В его изумительно рельефной и до сих пор во многом загадочной личности соединились такие черты, как глубина интеллекта, твердость характера, поистине стальная воля и непоколебимая целеустремленность. В сущности, он обладал полным набором личностных качеств, необходимых человеку для того, чтобы достигнуть впечатляющих результатов в чрезвычайно разносторонних направлениях деятельности. Перед его умом и волей склоняли голову великие государственные деятели едва ли не всех крупнейших стран мира, его высоко оценивали и оценивают мыслители разных народов.

При жизни – я знаю это по послевоенным годам – в народе говорили по преимуществу как раз о том, что он человек гениального ума и несгибаемой силы воли. Но страна почти ничего не знала об иных сторонах его облика – внешности, образе жизни, привычках, увлечениях и т. д. Телевидения еще не было. По радио его голос могли слушать тогда еще далеко не все. В газетах печатались обычно только портреты. В кинохронике была представлена исключительно его политическая жизнь.

По-видимому, сам он не поощрял какого-либо интереса к подробностям его “частной” жизни, считая, что это не к лицу государственному руководителю: интересна его общественная жизнь, важны его духовные интересы, все остальное – третьестепенно. Перефразируя Владимира Маяковского, можно было бы выразить его позицию: “Я Сталин – этим и интересен”. Что ж, наверное, в этом был свой, достаточно глубокий, смысл.

Но, отчасти именно поэтому, мы теперь представляем его образ гораздо лучше, чем его современники. Сегодня мы знаем, что он был человек, проживший на земле, среди других людей, долгие 73 года, и ему не было чуждо ничто человеческое. Человек, которому были присущи все самые “обычные” человеческие чувства и переживания.

В свое время Ш. де Голль заметил, что “авторитет не может обходиться без тайны, поскольку то, что слишком хорошо известно, мало почитается”. Сегодня много охотников до раскрытия “тайн” истории, особенно советской. Однако “частная жизнь” Сталина была “всего лишь” продолжением его общественной жизни и государственной деятельности, и найти что-нибудь “этакое” в его жизни так и не удалось – кроме сочинителей фальшивок – никому. Все в его жизни было служением народу, стране, государству. И личная его жизнь своей красотой, своей “величавостью” была вполне сравнима с его великими общественными деяниями.

Человек не добрый, склонный к злу, не способен стать гением, ибо “гений и злодейство несовместны”. Гений во все времена – человек благородный, человек с большой буквы. Подлинная гениальность всегда сопряжена с бескорыстным служением людям. Органично соединяя в себе энергию и глубину интеллекта, силу и твердость характера, гениальность наиболее полно выявляет себя в нравственной направленности личности. Именно такая направленность – главная отличительная черта личности Сталина. Как раз поэтому и таить ему было нечего: все в его “частной” жизни было просто и человечно. В самом деле, что может быть постыдного или позорного, достойного сокрытия, в жизни, всецело подчиненной интересам народа? Он жил с ним одной жизнью не только на общественной трибуне, в рабочем кабинете, но и дома.

Образ, как известно, начинается с внешности. В молодости он был, по словам американского писателя Д. Стейнбека, “очень красивым парнем с дикими горячими глазами”. Более поздние наблюдения противоречивы. Густав Хильгер, немецкий биограф Сталина, когда-то участвовавший в процедуре подписания советско-германского договора о ненападении и написавший книгу о Сталине, отмечает: “Внешность Сталина не была внушительной: он был невысокого роста, лицо покрыто оспинками, подвижность левой руки ограничена якобы вследствие ранения, полученного в ранней юности”. А вот советскому дипломату, в дальнейшем – видному государственному деятелю А. А. Громыко запомнилось несколько иное: “Он был человеком среднего роста… Мне случалось… читать, что у него виднелись следы оспы. Этого я не помню, хотя много раз смотрел на него с близкого расстояния”.

