о фракционной деятельности Троцкого и Зиновьева. Состоялись прения, в которых предоставили возможность высказаться и оппозиционерам. Они настаивали на своих обвинениях в адрес партии и ее руководства.

23 октября выступил Сталин.

—Прежде всего о личном моменте, — начал он речь. — Вы слышали здесь, как старательно ругают оппозиционеры Сталина, не жалея сил. Это меня не удивляет, товарищи. Тот факт, что главные нападки направлены против Сталина, этот факт объясняется тем, что Сталин знает лучше, может быть, чем некоторые наши товарищи, все плутни оппозиции, надуть его, пожалуй, не так-то легко, и вот они направляют удар прежде всего против Сталина. Что ж, пусть ругаются на здоровье...

Более того, я считаю для себя делом чести, что оппозиция направляет всю свою ненависть против Сталина. Оно так и должно быть. Я думаю, что было бы странно и обидно, если бы оппозиция, пытающаяся разрушать партию, хвалила Сталина, защищающего основы ленинской партийности...1

Так как оппозиционеры вновь (в который раз!) разглагольствовали о "завещании" Ленина и его критических замечаниях в адрес Сталина, Генеральный секретарь ЦК очень подробно остановился на этом вопросе и показал, что и речи не могло быть об "утаивании" от партии этого письма Ленина. Среди прочего Сталин сказал:

—Говорят, что в этом "завещании" товарищ Ленин предлагал съезду ввиду "грубости Сталина обдумать вопрос о замене Сталина на посту Генерального секретаря другим товарищем. Это совершенно верно. Да я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается. Я на первом же заседании Пленума ЦК послеXIII съезда просил Пленум ЦК освободить меня от обязанностей Генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев, обязали Сталина остаться на своем посту.

Что же я мог сделать? Сбежать с поста? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было бы дезертирством. Человек я, как уже раньше об этом говорил, подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться 2.

1 С т а л и н И. В. Соч. Т .10. С.172 - 173.

2 С т а л и н И. В. Соч. Т .10. С.175 - 176.

203

Рассмотрев вопрос о подпольной фракционной работе Троцкого и Зиновьева, Пленум вывел их из состава ЦК. Но они и их присные настолько были уверены в своей безнаказанности, что в ходе предсъездовской дискуссии отважились на прямые выступления. 7 ноября 1927 года, в день десятилетия Октября, когда миллионы советских трудящихся вышли на площади и улицы городов нашей страны, чтобы продемонстрировать верность Советскому правительству, кучка оппозиционеров вздумала организовать свою контрманифестацию в Москве и Ленинграде. Вздумала — и опозорилась: только своевременное вмешательство милиции спасло оппозиционеров от гнева рабочих, иначе их просто-напросто растерзали бы.

...XV съезд партии открылся 2 декабря 1927 года. Главным его делом стала разработка мероприятий, направленных на дальнейшее развертывание социалистической реконструкции народного хозяйства. О них речь впереди. Оппозиция же получила на съезде последний, завершающий удар.

В Отчетном докладе ЦК съезду (его делал Сталин) главное место отводилось, естественно, внешнему и внутреннему положению нашей страны; был и раздел "Партия и оппозиция". Оценивая предсъездовскую дискуссию, отметив, что в последние недели и месяцы окончательно выяснилась глубина пропасти, разделившей идейные позиции партии и оппозиции, Сталин охарактеризовал основные направления, по которым шла борьба с оппозицией. Он говорил:

— Вы спрашиваете: почему мы исключили Троцкого и Зиновьева из партии? Потому, что мы не хотим иметь в партии дворян. Потому, что закон у нас в партии один, и все члены партии равны в своих правах. (Возгласы: "Правильно!" Продолжительные аплодисменты.)

Если оппозиция желает жить в партии, пусть она подчиняется воле партии, ее законам, ее указаниям без оговорок, без экивоков. Не хочет она этого, — пусть уходит туда, где ей привольнее будет. (Голоса: "Правильно!" Аплодисменты.) Новых законов, льготных для оппозиции, мы не хотим и не будем создавать.

(Аплодисменты.)

Спрашивают об условиях. Условие у нас одно: оппозиция должна разоружиться целиком и полностью и в идейном и в организационном отношении. (Возгласы: "Правильно!" Продолжительные аплодисменты.)

Она должна отказаться от своих антибольшевистских взглядов открыто и честно, перед всем миром. (Возгласы: "Правильно!" Продолжительные аплодисменты.)

Итак, к концу двадцатых годов Сталин полностью победил своего главного соперника Троцкого и его незадачливых приспешников. Победил политически. Но они оставались как политические личности, они действовали, и не только открыто. А их сторонники, а те, кто им тайно сочувствовал? Они остались

204

теми же, только публичные клятвы вдруг сразу переменили. Но ведь это можно поменять снова...

Сталин эту нехитрую, в общем-то, игру понимал. Понимал, как это видно теперь, гораздо глубже, чем сами самоуверенные "игроки".

Вот "красный маршал" Тухачевский, человек во всех отношениях темноватый и гнилой. Он взлетел на верх политической жизни с ладони Троцкого, был его присным, о чем все знали. Уже в 24-м, когда Троцкий еще был членом всевластного в России Политбюро, он его предал и переметнулся к Ворошилову, которого по пустозвонству своему презирал. Значит, от Троцкого перешел к врагу его Сталину. Покаялся? Нет, конечно. Небось думал про себя: какой я умный, какой хитрый, как мне все удается!..

Но Сталин-то был не глупее. Сущность "красного маршала" он четко разгадал. Ну, докладывали ему кое-что спецслужбы (они всегда и везде руководству все докладывают, затем только их и держат). Не в том дело. Главное же, как проницательный человек, с обостренным (хотя поневоле затаенным) православным чутьем на понимание всякого хорошего и дурного, он читал в людских душах то, что порой им самим неведомо было. Вот главное.

Да, к концу двадцатых годов был разбит Троцкий. Да, большинство его сторонников бессовестно переметнулись на сталинскую сторону. Но лишь до поры: они ждали своего часа.

Ждал и Сталин. Но часа не их, а своего.



Глава двенадцатая

Поскольку в предыдущей главе речь шла почти исключительно о столкновениях с оппозицией в партии, у читателя могло сложиться впечатление, что борьба с различными уклонениями от ленинизма и была главным, основным занятием Генерального секретаря в середине 20-х годов. Но именно в том-то и состояла трудность этой борьбы, что вести ее приходилось одновременно с напряженнейшей работой: сначала по восстановлению народного хозяйства, а затем в период коренной его реконструкции.

Отвергая старые пути индустриализации, Сталин говорил, что в конкретных условиях 20-х годов у нашей страны была только одна возможность:

— Остается новый путь развития, путь, не изведанный еще полностью другими странами, путь развития крупной промышленности без кредитов извне, путь индустриализации страны без обязательного притока иностранного капитала... 1 .

В конце 1925 и начале 1926 года страна переживала хозяйственные затруднения. Одна из причин этого состояла в том, что

1 С т а л и н И. В. Соч. Т .7. С.197 - 198.

205

по инициативе знакомых нам уже лиц — видных оппозиционеров (Каменева, занимавшего тогда пост председателя СТО; Пятакова — заместителя председателя ВСНХ и Сокольникова — наркома торговли — был составлен и введен в действие раздутый план развертывания промышленности, сопровождаемый значительным увеличением объема хлебозаготовок. Хлеб предполагалось вывезти за границу и обеспечить этим импорт сырья, промтоваров, оборудования. Но выполнить план хлебозаготовок не удалось, и вместо зерна пришлось вывозить золото — надо было оплатить сделанные ранее заказы. Становилось очевидным: коренной причиной трудностей страны была ее экономическая зависимость от внешней торговли. Выход мог быть только в реконструкции самого народного хозяйства.