Значит, и роста был не то чтоб “невысокого”, а именно “среднего”, и оспинки, по крайней мере, в глаза не бросались. Что ж, кто как смотрит, – это естественно… Но, пожалуй, бесспорно, что он относился к той категории людей, которые с возрастом приобретают все более импозантную и внушительную внешность, – об этом можно судить по поздним фотопортретам, об этом же говорят и личные впечатления многих. В послевоенные годы о нем говорил один иностранный дипломат: сам вид этого человека вызывает уважение к державе. Публицист Юрий Белов, впервые увидевший Сталина в Мавзолее в январе 1956 года, пишет: “На всю жизнь запомнил его лицо – чеканное, величаво-спокойное”.

Говорил он чаще всего несколько приглушенно, неторопливо и спокойно, как с глазу на глаз, так и по телефону. Слушал с напряженным вниманием и всегда был готов высказать свое суждение по поводу сказанного собеседником. Был энергичен и деятелен на протяжении всей жизни. Многие отмечают, что тяжелейшим физическим испытанием была для него война. Руководство всей жизнью страны в экстремальных военных условиях потребовало от него буквально сверхчеловеческого напряжения всех сил. А ведь было ему уже за шестьдесят…

Генерал Белов был вызван в Кремль в ноябре 1941-го. Рядом с огромным столом, заваленным картами, стоял Сталин, которого он видел в 1933 году. “Он очень изменился с этого времени; передо мной стоял человек небольшого роста с усталым, измученным лицом… Казалось, за эти восемь лет он прожил двадцать”, – отмечает Белов.

Г. К. Жуков описывает одну встречу с ним в конце войны: были видны тяжелейшее утомление, усталость, перенапряжение всех сил. Серго Кавтарадзе, знавший его еще в революционной молодости, встречавшийся с ним в последний предвоенный год, вспоминал, что он очень заметно постарел за годы войны, когда на его плечи вновь легла тяжелая ноша, предельно утомленным выглядел во время Потсдамской конференции.

Тем не менее, как мы знаем, он крепко держал в руках нити управления и думал о будущем державы, которая возрождалась из руин войны невиданными темпами и готовилась к броску в космос.

В отношениях с людьми был принципиален, с непосредственно подчиненными ему – предельно требователен и нередко строг, но всегда уважителен. К детям и “простым” людям из народа был внимателен, дружелюбен, ласков. Умел расположить к себе любого человека, даже своего противника. Г. Хильгер пишет: “Его поведение по отношению к Риббентропу и графу Шуленбургу было уверенным, хотя и не претенциозным. Он умел расположить к себе партнера любезностью, производящей естественное впечатление, и усыпить его бдительность доброжелательностью, умело выставленной напоказ”.

С особым уважением относился к старшим, к тем, кому он был обязан своим воспитанием, прежде всего, к Ленину, которого всю жизнь почитал как своего учителя. Во время его похорон произнес знаменитую клятву вождю. Был горячим сторонником сохранения его тела в Мавзолее. В начале войны, в связи с опасностью налетов фашистской авиации на Москву, позаботился о его эвакуации. Историк А. С. Абрамов пишет, что поздним вечером 3 июля 1941 года поезд особого назначения покинул Москву и отправился в далекую Тюмень. Это было государственной тайной, известной немногим. Были приняты меры, исключавшие столкновения и другие аварии, а спецвагон был оборудован так, что нарушения режима температуры, влажности, освещения, а также вибрация, тряска, толчки тоже были исключены. Ночью, накануне эвакуации, Сталин пришел проститься, молча постоял у саркофага и тихо проговорил:

– Под знаменем Ленина мы победили в гражданской войне. Под знаменем Ленина мы победим и этого коварного врага.

Так умел хранить и ценить память об учителе, находить в ней вдохновение и веру. Подчеркивал: “Мы все ученики великого Ленина”.

Любил людей неординарных. Особое расположение питал к летчикам. Вот один характерный эпизод. М. М. Громов в 1941-м был командиром авиационной дивизии. “Командующий воздушной армией С. И. Руденко требовал от командиров дивизий каждый день приезжать к нему на доклад. Громов послал вместо себя начальника штаба.

– Спит, просил не будить.

Руденко приказал разбудить Громова и доложил Сталину.

– Ну и что, разбудили? – живо поинтересовался Сталин. По его тону Руденко быстро сообразил, что с Громовым связываться не стоит”.

Ненавидел фальшь и обман. Безошибочно угадывал их, видя человека как бы насквозь. Высоко ценил истинно порядочных людей. Уважал тех, кто защищал невиновного. Презирал людей угодливых, готовых согласиться с любым предложением вышестоящего начальника – пусть и в ущерб делу и справедливости. Не терпел славословия со стороны своих соратников и подчиненных. Адмирал Н. Г. Кузнецов рассказывал, как А. Я. Вышинский, не входивший тогда в число особо доверенных лиц Сталина, стал в его присутствии говорить что-то в этом роде и как все ожидали взрыва сталинского гнева, но тот сдержался, понимая, что перед ним “человек со стороны”. Оборотную сторону угодничества видел в зазнайстве и чванливости. Когда узнал, что маршал Г. К. Жуков без возражений выслушивает откровенный подхалимаж, прямо сказал ему об этом и удалил его от себя, – для него такой стиль поведения был неприемлем.

Серго Кавтарадзе, помня еще те годы, когда его, одержимого большевика-бессребренника, постоянно разыскивала полиция, рассказывал в одном из интервью: “Когда мы познакомились с ним, на нем был ободранный пиджак уличного разносчика и разбитые сапоги. Многодневная щетина на лице и глаза фанатика. Но смешон он никогда не был. Мы работали в одной организации. Я знавал много революционеров, но подобного ему – одержимого делом, неприхотливого, безразличного ко всему, что касалось лично его – еды, одежды, развлечений, – не встречал. Коба и развлечения – в самом этом словосочетании содержался какой-то нонсенс. Я встречался с ним и после революции, и он, занимая уже высокие посты, оставался таким же неприхотливым, замкнутым, натянутым, как тетива”.

Стремился все имеющееся в стране употребить ради достижения государственных целей, ради повышения уровня жизни народа и развития культуры. На это не жалели ни сил, ни денег не только он сам, но и его наркомы и министры. Но при этом был расчетлив и бережлив по отношению к народному достоянию, не терпел неоправданных затрат.

Недавно мне встретилось описание подземного здания, которое было построено в Куйбышеве в 1942 году. В его строительстве участвовало 597 московских метростроевцев. Строительные работы велись в обстановке строгой секретности, прямо под зданием обкома партии, откуда в него можно было спускаться. Глубина бункера 37 метров (у Гитлера и Черчилля были не более 16 метров). Помещения были рассчитаны на рабочий режим для 115 человек и на режим бомбоубежища для 600 человек. Система кондиционирования воздуха с тех пор ни разу не ремонтировалась и работает безотказно.

Автор описания называет это сооружение “бункером Сталина”, хотя Сталин там не был ни разу, да и ясно, что его строительство было продиктовано вполне понятной в обстановке военного времени заботой о безопасности не только Сталина, но и высших руководящих органов страны на случай неблагоприятного развития событий. Но сегодня многое ставят с ног на голову, приписывая Сталину пороки нынешних властителей, их стремление к роскоши, к богатству, преувеличенное стремление к личной безопасности.

Между тем, Сталин личной безопасностью нередко пренебрегал, особенно до убийства С. М. Кирова. Его приемный сын Артем Сергеев говорит, что, отдыхая на юге, он ездил без всякой охраны и по пути мог посадить в машину незнакомых людей.