XIV съезд партии провозгласил курс на индустриализацию СССР. Теперь вплотную вставал вопрос: на какие средства вести индустриальное строительство. Советская страна не могла рассчитывать на займы от капиталистических государств; не было у нее и других, обычных для индустриализации капиталистических стран, путей. Вопрос об источниках накоплений был одним из самых горячо обсуждаемых на апрельском (1926 года) Пленуме ЦК. Лидеры оппозиционеров яростно атаковали линию партии, но получили достойный отпор. Дзержинский, к примеру, очень резко отчитал Троцкого и его сторонников, демагогически кричавших, что "нет поворота к индустриализации".

В речи 9 апреля 1926 года на Пленуме Сталин решительно отверг "поправки" Троцкого и Каменева к резолюции Политбюро, разоблачил намерения Троцкого "забегать" вперед.

— Можно ли, — говорил он, — отставать от хода развития промышленности при постройке плана? Нет, нельзя. Можно ли забегать вперед, не считаясь со средствами? Нет, нельзя. Нужно идти в уровень, не отрывая индустрию от сельского хозяйства... Троцкий характеризует планирование наших центральных органов как хвостизм, как теорию отставания. Неверно, что планы наших центральных органов всегда и везде отставали от промышленности... Если планирование наших центральных органов является хвостизмом, тогда планирование Троцкого следовало бы назвать авантюристическим или романтическим. Строить раздутые планы, не считаясь со средствами, отвлекаясь от наших возможностей, это значит впадать в авантюризм или романтизм...

В этом месте Пятаков бросил реплику:

— Скажи, чем я страдаю?

— И тем, и другим, — ответствовал Сталин...

Пленум отверг "поправки" оппозиционеров.

Огромная страна стала строить. В разных концах ее, один за другим, начиналось сооружение крупнейших предприятий.

206

12 июля 1926 года в степи под Сталинградом был заложен тракторный завод.

8 марта 1927 года у Днепровских порогов началось сооружение крупнейшей в Европе гидроэлектростанции.

В степях Казахстана шло строительство Туркестано-Сибирской железной дороги.

В Ростове-на-Дону — огромного завода сельскохозяйственных машин.

Велись проектные, подготовительные работы к созданию трех крупнейших металлургических заводов — Магнитогорского, Кузнецкого и Криворожского.

Сталин внес немалый вклад в определение курса развития народного хозяйства страны.

Вот он 9 июня 1925 года отвечает в Свердловском университете на такой важный вопрос: "Возможно ли развитие крупной советской промышленности в условиях капиталистического окружения без кредитов нзвне?"

— Да, возможно. Дело это будет сопряжено с большими трудностями, придется при этом пережить тяжелые испытания, но индустриализацию нашей страны без кредитов извне мы все же можем провести, несмотря на все эти затруднения...

15 января 1928 года Сталин выехал в Сибирь. В Новосибирске, Барнауле, Рубцовске, Омске он знакомился с ходом хлебозаготовок, выступал на собраниях коммунистов.

В Рубцовске собрались в просторном, хорошо протопленном зале. Набилось людей до отказа; опоздавшие протискивались прямо в тулупах, валенках и шапках.

В президиум Сталин не пошел. Одетый в свой обычный китель и белые бурки, он сидел сбоку стола, несколько в стороне, пыхтел трубкой и читал какие-то бумаги. Когда начались выступления с мест, Сталин поднялся и, прохаживаясь, продолжал курить. Казалось, он не очень-то и вслушивается, но по временам, жестом остановив говорившего, спрашивал, вставлял реплики, делал тут же короткие выводы. Заинтересовавшись чем-то в сообщении, Сталин просил высказаться то кооператоров, то финансовых работников, то заготовителей.

Это не было похоже на заседание, к которым привыкли присутствующие. Сталин незаметно и умело овладел беседой, направляя внимание к самому главному — как взять хлеб при сложившихся в деревне обстоятельствах. Собрание подчинилось его воле, не было болтовни, многословия, каждый старался говорить и отвечать коротко, ясно. В заключение Сталин потребовал от местных руководителей выполнения хлебозаготовок, тем более что урожай был очень хорошим. Сталин подчеркивал в выступлениях: раз кулаки пытаются вздуть хлебные цены вдвое и втрое, то как спекулянтов их следует привлекать к ответственности по статье 107 Уголовного кодекса. На высказан-

207

ные местными работниками сомнения в целесообразности этой меры Сталин ответил весьма резко:

—Вы говорите, что применение к кулакам сто седьмой статьи есть чрезвычайная мера, что оно не дает хороших результатов, что оно ухудшит положение в деревне. Особенно настаивает на этом товарищ Загуменный. Допустим, что это будет чрезвычайная мера. Что же из этого следует? Почему применение сто седьмой статьи в других краях и областях дало великолепные результаты, сплотило трудовое крестьянство вокруг Советской власти и улучшило положение в деревне, а у вас, в Сибири, оно должно дать якобы плохие результаты и ухудшить положение? Почему, на каком основании?

Разумеется, Сталин не думал, что чрезвычайные меры могут навсегда решить дело.

—...Нет гарантий, — продолжал он, — что саботаж хлебозаготовок со стороны кулаков не повторится в будущем году. Более того, можно с уверенностью сказать, что пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок. Чтобы поставить хлебозаготовки на более или менее удовлетворительную основу, нужны другие меры. Какие именно меры? Я имею ввиду развертывание строительства колхозов и совхозов...1.

Против курса партии на коллективизацию ополчились Бухарин и его сторонники. При рассмотрении в ЦК вопросов хозяйственной политики Бухарин, Томский, Рыков все чаще выступали с предложениями, противоречащими решениям XV съезда: то они предлагали сократить ассигнования на колхозное строительство, то ограничить развитие металлургии и машиностроения... В письмах и заявлениях правые стали утверждать, что в своей практической деятельности ЦК "дезорганизует" партию.

Среди руководящих работников Московского комитета ВКП(б) правые имели довольно много сторонников: секретари МК НА. Угланов, В.А. Котов, члены бюро МК Г.С. Мороз, Н.Н. Мандельштам, секретари райкомов М. Н. Рютин, М. А. Пеньков и некоторые другие ходили в правых. Вокруг Бухарина сгруппировалась так называемая "школа молодых профессоров". Астров, Марецкий, Слепков, Гольденберг, Зайцев, Айхенвальд, Цейтлин, пользуясь тем, что Бухарин был ответственным редактором "Правды", со страниц центрального органа партии популяризировали идеи Бухарина. Особенно активен был Угланов. Используя свое положение кандидата в члены Политбюро и секретаря МК, он в докладах и выступлениях настойчиво распространял идеологию правого уклона. При встречах с руководящими деятелями ЦК правые стремились информировать их о настроении рабочего класса в выгодном для себя духе.

1 Сталин И.В. Соч. Т .11. С.З - 5.

208

В марте 1928 года Угланов, Уханов, Михайлов встретились в ЦК со Сталиным. В беседе правые пытались навязать свои взгляды и предложения по основным направлениям текущей политики партии: о темпах индустриализации, о соотношении между легкой и тяжелой промышленностью, о социалистическом преобразовании сельского хозяйства, наступлении на кулака и частных предпринимателей в городах и т.п. Сталин, выслушав внимательно их всех, дал разъяснения Угланову и его спутникам. Такая встреча не была единичной, но никакие разъяснения не помогали.

Наметившиеся разногласия дали знать о себе и на Пленуме ЦК в апреле 1928 года. Если большинство членов ЦК считали, что затруднения в стране имели социально-экономические причины, а промахи в планировании только осложняли положение, то Рыков, Томский, Угланов настаивали: трудности — следствие неправильной политики, ошибок руководителей, прежде всего - Генерального секретаря.

Не желая обострять расхождения, большинство ЦК не стремилось к открытой полемике. Поэтому и Сталин в докладе об итогах Пленума на собрании актива Московской организации 13 апреля воздержался от упоминаний фамилий. Но в докладе имелось немало мест, обращенных прямо против уклонистов. Так, говоря о необходимости борьбы с кулаками, Сталин подчеркнул:

— Я знаю, что некоторые товарищи не вполне охотно приемлют этот лозунг. Странно было бы думать, что союз рабочих и крестьян в условиях упрочившейся диктатуры пролетариата означает союз рабочих со всем крестьянством, в том числе и кулачеством. Нет, товарищи, мы такого союза не проповедуем и проповедовать не можем. В обстановке диктатуры пролетариата, при условии упрочения власти рабочего класса союз рабочего класса с крестьянством означает опору на бедноту, союз с середняком, борьбу с кулачеством. Кто думает, что союз с крестьянством при наших условиях означает союз с кулаком, тот не имеет ничего общего с ленинизмом. Кто думает вести в деревне такую политику, которая всем понравится, и богатым и бедным, тот не марксист, а дурак, ибо такой политики не существует в природе, товарищи. (Смех и аплодисменты.) Наша политика есть политика классовая...1 .

И в этом случае Сталин выразил, и очень четко, то настроение, которое всегда господствовало среди марксистов: против зажиточных крестьян надо вести классовую борьбу, применяя и Уголовный кодекс. Вскоре этот тезис получит широкое распространение и на практике приведет к тем репрессиям, от которых пострадало очень большое количество русских крестьян.

1 Сталин И.В. Соч. Т. И. С.48.

209

Необходимо упомянуть, что большой раздел этой речи был отведен самокритике — как средству преодоления ошибок и недостатков. Сталин рассмотрел несколько обстоятельств, побуждающих партию шире употреблять это оружие.

— Наконец, — говорил он, — есть еще одно обстоятельство, толкающее нас к самокритике. Я имею в виду вопрос о массах и вождях. За последнее время у нас стали создаваться некоторые своеобразные отношения между вождями и массами. С одной стороны, у нас выделилась, исторически создалась группа руководителей, авторитет которых поднимается все выше и выше и которая становится почти что недосягаемой для масс. С другой стороны, массы рабочего класса, прежде всего, массы трудящихся вообще поднимаются вверх чрезвычайно медленно, они начинают смотреть на вождей снизу вверх, зажмурив глаза, и нередко боятся критиковать своих вождей...

После апрельского Пленума 1928 года правые усилили атаки на линию партии. Дважды, в мае и июне, Бухарин направлял в ЦК, Сталину, письма, в которых выражал свое несогласие с курсом партии на индустриализацию и коллективизацию. 15 июня активный сторонник правых, заместитель наркома финансов М. И. Фрумкин направил членам Политбюро письмо, где в обобщенном виде нашла выражение политическая линия правых. По поручению Политбюро ответ Фрумкину дал Сталин. По пунктам разобрав обвинения, выдвинутые оппозиционером, Сталин показал их беспочвенность. В конце июля Политбюро одобрило текст ответа.

На состоявшемся в начале июля Пленуме ЦК правые действовали очень активно, но успеха не имели. Характерно, что в это время Бухарин тайком, в сопровождении Сокольникова, с ведома Рыкова и Томского, вел переговоры с только что восстановленным в партии Каменевым о повороте в политике ЦК и соответствующем изменении состава Политбюро. Об этих переговорах ЦК стало известно гораздо позднее — в январе 1929 года. Сам факт был убийственным для репутации Бухарина и К°: в борьбе с ЦК правые готовы были вступить в блок с троцкистами, которых совсем недавно и громогласно обвиняли во всех смертных грехах.

Осенью 1928 года разногласия обострились. В Политбюро они особенно проявились при подготовке резолюции к предстоящему Пленуму ЦК о контрольных цифрах на 1928/29 хозяйственный год. Комиссия в составе Бухарина, Кржижановского, Куйбышева, Микояна, Орджоникидзе, Рыкова и Сталина работала над проектом резолюции около десяти дней. Бухарин и Рыков рьяно отстаивали свои взгляды на положение в сельском хозяйстве. Когда же они убедились, что их требования не будут выполнены, то вместе с Томским подали заявление об уходе с занимаемых постов: редактора "Правды" и секре-

210

таря Исполкома Коминтерна, председателя СНК СССР, председателя ВЦСПС.

На Пленуме в ноябре 1928 года правые продолжали навязывать партии свой курс. Рыков — докладчик — не решался открыто выступить за сокращение ассигнований на развитие промышленности, но настойчиво проталкивал мысль о нереальности контрольных цифр. Он же и Фрумкин заявляли, что подъем сельскохозяйственного производства возможен лишь на основе индивидуального крестьянского хозяйства и т. д.... Пленум отверг установки правых и подтвердил курс на коллективизацию.

Участники Пленума пришли к мнению: оформившийся в партии правый уклон был для нее в тот момент самым опасным. Сталин с издевкой продемонстрировал разницу платформ "левых" и правых:

—Если, например, правые говорят: "Не надо было строить Днепрострой", а "левые", наоборот, возражают: "Что нам один Днепрострой, подавайте нам каждый год по Днепрострою" (смех),— то надо признать, что разница, очевидно, есть.

Если правые говорят: "Не тронь кулака, дай ему свободно развиваться", а "левые", наоборот, возражают: "Бей не только кулака, но и середняка, потому что он такой же частный собственник, как и кулак", — то надо признать, что разница, очевидно, есть.

Если правые говорят: "Наступили трудности, не пора ли спасовать", а "левые", наоборот, возражают: "Что нам трудности, чихать нам на ваши трудности, — летим вовсю вперед" (смех), — то надо признать, что разница, очевидно, есть... 1 .

В конце января 1929 года ЦК стало известно о переговорах Каменева и Бухарина. 30 января Политбюро и Президиум ЦКК потребовали от Бухарина объяснений. Вместо этого он выступил с заявлением, в котором обвинял ЦК в "военно-феодальной эксплуатации крестьянства"...

—Жалуются на "проработку", — говорил Сталин. — Но эти жалобы белыми нитками шиты. Если Бухарин имеет право писать несуразную антипартийную статью вроде "Заметки экономиста", то члены партии тем более имеют право критиковать такую статью. Если Бухарин и Томский дают себе право нарушать постановление ЦК, упорно отказываясь работать на порученных им постах, то члены партии тем более имеют право критиковать подобное их поведение. Если это называется "проработкой", то пусть объяснят нам, как они понимают тогда лозунг самокритики, внутрипартийной демократии и так далее.

Говорят, что Ленин наверняка поступил бы мягче, чем теперь поступает ЦК в отношении Томского и Бухарина. Это совершенно неверно. Сейчас дело обстоит так, что два члена По-

1 Сталин И.В. Соч. Т .11. С.279.