Поэт Сергей Марков, бывавший у А. М. Горького на улице Качалова, рассказывал своему коллеге по поэтическому цеху Феликсу Чуеву, как однажды на рассвете они с приятелем “в жажде опохмелиться заглянули во двор горьковского дома. Приоткрыли калитку и увидели автомобиль, у которого стоял, поставив ногу на ступеньку… Сталин. Никакой охраны вокруг не наблюдалось. Иосиф Виссарионович с недоумением взглянул на две помятые, неотвисевшиеся физиономии, которые тут же исчезли из проема калитки. Приятели понеслись по Никитской от греха подальше…”

В. М. Бережков в ответ на домыслы, будто всех посетителей кабинета Сталина обыскивали, пишет, что в тревожные месяцы осени 1941-го ему, как и всем другим кремлевским работникам, был выдан пистолет, потому что опасались заброшенных в столицу немецких агентов. У него был маленький “вальтер”, который легко было спрятать в кармане. “По приходе в Кремль на работу следовало спрятать пистолет в сейфе. Но никто не проверял, сделал ли я это и не взял ли оружие, отправляясь к Сталину”.

Известно, что к собственным денежным средствам был, в общем, равнодушен. Но охотно помогал старым друзьям, детям, другим родственникам. Писатель и публицист Владимир Бушин сообщает о таких фактах: “В личном архиве Сталина сохранились краткие письма, свидетельствующие о том, что он нередко оказывал весьма существенную помощь из своих личных денег друзьям молодости. Так, послал 6 тысяч рублей В. Г. Соломину в Туруханск, в Грузию послал М. Дзерадзе и Г. Глурджидзе по 30 тысяч, П. Капанадзе – 40 тысяч и т. д.”

Если же дело касалось крупных сумм, принадлежащих по закону ему лично, то наиболее достойным их приложением считал помощь талантам. Из специального фонда, созданного за счет гонораров от издания его сочинений, выплачивались знаменитые Сталинские премии за крупные достижения в науке и технике, литературе и искусстве. До их учреждения людям талантливым нередко делал “царские” подарки. Генеральному конструктору реактивно-динамических систем Л. В. Курчевскому подарил автомобиль – шестиместный американский “линкольн”, каких по всей стране почти ни у кого не было. Такой же автомобиль был им подарен А. М. Горькому в честь избрания его главой Союза советских писателей.

С особым удовольствием награждал премиями и подарками энтузиастов труда и героев. По словам знаменитого летчика И. Е. Федорова, Сталин как никто другой ценивший воздушных асов, щедро одаривал их – золотыми часами, наградами, именным оружием. Самому Федорову подарил автомобиль и даже самолет. М. А. Егоров, вместе с М. Кантария водрузивший 30 апреля 1945 года Знамя Победы над поверженным рейхстагом, рассказывал, что Сталин лично вручил им с Кантарией деньги – своего рода премию, и хватило ему этих денег, чтобы построить небольшой дом для матери, которая ютилась в землянке: родная деревня была сожжена гитлеровцами…

После смерти оказалось, что собственных денежных сбережений он по существу не оставил, и его детям для обеспечения более или менее достойных условий жизни пришлось назначить государственную пенсию.

Справедливо полагал, что тот, кто заботится о своих интересах больше, чем об интересах государства, не должен занимать какой-либо государственный пост. Партийные и государственные работники чувствовали себя при нем, как и положено – на службе, а не в собственной вотчине. К своекорыстным людям был беспощаден, и если замечал таких в своем окружении, то обычно понижал в должности, в звании и обязательно удалял от себя. Так было с маршалами Г. И. Куликом и Г. К. Жуковым.

О скромности его и поныне ходят легенды. Одна из них такова: он с гордостью носил золотую медаль “Серп и Молот” Героя Социалистического Труда. Это звание он получил первым, накануне своего 60-летия, 20 декабря 1939 года. А вот присвоенное ему после войны звание Героя Советского Союза считал не вполне заслуженным и медаль “Золотая Звезда” не надевал никогда. На его портретах того времени иногда встречаются две звезды, но это подрисовка. Феликс Чуев утверждает в одном из стихотворений: “Не принял Сталин “Золотой Звезды”...