211

литбюро систематически нарушают решения ЦК, упорно отказываясь остаться на тех постах, которые им предоставлены партией, а ЦК партии, вместо того чтобы наказать их, вот уже два месяца уговаривает их остаться на своих постах. А как поступал Ленин в таких случаях, — припомните-ка. Разве не помните, что товарищ Ленин из-за одной маленькой ошибки со стороны Томского угнал его в Туркестан. Томский бросил с места:

- При благосклонном содействии Зиновьева и отчасти твоем!

Если ты хочешь сказать, — отпарировал Сталин, — что Ленина можно было убедить в чем-нибудь, в чем он сам не был убежден, то это может вызвать лишь смех...

Окончательное политическое поражение правой оппозиции последовало на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК 16 — 23 апреля 1929 года. Присутствующие — более 300 человек — внимательно рассмотрели все документы и материалы о положении в партии. Андреев, Ворошилов, Киров, Куйбышев, Орджоникидзе, Рудзутак и многие другие в выступлениях говорили о сущности правого уклона. 22 апреля с большой речью выступил и Сталин. Начал он так:

— Товарищи! Я не буду касаться личного момента, хотя личный момент в речах некоторых товарищей из группы Бухарина играл довольно внушительную роль. Не буду касаться, так как личный момент есть мелочь, а на мелочах не стоит останавливаться. Бухарин говорил о личной переписке со мной. Он прочитал несколько писем, из которых видно, что мы, вчера еще личные друзья, теперь расходимся с ним в политике. Те же нотки сквозили в речах Угланова и Томского. Дескать, как же так: мы — старые большевики, и вдруг расхождения между нами, друг друга уважать не умеем.

Я думаю, что все эти сетования и вопли не стоят ломаного гроша. У нас не семейный кружок, не артель личных друзей, а политическая партия рабочего класса. Нельзя допускать, чтобы интересы личной дружбы ставились выше интересов дела 1 .

На XVI партконференции пятилетний план был одобрен в "оптимальном" варианте. Окончательно его утвердил V съезд Советов в мае 1929 года.

Собственно, выполнение пятилетки шло с 1 октября 1928 года. Вскоре жизнь показала, что задания пятилетки, представлявшиеся правым оппортунистам нереальными, могут быть и перевыполнены. На заводах и фабриках, на транспорте и в шахтах — повсюду трудовой подъем был настолько велик, что к

1 Сталин И.В. Соч. Т .12. С.1.

212

августу — сентябрю 1929 года стало ясно: промышленность перевыполнит план 1928/29 года, план первого года пятилетки 1 .

Уверенность в том, что промышленность СССР выполнит задание пятилетнего плана, еще более увеличивала озабоченность руководящих и партийных работников отставанием сельского хозяйства. Самым уязвимым местом в сельском хозяйстве была зерновая отрасль.

Во второй половине 1929 года вступление крестьян в колхозы приняло широкий размах и в ряде мест на практике стало перерастать в сплошную коллективизацию целых районов. Год этот вошел в историю нашей страны, как год великого перелома, коренных изменений жизни деревни. Статья Сталина, опубликованная к двенадцатой годовщине Октября, так и называлась "Год великого перелома". Сталин писал о переломе в области производительности труда, о стремительном росте промышленного производства и особенно остановился на сельском хозяйстве. Он писал: "В чем состоит новое в нынешнем колхозном движении? Новое и решающее в нынешнем колхозном движении состоит в том, что в колхозы идут крестьяне не отдельными группами, как это имело место раньше, а целыми селами, волостями, районами, даже округами.

А что это значит? Это значит, что в колхозы пошел середняк. В этом основа того коренного перелома в развитии сельского хозяйства, который составляет важнейшее достижение Советской власти за истекший год" 2 .

Современные исследователи колхозного движения считают необходимым поправить эту оценку Сталина указанием на то, что середняк осенью 1929 года пошел в колхоз "в ведущих зерновых областях". Несомненно, Сталин допустил некоторое преувеличение. Оно может быть понято, если вспомнить обстановку энтузиазма, которую создавало у партийных и советских работников массовое поступление крестьян в колхозы: им так хотелось, чтобы это серьезное и трудное дело шло как можно лучше! В разряд преувеличений, вызванных успехами, надо отнести и заявление Сталина в статье о полном подтверждении практикой "возможности и целесообразности организации крупных зерновых хозяйств в 40 — 50 тысяч гектаров". Последующая практика как раз и показала, что сельское хозяйство страны еще не готово по ряду причин для широкого распространения таких "зерновых фабрик".

Итоги первого года пятилетки были подведены на ноябрьском (1929 года) Пленуме ЦК ВКП(б). Проанализировав их, Центральный Комитет пришел к выводу, что "дело построения

1 Хозяйственный год тогда начинался с 1 октября. На 1 января начало хозяйст

венного года было перенесено в 1931 году.

2 Сталин И.В. Соч. Т. 12. С.132.

213

социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальные сроки".

Основное внимание на Пленуме уделялось сельскому хозяйству. Пленум решительно высказался за ускорение коллективизации. На это были ориентированы партийные организации. Несомненно, возможности более быстрого переустройства сельского хозяйства имелись.

Пленум предпринял организационные меры по укреплению руководства сельским хозяйством. Был создан новый государственный орган — Народный комиссариат земледелия во главе с Я.А. Яковлевым (Эпштейном). Одновременно принимались срочные меры по снабжению возникавших десятками тысяч колхозов материальными средствами и кадрами руководителей. Здесь уместно сказать об отношении большевиков к основной массе русского населения — крестьянству. Все марксисты (а ленинцы старались быть правоверными марксистами) враждебно относились к "мелкобуржуазной стихии" (так они именовали крестьян) и в своих теоретических построениях рассуждали о том, как "пролетариям" надо обращаться с ними, когда "пролетарии" возглавят общество и станут "переделывать" его по своему усмотрению. На этот счет у Маркса, Энгельса и Ленина есть масса высказываний, неопровержимо свидетельствующих о том, что крестьянство, и прежде всего русское крестьянство, они ненавидели и намеревались обращаться с ним, не стесняясь в методах и прибегая к насилию. Уже в годы гражданской войны, когда большевики во главе с Лениным, Троцким, Зиновьевым, Бухариным и прочими "пролетариями" оказались у власти, они немало сделали, чтобы избавиться от русских крестьян.

Но Ленину не привелось долго "перестраивать" общество, на этом пути он сделал только первые шаги, хотя его действия обещали русским крестьянам в последующем далеко идущие и тяжкие итоги. Вышло так, что продолжать "преобразование" выпало Сталину.

Отступить от догмы, пойти каким-то иным путем, учитывавшим реальность, ему никто тогда, в середине — конце 20-х годов, не позволил бы: все его окружение, все эти "пролетарии" — Бухарины, Каменевы, Зиновьевы и прочие, люто ненавидели русское крестьянство, эту "мелкобуржуазную стихию", и с ними смыкалась, за ними следовала вся верхушка партии, привыкшая и готовая решать экономические неустройства методом насилия.

С 1926 — 1927 годов встал вопрос, как увеличить сельскохозяйственное производство. Это, во-первых. А во-вторых, как изъять у крестьян по возможности больше продовольствия? Марксистская "теория" подсказывала: путем обобществления средств производства, путем коллективизации, причем с при-

214

менением насилия, если крестьяне не пожелают идти таким путем.

До революции Россия в большом и всевозрастающем количестве производила и вывозила за границу хлеб и другие продовольственные продукты; в 1914 — 1916 годах, во время тяжелейшей войны, Россия никак не голодала. В 1917 — 1919 годах, несмотря на гражданскую войну, хлеб в стране все еще имелся, все это показывало: ресурсы производства продуктов питания у нас в стране есть и будут возрастать при умелом использовании хозяйственных расчетов. Но "теоретики" большевизма указывали только один путь — и Сталин пошел им.

У нас нет здесь возможности детально разбирать ход коллективизации. Можем только сказать, что это было тяжелейшее испытание для русского народа. Несомненно, весьма большое количество крестьян вольно или невольно сопротивлялось коллективизации, на что власть отвечала жестокими карами. Да и как тут было не сопротивляться, когда отбирают нажитое имущество, выселяют из родных мест, а если ты сопротивляешься или даже только можешь оказать сопротивление, то тебя отправляют в лагерь или расстреливают, ибо карательный аппарат государства поднаторел решать все просто — применять насилие во все возрастающих размерах, не останавливаясь ни перед чем. Несомненно, что Генеральный секретарь ВКП(б) очень способствовал такому ходу событий, и в этом одна из его главных, если не самая главная вина, в истории нашей страны, вина тем более тяжелая, что и по сию пору последствия коллективизации дают о себе знать.

Но было бы несправедливым не отметить, что определенное, и весьма существенное, количество крестьян приветствовало коллективизацию. В этом им способствовала умелая пропаганда, натравливавшая менее зажиточные слои крестьян на более состоятельных, ведь все так вроде бы просто: разделить землю поровну, и не будет кулаков, и все будут равны. А власти обещают к тому же скорое и всеобъемлющее улучшение жизни.

Роль Сталина, повторяем, была весьма существенной в коллективизации, но от точных и безукоризненных оценок ее приходится пока воздержаться, покуда не опубликованы основополагающие документы по этому вопросу и не проведены объективные исследования историков, ибо зарубежные исследования далеки от объективности. Порекомендуем читателям книгу Р. Конквеста "Жатва скорби" (Лондон, 1988), но должны предупредить, что это действительно очень скорбная книга. Точных цифр мы пока привести не в состоянии.

Во всяком случае были расстреляны или погибли в лагерях сотни тысяч крестьян, еще большее число их, достигающее 3,5 — 4 миллионов, были выселены из родных мест и терпели жестокие лишения, а то и гибли в ссылках и поселениях.

215

Еще гораздо большее количество крестьян бежало из деревни в города, чтобы стать рабочими, ибо города хоть как-то снабжались продовольствием, промышленными товарами.

В довершение всего в 1933 году в южной, наиболее урожайной части России разразился голод, унесший миллионы человеческих жизней, причем, если верить зарубежным исследователям, голод этот носил организованный характер. Почему Сталин допустил подобное уничтожение крестьян, ради чего он это делал - судить об этом ныне никто не в состоянии. Пусть будущие историки, вооруженные знанием документов (ибо архивы еще не разобраны), вынесут свои объективные суждения. Пока ограничимся итогом: коллективизация в России стоила нашей стране многих, слишком многих жертв.

Тут неизбежно возникает вопрос о личной ответственности Сталина. Бесспорно, его вина тут несомненна и ничем не оправдывается. Однако необходимо сделать некоторые уточнения, которые для многих покажутся неожиданными.

Известный писатель Василий Белов, знаток истории русского крестьянства, рассказывал одному из авторов этой книги, что еще в семидесятых годах ему удалось попасть в секретнейший отдел Центрального партийного архива, ибо там служил его земляк, бывший секретарь Вологодского обкома. Кое-что ему показали, но ссылаться на увиденные документы запретили. По утверждению Василия Ивановича, директивы насчет того, сколько в какой губернии имеется "кулаков" и "подкулачников" и как с ними надлежит поступать, присылались из Москвы по линии ОГПУ. Именно оттуда, а не по партийной линии.

Д. Волкогонов в своих работах (поистине клеветнических) привел тем не менее важные документы из "особой папки" ЦК. Вот один из них, посвященный коллективизации.

Директива карательных органов предписывала выселение или отправку в концлагерь по разным регионам следующего числа лиц (имелись в виду только главы семей, а ссылали чаще всего всю семью). Итак:

 

Концлагерь

Высылка

 

(в тысячах чел.)

Средняя Волга

3-4

8-10

Северный Кавказ

6-8

20

Украина

15

30 - 35

Центрально-Черноземная область

3-5

10 - 15

Нижняя Волга

4-6

10- 15

Белоруссия

4-5

6-7

Урал

4-5

10- 15

Казахстан

5-6

10- 15

Давние наблюдения В. Белова, таким образом, нашли наконец документальное подтверждение.

216

И последнее, самое главное. В начале 30-х годов Сталин был отнюдь не всевластен, каковым он сделался к концу этого десятилетия. Против него были настроены многие видные деятели в партии и правительстве. Он не мог ждать полной поддержки от колеблющихся товарищей по Политбюро, каковыми следует считать Орджоникидзе, Косиора, Постышева, Рудзутака, некоторых иных. Теперь ясно, что свою особую игру вел темный Ягода и его присные. Никто не снимет ответственности Сталина за крестьянские муки, но объективную картину представить необходимо.

Следует назвать и субъективные ошибки Сталина. Он, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), обязан был всегда находиться в курсе дела. Вроде бы так оно и было: Сталину, с интервалом в пять-шесть дней, направлялись сводки о ходе коллективизации и ликвидации кулачества как класса; на имя Сталина в конце 1929 — начале 1930 года поступило около 50 тысяч писем, в которых говорилось о неблагополучии на местах. Будучи информирован, Генеральный секретарь должен был, несомненно, действовать быстрее и употреблять решительнее свой авторитет в партии.

Но так же несомненно, что когда вину за ошибки возлагали исключительно на Сталина (а также на Молотова и Кагановича), не было приведено ни одного документа, в котором бы Сталин требовал форсировать темпы коллективизации и тем более призывал бы к крайностям, перегибам и т. д.. Напротив, известно немало документов, написанных Сталиным или разработанных при его личном участии и свидетельствующих об обратном.

Так, 30 января 1930 года крайкомам и обкомам ВКП(б) зерновых районов страны была направлена директива ЦК за подписью Сталина, в которой местных работников предупреждали: "С мест получаются сведения, говорящие о том, что организации в ряде районов бросили дело коллективизации и сосредоточили свои усилия на раскулачивании. ЦК разъясняет, что такая политика в корне неправильна. ЦК указывает, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого является раскулачивание. ЦК требует, чтобы раскулачивание не проводилось вне связи с ростом колхозного движения, чтобы центр тяжести был перенесен на строительство новых колхозов, опирающееся на действительно массовое движение бедноты и середняков. ЦК напоминает, что только такая установка обеспечивает правильное проведение политики партии".

2 марта 1930 года была опубликована знаменитая статья Головокружение от успехов", в которой допущенные ошибки и перегибы резко осуждались.

В тот же день был опубликован примерный устав сельскохозяйственной артели, в разработке которого Сталин непосредст-

217

венно участвовал. 14 марта ЦК ВКП(б) принял постановление "О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении". 3 апреля по решению ЦК в печати была опубликована новая статья Сталина "Ответ товарищам колхозникам". В ней доходчиво и популярно разъяснялись важнейшие вопросы колхозной политики партии, открыто и прямо говорилось о допущенных ошибках и о том, как партия намерена исправлять их и исправляет. В статье был и такой абзац: "Главное дело состоит здесь в том, чтобы проявить мужество, признать свои ошибки и найти в себе силы ликвидировать их в кратчайший срок. Боязнь признать свои ошибки после упоения недавними успехами, боязнь самокритики, нежелание исправлять ошибки быстро и решительно — в этом главная трудность".