Ему были совершенно чужды такие пороки, как чревоугодие и пьянство. А. А. Громыко вспоминает: “Я никогда не видел, чтобы Сталин за столом усердствовал ложкой и вилкой, ел он как-то вяло. Крепкие напитки не употреблял, пил сухое виноградное вино…”

Уж не эта ли “вялость”, когда дело касается удовлетворения обычных потребностей, выступает условием проявления творческой энергии духа, условием появления мощного вектора духовности в “силовом поле” личности, вектора, определяющего мышление и поведение. Во всяком случае, образ Сталина выглядит как подтверждение такой зависимости.

Поэт Станислав Куняев, ставший еще при жизни Сталина студентом филологического факультета Московского университета, вспоминает: “…Частенько на чугунных узорчатых лестницах и переходах филфака на Моховой я встречал рыжеватую, хрупкую женщину, некрасивую, но какую-то ладную, с быстрой походкой и внимательным, сосредоточенным взглядом. Голоса ее я не помню, скорее всего потому, что Светлана Сталина была молчаливой и всегда одинокой. Она приходила на факультет, вела какие-то занятия со студентами, никогда я не видел ее окруженной друзьями или преподавателями, смеющейся и оживленной. Но что хочу засвидетельствовать: даже при жизни отца никогда она не приезжала на Моховую ни на каких машинах, не было рядом с ней никакой охраны, и любой из нас мог подыматься по чугунным лестницам рядом с нею, сидеть за одним столом в библиотеке, стоять в очереди в буфете…” В отношениях с другими родственниками тоже строго следил, чтобы от этого родства не пострадали государственные интересы. Всякие поползновения к тому, чтобы этим родством воспользоваться для решения личных или семейных проблем за государственный счет, решительно пресекал.

Но особенно ярко это проявилось в его отношении к трагической судьбе старшего сына Якова, ставшего офицером Красной Армии и погибшего в немецком плену. После Сталинграда немцы предлагали обменять его на плененного там фельдмаршала Ф. Паулюса, но Сталин ответил отказом. Это было, конечно, сверхчеловеческое решение, но мог ли он поступить иначе? Вождь народа должен был стать выше своих отцовских переживаний. В плену тогда находились миллионы наших солдат, и он, как гласит легенда, в ответ на уговоры (“Он же твой сын”), отвечал: “Они все там мои дети…”

***

Его моральное превосходство едва ли не над всеми нашими историческими деятелями послесталинской эпохи, а в особенности над политиками последних десятилетий – безусловно. Ельцин не взял на себя ответственность за решение хотя бы одной общественно значимой проблемы: когда требовалось принять серьезное политическое решение, он обычно оказывался не у дел. Его маниакальным стремлением было взобраться на вершину власти, а в дальнейшем – утвердиться там. Использовать же власть иначе, чем в корыстных целях, он был неспособен. Отсюда грандиозное строительство и отделка роскошных личных резиденций. Отсюда обогащение членов его семьи. Отсюда его самодурство и упоение властью как таковой: он бесконечно тасует колоду своих приближенных, заменяя одного бездарного политика другим. Все это он рассматривал как достойную плату за то, что он ставит свою подпись под бумагами, нужными его окружению.

В противоположность этому Сталин – олицетворение порядочности, бескорыстия, подвижничества. Его поступки мужественны и благородны. Они буквально пронизаны пренебрежением к земной суете и тяготеют к духовному, к возвышенному. Это поступки существа богоподобного и вместе с тем в высшей степени человеческие поступки. Когда враг стоял у стен Москвы, Сталину предлагали отправиться с полком кремлевской охраны в Куйбышев. Он ответил так, как отвечают, чувствуя себя на переднем крае: “Если будет нужно, я этот полк в атаку поведу…”

Как заметил умудренный жизнью Ш. де Голль, “авторитет того же происхождения, что и любовь, которую невозможно объяснить иначе, как действием неизъяснимого очарования”. “Секрет” необычайного обаяния личности Сталина заключается прежде всего в направленности всех его помыслов на человека, на людей. В ней мы видим сегодня разгадку огромной силы его влияния на умы и сердца. В ней же был заключен и мощнейший фактор воздействия на социальную реальность, явленный миру в многообразной деятельности Сталина на благо народов России.