Впечатляющими были итоги первых полутора лет пятилетки. Об этом Сталин говорил в Политическом отчете ЦК на XVI съезде партии, начавшемся 26 июня 1930 года.

Оппозиции на съезде не было. Выступавшие с покаянными речами Бухарин, Томский, Рыков, однако, формально отнеслись к признанию своих политических ошибок, не подтвердили делами словесный отказ от правооппортунистической платформы. Поэтому в выступлениях ряда делегатов — Кирова, Орджоникидзе, Постышева — поведение лидеров правого уклона резко критиковалось. В заключительном слове 2 июля подробно говорил об этом же и Сталин. Настроение у него было хорошее. В лидерах правого уклона Сталин склонен был видеть черты чеховского "человека в футляре".

— Особенно смешные формы принимают у них эти черты человека в футляре при проявлении трудностей, при проявлении малейшей тучки на горизонте. Появилась у нас где-либо трудность, загвоздка, — они уже в тревоге: как бы чего не вышло. Зашуршал где-либо таракан, не успев еще вылезть как следует из норы, — а они уже шарахаются назад, приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти. (Общий хохот.)

Мы успокаиваем их и стараемся убедить, что тут нет еще ничего опасного, что это всего-навсего таракан, которого не следует бояться. Куда там! Они продолжают вопить свое: "Как так таракан? Это не таракан, а тысяча разъяренных зверей! Это не таракан, а пропасть, гибель Советской власти..." И — пошла писать губерния... Бухарин пишет поэтому тезисы и посылает их в ЦК, утверждая, что политика ЦК довела страну до гибели, что Советская власть наверняка погибнет, если не сейчас, то по крайней мере через месяц. Рыков присоединяется к тезисам Бухарина, оговариваясь, однако, что у него имеется серьезнейшее разногласие с Бухариным, состоящее в том, что Советская власть погибнет, по его мнению, не через месяц, а через месяц и два дня. {Общий хохот.) Томский присоединяется к Бухарину и Рыкову, но протестует против того, что они не сумели обой-.

218

тись без документа, за который придется потом отвечать: "Сколько раз я вам говорил, — делайте, что хотите, но не оставляйте документов, не оставляйте следов". {Гомерический хохот всего зала. Продолжительные аплодисменты.)... 1

Ну, а спустя еще полгода стало ясно, что в развитии промышленности имеются изъяны. План на 1930 год не был выполнен. Одна из причин этого — отставание от возросших требований уровня хозяйственного руководства. Многие хозяйственники слабо разбирались в производстве, предполагая, что техникой должны заниматься "спецы", а дело хозяйственников — "общее руководство".

—Что значит руководить производством? — спрашивал Сталин. <...> — У нас нередко думают, что руководить — это значит подписывать бумаги, приказы. Это печально, но это факт. Иногда невольно вспоминаешь помпадуров Щедрина. Помните, как помпадурша поучала молодого помпадура: не ломай голову над наукой, не вникай в дело, пусть другие занимаются этим, не твое это дело, — твое дело подписывать бумаги. Надо признать, к стыду нашему, что и среди нас, большевиков, есть немало таких <...> Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет...

И Сталин обронил чеканную мысль:

—Мы отстали от передовых стран на 50 — 100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут...2

Заметим: именно к тому времени относятся "шахтинское дело" и процесс "Промпартии" — так называемые "вредительские" процессы, сфабрикованные ОГПУ в 1928 — 1930 годах, на которых большое количество "буржуазных специалистов" обвиняли в устройстве актов саботажа в промышленности и строительстве. После этих процессов по всей стране распространилось избиение "старых специалистов". Процессы эти были как бы прелюдией к знаменитым процессам "старых большевиков" в середине 30-х годов.

Дел у народа было много. Строились Сталинградский и Харьковский тракторные заводы, Нижегородский и Московский автомобильные, Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Уральский и Новокраматорский машиностроительные гиганты, Бобриковский и Березниковский химкомбинаты, Первый московский подшипниковый завод, Днеп-

1 Сталин И. В Соч. Т .13. С.14 - 15.

2 Там же С.35.

219

рогэс и многие, многие другие объекты. Почти каждый из них знаменовал рождение нового производства, был основой для технического перевооружения других отраслей народного хозяйства. Всего же за первую пятилетку было построено 1500 крупных промышленных предприятий. В 30-е годы закладывались основы нынешнего индустриального могущества нашей страны.

История не знала подобного размаха строительства. Но оно требовало гигантских сил и материальных средств, а страна наша была еще бедна. Одновременно с созданием и стремительным ростом тяжелой индустрии не было возможности для развития легкой и пищевой промышленности, чтобы производить много товаров народного потребления. Страна жила трудно: не хватало жилищ, одежды, обуви, нередки были продовольственные затруднения, пришлось даже ввести карточки на продукты питания. На стройках рабочие жили во временных бараках, палатках, землянках. Далеко не везде было налажено медицинское, коммунальное, культурно-бытовое обслуживание трудящихся...

И все же люди строили. Не было времени ждать, не было возможности гармонично, равномерно расширять все отрасли промышленности. Сама же по себе задача — строительство социализма — была колоссальной и, что не менее важно, — неслыханной, невиданной. Наш народ шел по пути, которым до него не ходил никто, и на этом пути его ждали немалые испытания. Может, другой народ испугался бы, стал бы искать путей "протоптанных и легких". Но не наш народ...

Итоги были подведены на Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 7 -12 января 1933 года. Сталин выступал на Пленуме с большим докладом. Он говорил о достижениях в промышленности: — Добились ли мы победы в этой области? Да, добились. И не только добились, а сделали больше, чем мы сами ожидали, чем могли ожидать самые горячие головы в нашей партии. Этого не отрицают теперь даже враги. Тем более не могут этого отрицать наши друзья.

У нас не было черной металлургии, основы индустриализации страны. У нас она есть теперь.

У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было автомобильной промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было станкостроения. У нас оно есть теперь...1

Имелись и отрицательные последствия, Генеральный секретарь не умалчивал о них. Да, верно, признавал он, общая программа пятилетки недовыполнена на шесть процентов, но тут

1 Сталин И.В. Соч. Т.13. С.178.220

220

же приводил убедительное объяснение: Советское правительство было вынуждено спешно переключить ряд заводов на производство современных орудий обороны, так как внешнеполитическая атмосфера складывалась крайне неблагоприятно. И все же темпы развития промышленности были исключительными.

Попытки свалить вину на крестьян, говорил Сталин, совершенно неправильны.

— Я знаю целые группы колхозов, которые развиваются и процветают, аккуратно выполняют задания государства и крепнут в хозяйственном отношении изо дня в день. С другой стороны, я знаю и такие колхозы, расположенные по соседству с предыдущими колхозами, которые, несмотря на одинаковый с ними урожай и одинаковые с ними объективные условия, — чахнут и разлагаются. В чем причина? Причина в том, что первой группой колхозов руководят настоящие коммунисты, а второй группой руководят "шляпы", правда, с партийным билетом в кармане, но все же "шляпы"...

Не в крестьянах надо искать причину затруднений в хлебозаготовках, а в нас самих, в наших собственных рядах 1 .

Будет справедливо отметить, что сам Сталин далеко не всегда был склонен учитывать материальную заинтересованность крестьян-колхозников.

В начале 30-х годов в высказываниях ораторов, в заголовках газет и журналов фамилия Сталина стала встречаться все чаще и чаще, превращаясь в своего рода фетиш. Высказывания Сталина, подобные только что приведенному, были его инстинктивной и, представляется, искренней реакцией на славословия в его адрес. Несомненно, что и неумеренно хвалебные речи, и бесконечные аплодисменты, и крики "Да здравствует Сталин!" — он, человек трезвый и любивший шутку, поначалу воспринимал лишь как дань уважения, неотъемлемо принадлежащего не лично ему, Сталину, а посту в партии, который он занимал, посту Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Но так же несомненно, что эти знаки уважения, благодарности, даже — восхищения были приятны ему и мало-помалу оставляли след в его душе. Со временем, от года к году, он привыкал ко всеобщему почитанию, стал принимать его как должное. Так начинал складываться феномен, получивший впоследствии название культа личности Сталина...

1 мая, как всегда, как обычно, Сталин присутствовал на параде войск Московского гарнизона и демонстрации трудящихся на Красной площади. Именно в 30-х годах парад стал традицией, и все, попадавшие тогда на площадь, искали глазами невысокую фигуру в серой шинели и фуражке среди стоявших на трибуне Мавзолея Ленина.

1 Сталин И.В. Соч. Т .13. С.231 - 233.

221

2 мая Сталин вместе с другими руководителями партии и правительства принимал в Кремле участников парада.

25 мая Сталин присутствовал на заключительном концерте 1-го Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей в Большом зале Московской консерватории. На следующий день юные таланты, лауреаты этого конкурса — Буся Гольштейн, Арик Каплан, Эмиль и Лиза Гилельсы, Миша Фихтенгольц — побывали в Кремле. Сталин, Молотов, Каганович около часа беседовали с ними.

Достаточно, кстати, только перечислить эти фамилии, чтобы удостовериться: нет никаких оснований для распространения бытующих и поныне утверждений о "дискриминации" якобы талантливых людей по национальному признаку: все эти юные таланты — евреи, многие из них получили известность не только в СССР, но и за рубежом.

12 июня состоялся парад физкультурников на Красной площади. Сталин присутствовал и на нем.

29 июня Сталин вместе с Молотовым, Ворошиловым и Орджоникидзе посетил художественную выставку "15 лет РККА". Работы художников-баталистов всегда интересовали Сталина, в особенности работы М.Б. Грекова — певца 1-й Конной армии.

18 июля Сталин и Ворошилов приехали в Ленинград и вместе с Кировым в тот же день на пароходе "Анохин" в сопровождении начальника ОГПУ Ягоды отбыли на Беломорско-Балтийский канал. Сооружение канала было одной из важнейших строек пятилетки: объект имел чрезвычайно важное значение и в народнохозяйственном, и в оборонном отношении. (Строительство оказалось предельно сложным, многотрудным. Была у него и еще одна особенность — велось строительство в основном силами людей, осужденных советским судом как по уголовным преступлениям, так и по политическим.)

Укреплением обороны страны непосредственно руководили видные деятели партии К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе, С. М. Киров, А. А. Жданов. Но совершенно особое место в этом отношении надо отвести тому вниманию, вернее будет сказать — пристрастию, с которым занимался оборонными делами Сталин.

На XVI съезде он говорил, что Советский Союз хочет мира и что Советское правительство будет вести мирную политику всеми средствами, но охотникам до чужих территорий следовало знать:

— Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка не отдадим никому.

Зал встретил это заявление аплодисментами...

Вникать в конкретные вопросы, связанные с состоянием армии и оборонной промышленности, он стал в конце 20-х годов и постепенно, в весьма непродолжительный срок, приобрел в этой области познания, которые позволяли ему не только обос-

222

нованно решать общие вопросы, связанные с обороной страны, но и вникать в подробности, обыкновенно интересующие только специалистов.

В июне 1935 года на одном из подмосковных полигонов в длинный ряд выстроились орудия, а около них — конструкторы. В назначенное время, даже немного раньше, на полигоне появилась группа людей: впереди шел Ворошилов в кожаном пальто, чуть позади — Сталин в своем сером макинтоше, фуражке и сапогах, рядом — Молотов в темном пальто и шляпе, за ними Орджоникидзе в фуражке защитного цвета со звездой и в сапогах, В. И. Межлаук в сером летнем пальто и такой же шляпе... Останавливаясь у каждого орудия, руководители партии и правительства слушали доклады конструкторов, задавали вопросы.

Доложил о своей Ф-22 и Грабин (по цвету окраски эта 76 миллиметровая пушка именовалась желтенькой). Доложил, как ему показалось, неудачно: чего-то не подчеркнул, чего-то не сказал вовсе. Затем перешли к полууниверсальной пушке К-25. Послушав объяснение, Сталин вдруг повернул назад, к Ф-22. Можно понять чувства конструктора:

"Я продолжал стоять в стороне от нашей пушки, но все мои недавние мысли мгновенно исчезли, меня стало занимать лишь то, что Сталин идет в мою сторону. Смотрю, Сталин подошел к дощечке, на которой были выписаны данные о нашей желтенькой, остановился и принялся знакомиться с ними. Вначале я все еще стоял в стороне, затем подошел к нему. Сталин продолжал знакомиться с данными, написанными на дощечке, а затем обратился ко мне и стал задавать вопросы. Его интересовала дальность стрельбы, действие всех типов снарядов по цели, бронепробиваемость, подвижность, вес пушки, численность орудийного расчета, справится ли расчет с пушкой на огневой позиции и многое другое. Я отвечал коротко и, как мне казалось, ясно. Долго длилась наша беседа, под конец Сталин сказал:

— Красивая пушка, в нее можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и легкая".

Смотр продолжался долго, затем перешли к стрельбе. Пушка Грабина не подвела конструктора. А вот с универсальной пушкой И. А. Маханова расчету пришлось повозиться. Когда закончилась стрельба из последнего орудия, Сталин сказал "все", вышел из блиндажа и на ходу стал как бы думать вслух:

" — Орудия хорошие, но их надо иметь больше, иметь много уже сегодня, а некоторые вопросы у нас еще не решены. Надо быстрее решать и не ошибиться бы при этом. Хорошо, что появились у нас свои кадры, правда, еще молодые, но они уже есть. Их надо растить. И появились заводы, способные изготовить любую пушку, но надо, чтобы они умели не одну только пушку изготовить, а много...

223

Мы с Махановым шли рядом с ним, я справа, а он слева, но ни я, ни он не промолвили ни слова — было ясно, что Сталин не с нами ведет этот разговор.

Потом он остановился. Остановились и мы и стали к нему вполоборота. Стояли молча. Сталин взялся правой рукой за ус и слегка его приподнял, а затем сказал нам:

—Познакомьтесь друг с другом.

Мы в один голос ответили, что давно друг с другом знакомы.

—Это я знаю, — сказал Сталин, — а вы при мне познакомьтесь.

Маханов взглянул на меня с приятной улыбкой, и мы пожали друг другу руки.

—Ну, вот и хорошо, что вы при мне познакомились, — сказал Сталин.

Я не мог ничего понять.

Сталин обнял нас обоих за талии, и мы пошли по направлению к нашим пушкам. Через несколько шагов Сталин остановился, естественно, остановились и мы.

Обращаясь к Маханову, он сказал:

—Товарищ Маханов, покритикуйте пушку Грабина.

Вот этого ни один из нас не ожидал. Подумав, Маханов сказал:

—О пушках Грабина ничего плохого не могу сказать.

Не ожидал я такого ответа, даже удивился. Тогда Сталин обратился ко мне:

—Товарищ Грабин, покритикуйте пушку Маханова. Собравшись с мыслями, я сказал, что универсальная пушка

имеет три органических недостатка. Перечислил их и заключил:

—Каждый из этих недостатков приводит к тому, что пушка без коренных переделок является непригодной для службы в армии.

Сказав это, я умолк. Молчали и Сталин с Махановым. Я не знал, как они отнесутся к моим словам, и испытывал некоторую душевную напряженность, но не жалел, что так сказал. "Если бы меня не спросили, я не сказал бы ничего, - рассуждал я мысленно, - ну, а раз спросили..."

Помолчав немного, Сталин сказал:

—А теперь покритикуйте свои пушки.

Такого я уже совершенно не ожидал..."

Грабин нашел мужество охарактеризовать недостатки своих пушек. Это понравилось Сталину, и он тут же велел отправить Ф-22 на испытания в Ленинград, к тем самым сторонникам универсальной пушки!

На следующий день, 15 июня, в Кремле состоялось совещание; вел его Молотов. Собралось очень много и военных, и штатских. Один за другим выступавшие рекомендовали принять на вооружение универсальную пушку; за пушку Грабина высказались только несколько человек. Заседание затянулось, высту-

224

пали по нескольку раз. Сталин все время расхаживал по залу, никого не перебивая, но часто останавливался за спиной у сидящих, в том числе у Грабина, и спрашивал, видимо, составляя собственное мнение. Наконец все выговорились. Молотов спросил, не желает ли кто еще высказаться. Грабин рассказывает:

"В зале было тихо. Сталин прохаживался, пальцем правой руки слегка касаясь уса. Затем он подошел к столу Молотова.

—Я хочу сказать несколько слов.

Многие поднялись и подошли поближе. Я последовал их примеру, хотя сидел достаточно близко. Меня интересовало: что же он скажет по столь специфическому вопросу, который дебатируется уже несколько лет?

Манера Сталина говорить тихо, не спеша описана неоднократно. Казалось, каждое слово он мысленно взвешивает, а потом только произносит. Он сказал, что надо прекратить заниматься универсализмом. И добавил:

—Это вредно.

Думаю, читатель поймет, какую бурю радости это вызвало в моей груди. Затем он добавил, что универсальная пушка не может все вопросы решать одинаково хорошо. Нужна дивизионная пушка специального назначения.

—Отныне вы, товарищ Грабин, занимаетесь дивизионными пушками, а вы, товарищ Маханов, — зенитными. Пушку Грабина надо срочно испытать.

Речь была предельно ясной и короткой..."

Линия, принятая Советским правительством в развитии артиллерии, была совершенно правильной. К концу 30-х годов советская артиллерия стала мощной, имела в своем составе современные образцы всех типов.

Авиацию и авиаторов Сталин любил еще со времен гражданской войны. На смотре авиационной техники в 1932 году на Московском центральном аэродроме все присутствующие восхищались летными качествами истребителей И-5, развивавших немалую по тем временам скорость — 280 километров в час. Сталин же после осмотра сказал:

—Это ничего. (Свидетеля, летчика-испытателя В. К. Коккинаки особенно поразило это "ничего"). — Но нам нужны не эти самолеты. Надо, чтобы самолет давал четыреста километров в час...

И в 1933 - 1934 годах под руководством Н. Н. Поликарпова был создан истребитель-моноплан И-16 с убирающимися шасси и скоростью 460 километров в час!..

При решении тех или иных вопросов, связанных с авиацией (как и вообще всех дел, связанных с техникой), Сталин неизменно собирал специалистов на совет.

С.В. Ильюшин познакомился со Сталиным 5 августа 1933 года, когда его пригласили на дачу Сталина. Тут же были нарком-

225

военмор Ворошилов, начальник Главного управления авиапромышленности П. И. Баранов, начальник ВВС РККА Я. И. Алкснис, авиаконструктор А. Н. Туполев. Сразу же на веранде речь шла о выпуске летающих лодок. В основном говорили Ворошилов и Баранов, Сталин же слушал. Обсуждение затягивалось, и Сталин вдруг предложил:

—Пойдемте лучше играть в городки...

Разделились: Сталин и Ворошилов против Ильюшина и Баранова. Несмотря на упорное сопротивление Ильюшина (Баранов больше мазал), победителями остались Сталин и Ворошилов.

В шесть часов пошли обедать. Но это был деловой обед; теперь Сталин задавал такие вопросы, что Ильюшину оставалось только изумляться: откуда Генеральный секретарь так знает авиацию? Зашла речь о мощных двигателях с воздушным охлаждением. Производство их в СССР не ладилось.

—Нам надо такие двигатели иметь, — сказал Сталин. — Видно, что у нас с ними что-то не получается...

Баранов предложил купить лицензии у иностранных фирм. Сталин опросил всех присутствующих, и когда выяснилось, что мнение единогласно, тут же определил состав комиссии, которой предстоит закупать лицензию, и заключил:

—Комиссии без лицензии не возвращаться....

Внимателен, можно сказать, нежен был Сталин с летчиками, в первую очередь с такими, как Валерий Чкалов.

Во время авиационного парада на летном поле Центрального аэродрома 2 мая 1935 года Сталин задержался у краснокрылого истребителя И-16. Чкалов, в летной куртке, шлеме и перчатках, стоял около машины. Ворошилов представил его Сталину, и Чкалов четко ответил на вопросы о самолете, в который он был влюблен. Видимо, Сталин уже знал летчика по рассказам. Внимательно выслушав его, спросил:

—А почему вы не пользуетесь парашютом?

—Я летаю на опытных, очень ценных машинах, — отвечал Чкалов. — Их надо беречь во что бы то ни стало. Вот и тянешь до аэродрома, стараешься спасти машину.

Сталин сказал серьезно:

—Ваша жизнь дороже нам любой машины. Надо обязательно пользоваться парашютом, если есть необходимость!

К сожалению, Чкалов не прислушался к этому совету-приказанию: он продолжал при испытании самолетов искушать судьбу. 15 декабря 1938 года, стараясь спасти новый истребитель Поликарпова И-180, он не воспользовался парашютом и погиб. Но за эти три с половиной года Чкалов стал любимцем всей страны. Несомненно, Сталин испытывал особые чувства к этому беспредельно храброму и столь же преданному авиации человеку. Иначе нельзя понять, к примеру, следующее событие.

226

На приеме в Кремле Сталин подошел с рюмкой в руке к столу, за которым сидел Чкалов.

— Хочу выпить за ваше здоровье, Валерий Павлович!

— Спасибо, оно у меня и так прекрасное, — не стушевался Чкалов, более того. — Давайте лучше, Иосиф Виссарионович, выпьем за ваше здоровье!

В рюмочке Сталина был "Боржоми" или "Нарзан" — видно по пузырькам на стенках. Чкалов налил два фужера водки, взял у Сталина рюмку и, отдавая ему фужер, добавил:

—Выпьем, Иосиф Виссарионович, на брудершафт!

Сталин едва пригубил, Чкалов же выпил все до дна, обнял Сталина за шею и начал целовать, к немалому беспокойству охраны...

Большим испытанием для летчиков и машин того времени были полеты в арктических областях нашей страны. Без таких полетов невозможно освоение этих отдаленных окраин. В годы довоенных пятилеток стало явью освоение Северного морского пути — давняя мечта многих передовых русских людей. 14 декабря 1932 года в Политбюро слушали доклад О. Ю. Шмидта, начальника экспедиции на "Сибирякове", прошедшем за одну навигацию Северным морским путем. Сталин засыпал докладчика вопросами:

— Какие корабли могут пройти Северным морским путем?

— А миноносец пройдет?

— А подводная лодка?

— Сможем ли мы снабжать золотые прииски, расположенные на Севере?

— Как нужно организовать дело?

Много вопросов задали и другие руководители партии и прави